Наталья Оболенская
Стефан Дубенский
Стефан Дубенский
Наша кровь старше нас.
М. Цветаева
Предисловие
Сибирь... Кузнецкая земля...
Ледяной щит покрывал Северную Европу от Урала до Англии, восточнее простирался Таймырский ледник, занимавший север Западной Сибири, с толщиной льда до 800 метров.
Кузнецкая земля была свободна от ледников. В лесах по долинам рек бродили медведи, лоси, косули, благородные и северные олени.
В степях Кузнецкой котловины паслись стада бизонов, табуны диких лошадей, вблизи водоемов на заливных лугах бродили мамонты, волосатые носороги и овцебыки.
Потепление заставило отступить на север ледник и открыть людям каменного века доступ к необозримым просторам Сибири.
Первые люди – охотники на мамонтов. Они выбрали место, где сейчас стоит старая Кузнецкая крепость, и образовали поселение, у них были мастера по изготовлению скребел, ударных орудий с поперечным крупным лезвием, сделанным из речной гальки и отбойника для обработки этой самой гальки. Средство передвижения – первобытная лошадь. Охота процветала: мамонтов, носорогов и древних быков в изобилии.
Первобытные охотники мало чем отличались по физическому облику от современных людей. Их объединяли не только интересы коллективной охоты, но и тесные родственные связи.
За тысячелетия первобытное население Кузнецкой земли научилось применять лук и стрелы, делать костяные гарпуны для ловли рыбы, украшать себя бусами из костей животных и фигурками птиц, шлифовать яшму и зеленый нефрит. Появилось домашнее животное – собака.
Первобытные люди уже хотели и умели изображать свою жизнь рисунками на скалах.
Они научились делать лодки и сети, собирали черемшу, дикий лук, корни пиона.
Они исследовали землю и нашли самородную медь, серебро и золото.
Первый неведомый народ назвали чудь. Его рудокопы вели разработку открытым способом на глубине до 10 метров, а дальше подземные ходы к рудной жиле. Применяли даже крепление выработок.
Медные, а затем бронзовые орудия труда позволили человеку, жившему в Кузнецкой котловине, сеять пшеницу и ячмень. Его жилище – полуземлянка, посуда глиняная, но уже хорошо украшенная.
Облик первобытного человека из первого чудского народа и последующего полулегендарного народа динлинов – европеоидный.
Мирная жизнь в 205 году до н.э. нарушилась вторжением полчищ гуннов, подчинивших племена, произошло слияние европеоидного и монголоидного обликов человека.
Первое тысячелетие нашей эры знаменуется первыми железными изделиями в Южной Сибири.
Железный век – это железные котлы, ножи, наконечники стрел и копий, топоры, кирки, ножницы и украшения.
Высокий мыс на берегу Томи около Кузнецка по-прежнему населен людьми.
Сколько нас нерусских у России
И татарских, и иных кровей,
Имена носящих не простые,
Но простых российских сыновей!
Пусть нас и не жалуют иные,
Но вовек – ни завтра, ни сейчас –
Отделить нельзя нас от России -
Родина немыслима без нас!
Как прекрасно вяжутся в России,
В солнечном сплетении любви,
И любимой волосы льняные,
И заметно темные твои.
Сколько нас, нерусских у России,
Истинных российских сыновей,
Любящих глаза небесной сини
У Великой матери своей!
Михаил Львов
У каждой страны есть сердце, и как это сердце бьется, так и живет страна.
Сердце России находится не в столице, а в середине огромной, заросшей тайгой Сибири, прорезанной артериями мощных рек.
Из многих-многих наций и народностей замешана сибирская раса. Люди, пришедшие в Сибирь, покорившие и освоившие ее были разными. Но в потоке времени из крутого людского теста, пройдя огонь и воду, вышли те, что держат в любое лихолетье, на себе всю страну.
16 век. Царь Иван Грозный разбил последний оплот татарского ига на Руси – Астраханское и Казанское ханства.
Ермак со товарищами совершил молниеносный набег казачьих быстрых челнов – стругов. Путь от Чусовой до Искера отнял два месяца. Ермак разгромил шейбанида Кучума, хозяина Кашлыка, столицы сибирского ханства и со своей дружиной сделал первый шаг в страну солнечного восхода, на край света.
Великий и могущественный царь богато одарил посланных казаков роскошными подарками, послав Ермаку соболиную шубу со своего плеча, кольчугу и двуглавого золотого орла.
Российское государство объединило под государеву руку огромные территории и стало единой страной в 1582 году.
Северная Азия, Сибирская Азия... Сибирь? Откуда это слово? Два предположения.
Или со времен Чингисхана, когда монгольские кони не могли проникнуть в «шевер» – в лесные районы с болотами и таежным гнусом?
Или в еще более давние, когда гунны громили римлян, им на помощь пришли «савиры» – их родичи с азиатских «земель»?
Необычные сказания, легенды о диких и злых язычниках, не остановили движения вольных землевладельцев, государевых людей в глубь Сибирской земли.
Если крайний север был легко обжит, то южная Сибирь – за долгих полтора века.
Пришлось биться в кровопролитных войнах.
Богатый край заселялся различными нациями тяжело и продолжительно. Служилые люди признавли ее отчей, пришли жить, умирать здесь, оставить своих потомков – нас.
Из глубин веков светятся изумительные по глубине и красоте души лица.
Январь 1671г.
На широкий двор подмосковной княжеской усадьбы въезжала дорогая карета, устроенная мозаикой и серебром, в двенадцать лошадей с гремячими[1] цепями. За ней шло слуг человек сто, оберегающих честь и здоровье боярыни Морозовой[2].
Анастасия Оболенская уже шла по наружной галерее в наброшенной бархатной собольей шубе встречать дорогую гостью.
Феодосия, поддерживаемая слугами, спускалась из кареты. Румяная и веселая, она обнялась с Анастасией.
– Настасья, а ты похорошела, – внимательно оглядев с ног до головы подругу, произнесла Феодосия.
Анастасия смутилась:
– Никогда в красавицах-то не ходила, вот муж мой Борис Дубенский, тот действительно хорош. Были при дворе, – похвалилась она, – сам царь Алексей Михайлович обласкал его, говорил благосклонно,
– Ну, тишайший наш человек не простой, – вздохнула Морозова, – идем же скорее, у меня столько новостей, хочу шубу поскорее скинуть!
Весело переговариваясь, они пошли в дом. В доме и усадьбе не прекращалась суета, устраивали людей и слуг Морозовой, собирали в трапезной на половине княгини Анастасии роскошный стол.
– Муж твой не сторонник старой веры, как я знаю, Никоновы новины легко принял, – Феодосия строго посмотрела на Анастасию.
Та отвела глаза:
– Я мужу не противница, сама я за протопопа Аввакума стою, как он кстати, поживает? Все так же строг?
Феодосия истово перекрестилась двумя перстами:
– Бог не оставляет его, укрепляет и поддерживает.
Она внимательно и оценивающе оглядела стол:
– Ты всегда умела хозяйство вести, надо у тебя некоторым заготовкам поучиться.
Анастасия смутилась:
– Что Вы говорите, Феодосия Прокоттьевна, куда мне до Вас, вот у кого мы все учимся, останьтесь на недельку-другую, поговорим, мне от Вас советы нужны, Вы же знаете, сирота я. А родня Дубенского меня не слишком принимает, только с просьбами различными являются, а у Вас усадьба-то в Зюзино обустроена по иноземной моде, и мне хотелось бы кое-что у Вас перенять, – стала упрашивать Анастасия.
– Сколько смогу – побуду, пока дела-то терпят, да поговорить с тобой надо, – серьезно посмотрев на подругу, сказала Морозова.
– Тогда за стол, он уже почти собран, – предложила Анастасия.
– Вот уже твой стол я огляжу, – хитро прищурилась Феодосия,- наслышана, наслышана!
– О чем, Феодосия Прокопьевна? – удивилась Анастасия.
– Сейчас узнаешь – пройдем! – Феодосия и Анастасия стали располагаться у стола. Огромный и длинный, он был весь уставлен яствами не только чисто русскими традиционными, но и иноземными.
Оставшись сиротой, Анастасии пришлось пожить у разных дальних родственников и самой набираться образования, хозяйственных навыков. Она ознакомилась с немецкой кухней, неплохо знала французскую благодаря посещению поварни у родни, связанной с дипломатической миссией в Европе. Поварня отличалась многолюдностью, звучала иноземная речь, рассказывалось много историй и баек. Среди всего этого Анастасия чувствовала себя легко и уютно, к родственникам она старалась приближаться реже, чтобы не мозолить глаза.
Стол загромождали блюда с большими и маленькими пирожками: с начинкой из мяса, рыбы, грибов, репы и гороха. Несмотря на то, что мясо ели редко, на столе у Анастасии лежал кабаний окорок и печеная косуля.
– Борис постарался, – похвалилась она Феодосии Прокопьевне, –охотник знатный, часто на царскую охоту приглашен бывает!
Феодосия оглядела блюда из рыбы:
– Лососину с севера тебе доставляют – это я знаю, из Подмосковья судаков да щук, – и вдруг, повернувшись, спросила, – а осетров и белорыбицу?
Анастасия резко вспыхнула:
– С Волги дальние родственники присылают постоянно!»
Феодосия добродушно расхохоталась:
– Полно тебе, Настасьюшка, смущаться-то: знаем, знаем, Михаил старается, забыть не может сватовство свое несостоявшееся!
Анастасия смутилась совсем, нахлынули воспоминания, поплыли картины далекой уже сейчас юности.
– Настасья, ничего зазорного и греховного во внимании Михаила нет! – успокоила подругу Феодосия, – ну не могли мы отдать девушку из рода Рюриковичей какому-то чувашскому мужику, пусть и очень богатому, да и красотой его Бог не обидел.
– Он не мужицкого звания, а достаточно родовитый человек, его отец женат на дочери воеводы, она русская и тоже ведет свой род от дружины Рюрика, он ведь очень похож на мать, – вдруг прорвало Анастасию, и она стала на защиту человека, спасшего ее от погибели на глубокой и быстрой речке.
– А леваши[3] у тебя с патокой или с медом? – перевела разговор Феодосия Прокопьевна.
– И с патокой и медом тоже, – успокоившись, сказала Настасья, – вот попробуй мою пастилу из яблок с пряностями!
– А это что же? – указала Морозова на различные судки и подносы.
– Иноземные блюда: паштет, котлеты, ветчина и даже соусы к ним есть, – обрадовалась Анастасия вопросу Феодосии, – как знала, что ты приедешь, хотела удивить тебя и услышать похвалу, если я этого достойна буду!
– Конечно, похвалю, – обняла и расцеловала подругу Феодосия, – ты у меня умница и хозяйка отменная! Я слышала, у тебя печи разделены на поваристые и отопительные?
– Конечно, я ведь у тебя многому научилась! – ответила Анастасия, – ты бы изразцы на отопительных печах посмотрела!
– Посмотрю, обязательно посмотрю! – пообещала Феодосия.
В трапезную поздороваться с дорогой гостьей вошел сам князь Борис Дубенский. Высок, строен, он был красив изящной польской красотой противоположной северной внешности Анастасии, в которой проявилась ее варяжская кровь.
Борис и Феодосия тепло поприветствовали друг друга по старому русскому обычаю. Феодосия старше Анастасии и Бориса, крепче в вере, гораздо богаче. Ее состояние второе после царского, она занимала чин верховой дворцовой боярыни, была приближенной царя Алексея Михайловича.
Трапезничали легко и радостно, все были молоды, здоровы и веселы.
В трапезную нянька ввела поздороваться четырехлетнего сына Анастасии и Бориса Дмитрия. Феодосия благоговела перед детьми, на глазах ее навернулись слезы радости: «Благословение вам други мои, от Бога этот ребенок». Митя подбежал к Феодосии в полной уверенности, что его любят полной и сильной любовью, в чем он не ошибался нисколько. Крепко обнятый, зацелованный в щечки и носик, с полными руками различных лакомств, он расселся на коленях гостьи.
«Своего не взяла, побоялась, вдруг простудится, летом обязательно навестим вместе», – объясняла отсутствие собственного сына Ивана Феодосия Прокопьевна.
Анастасия и Борис прекрасно знали самозабвенную любовь Феодосии к сыну, вымоленному вместе с мужем Глебом Ивановичем через тринадцать лет супружества. Все знали, что сам чудотворец Сергий явился к ним с этой радостной вестью.
Сердце Анастасии дрогнуло при виде сына. Дмитрий ее копия, улучшенная красотой отца. Любовь Анастасии к сыну безгранична, она желала знать, где он находится в любое мгновение и чем занят.
В разговорах, в обмене мнениями и новостями день склонился к вечеру, по всему дому и усадьбе загорались свечи, лампы, лампады. Решили прогуляться по комнатам и залам, посмотреть дом.
Борис, откланявшись, вышел в конюшни. Дмитрий убежал по своим делам, сопровождаемый нянькой. Феодосия и Анастасия шли не спеша.
– Домашнюю вечернюю молитву вместе совершим? – спросила Анастасия.
– Конечно, для того и приехала к тебе – веру укрепить, – согласилась Феодосия Прокопьевна, – многое нам обсудить будет надобно с тобой.
– Побудь подольше, хотя бы недели две, – взмолилась Анастасия.
– Побуду, побуду, но сколько, не знаю, – согласилась Феодосия Прокопьевна.
Но всего четыре дня удалось им вырвать у злонамеренной судьбины. Морозова получила какое-то известие от странника в людской и, ничего не объясняя, срочно покинула усадьбу Оболенских.
Теперь, занимаясь хозяйственными делами, гуляя по огромному парку вокруг усадьбы, просто размышляя в свободное время, Анастасия вновь и вновь переживала разговоры с Феодосией Прокопьевной.
Морозова намного старше Анастасии, еще девочкой Настасья ощутила тепло и заботу покровительницы. Сирота, будучи принятой в доме Морозовых в год рождения Ивана, почиталась здесь доброй вестницей. Ей позволялось нянчиться, развлекать сказками, играть с любимым дитяткой Глеба и Феодосии Ванечкой.
Именно в этом, доме она встретилась впервые с Михаилом, его отцом и матерью – чувашской знатью из Поволжья. Михаил с отцом оказали какую-то услугу Глебу Ивановичу и были приняты в доме Морозовых как уважаемые и почетные гости. Они приезжали редко, но обязательно груженные целым обозом подарков и приношений.
Вновь перед Анастасией встали картины далекой, как ей сейчас казалось, юности: в тот год лето выдалось чудесное, обильные дожди перемежались с яркими солнечными днями, цветы, густая трава, яркая зелень окружающего усадьбу Морозовых леса в Зюзино радовали глаз. Природа обещала золотую осень с роскошным невиданным урожаем всего, что могла дать русская земля.
Анастасии шел пятнадцатый год: рослая, с косой до пояса, она была уже сложившейся девушкой: крупная высокая грудь, тонкая талия, крупные бедра, стройные крепкие ноги – воплощение варяжской красоты. Целыми днями она носилась по усадьбе с поля на речку, играла с трехлетним Иваном, собирала ягоды, помогала Федосье по хозяйству. Коса у нее вечно растрепывалась, и, перевязав лоб лентой, чтобы волосы не закрывали лицо, Настасья хлопотала по дому. Частенько в свободное послеобеденное время она вскакивала без седла на лошадь и уносилась проветриться в жаркую равнинную даль.
Феодосия с улыбкой посматривала на нее и говорила Глебу: «Пора ее замуж выдавать, больно норовистая становится, кровь предков играет, варяжские жены под стать мужьям, неукротимые, неугомонные, любые тяготы и невзгоды им нипочем, любящие жены и верные подруги».
Глеб Иванович в ответ тоже улыбался и соглашался с женой: «Но жениха-то надо достойного ее роду найти, а не захудалого какого, я вот уже ей в мужья одного приметил, красив, знатного рода, Борис Дубенский; правда, Настасья-то гораздо богаче его будет, так это и хорошо; правда, он постарше ее, да это и к лучшему, укротит девчонку нашу!»
Феодосья согласилась с мужем: «Жених достойный, необходимо обговорить все стороны этого дела».
В тот день, жаркий и сухой, на речку, очень быструю и глубокую, ушли купаться все дети и подростки с подворья, улетела с ними и Настасья, прихватив Ванечку и нянек, пообещав Феодосии Прокопьевне долго не задерживаться.
Как раз после ухода челяди явились поволжские гости, усталые и запыленные. Глеб Иванович с истинным добросердечием взялся их принимать в своей усадьбе. Пока распрягали лошадей, Михаил отпросился искупаться на речку со своей любимой лошадкой, уставшей в долгой дороге.
Там-то все и произошло. Настасья пошла по круглому берегу одна, посмотреть на раскинувшую за речкой равнину, поросшую кое-где лесом, внезапно берег под ней начал обваливаться, и она, ничего не понимая, полетела на середину быстрой речки. Падение было столь неожиданным и внезапным, что никто не успел опомниться. Течение сразу захватило Анастасию и понесло, не давая возможности хоть за что-то ухватиться. Приехавший вовремя Михаил оценил обстановку и вместе со своим верным конем бросился спасать Настасью.
Прибежавшие люди из усадьбы Морозовых увидели юношу, опускающего девушку на песок, она намертво ухватилась за его шею, казалось, никакими силами не расцепить ее руки. Анастасия впала в глубокий обморок от испуга.
Нянька Ванечки привела ее в чувство. Первое, что увидела Анастасия, необычайно красивое лицо молодого сильного человека, крепко держащего ее в своих объятиях.
Смущение пришло позже, когда она увидела себя в мокрой липкой рубашке, почти голую, ее била крупная дрожь.
Постепенно Анастасия успокоилась, обсохла и смогла двинуться в сторону усадьбы, сопровождаемая многочисленной ребятней.
Михаила и след простыл, он давно ускакал в Зюзино, чтобы избавить девушку от неловкого положения.
Гости пробыли у Морозовых две недели и засобирались домой, перед отъездом отец Михаила, смущенный, напросился на отдельный разговор с Глебом Ивановичем. Феодосия Прокопьевна сразу поняла для чего. Анастасия и Михаил глаз не сводили с друг друга, хотя и старались не оставаться один на один, находились всегда на людях, но явное влечение их было замечено всеми. Анастасия внезапно резко похорошела, звонко смеялась и легко впадала в краску.
У парня глаза загорались особым блеском при виде девушки. Сильный и загорелый, с торсом как у греческих богов, он казался необычайно хорош.
Его отец после разговора с Глебом Ивановичем был подавлен, не глядел на сына, быстро попрощался с Феодосией Прокопьевной, велел трогаться, и скоро вереница лошадей с повозками растаяла в мареве дороги.
Анастасия не вышла явно прощаться, но Феодосия видела ее за дальним углом усадьбы.
– Просил руки Анастасии? – задала мужу вопрос Морозова.
– Конечно, – ответил коротко Глеб Иванович, – я отказал!
Больше никто к этим событиям не возвращался.
Скоро состоялась свадьба Анастасии Оболенской и Бориса Дубенского, недолго ждали и наследника Дмитрия, жизнь пошла своим чередом, лишь изредка из Поволжья приходили короткие вести: Михаил женился, появились дети, но при любой возможности слались подарки и различная снедь. Через три года замужества Анастасии поволжские гости заехали ненадолго. Михаил пришелся ко двору, провел не одну охоту с Борисом и царем, стал своим человеком у самой высшей знати. С Анастасией они почти никогда не виделись, лишь один единственный раз у Морозовых Анастасия увидела Михаила с женой – вертлявой, плохо воспитанной женщиной. Он заматерел, стал крупнее, черты лица огрубели, какой-то порочный блеск иногда загорался в его глазах, когда взгляд его останавливался на женщинах, с которыми он вел беседу.
Его взгляд изменился, когда он увидел Анастасию, они поздоровались издалека, но в разговор так и не вступили.
В заботах и хлопотах по хозяйству проходили дни за днями.
Анастасия вновь и вновь повторяла в памяти беседы с Феодосией Прокопьевной.
«Скоро свадьба, 22 января, у Алексея Михайловича и Натальи Нарышкиной, я отказалась пойти, – рассказывала Морозова, – протопоп Аввакум в ссылке в Пустозерске, крепок в вере, как уж его только не склоняют к отказу от старой веры, как уже не уговаривают принять Никоновы новины, нет и всё. Соловецкие иноки челобитную прислали Алексею Михайловичу: не вели, государь, больше того к нам учителей присылать напрасно!
Анастасия с тревогой внимала словам Морозовой: «Что делать, Феодосия Прокопьевна? Подскажи!»
«Мы стоять за веру будем, – ответила она, – а ты, если что, еще очень молода, сын у тебя, муж-то тебе не поддержка, от царя-то не отходит. Мне протопоп Аввакум рассказывал про Сибирь, он ведь долгое время там жил, всю вдоль и поперек прошел, туда уходить надо тебе, Настасья, с сыном, если уж круто возьмется царь наш Алексей Михайлович!»
«Сибирь, – подумала Анастасия, – что же это за край такой?»
Больше свидеться Анастасии Оболенской и Феодосии Морозовой не удалось.
Отказ от участия в свадьбе царя вызвал его гнев, он направил боярина Троекурова к Морозовой с уговорами принять церковную реформу, а позднее и князя Урусова, мужа ее сестры. Морозова обоим ответила решительным отказом.
Анастасия хорошо запомнила слова Феодосии: «Тремя перстами соль в Христовы раны кидали, как можно против Божьего устройства идти: храмы обходить против солнца, а не посолонь, крест четырехконечный почитать только, не приму Никоновы новины[4]», – в глазах Морозовой вспыхивали искры истинно верующего человека.
Что-то неотвратимое, непонятное и пугающее входило в жизнь Оболенской. Муж все более и более удалялся от нее, а она находила утешение в молитвах, в заботах о сыне, хозяйственных хлопотах по усадьбе.
Редкие весточки от Морозовой, рассказы странников в людской о Соловецких монахах, о протопопе Аввакуме, о самом Никоне, добившемся осуждения всех, не покоряющихся новым обрядам и новоисправленным печатным книгам, и отлучения их от церкви. Патриарх Никон уподоблял «священство» – церковную власть – Солнцу, а царскую власть – Луне.
Тишайшему Алексею Михайловичу, поначалу очарованному Никоном, скоро надоел «собинный друг», Никон самовольно оставил патриаршую кафедру, за что был осужден и отправлен в ссылку.
Весна и лето пролетели быстро, осень уже заканчивалась, ощущалось холодное дыхание зимы. Анастасия очень редко выбиралась в столицу, муж предпочитал ее с собой не брать на мирские сборища, Анастасия не настаивала.
Арест Морозовой и ее сестры Евдокия Урусовой прозвучал как гром среди ясного неба. Анастасия как раз отдавала распоряжения по хозяйственным делам, когда пришла девочка из людской и принесла записку от странника. Анастасия велела его принять отдельно в дальней пристройке. Усталый и голодный приверженец старой веры принес черную весть о Феодосии. Велев накормить и одеть странника, Анастасия решила помолиться в домашней молитвенной комнате, открыть душу Богу и спросить о правильном пути среди гонений и упреков.
Слезы обильные и горькие вдруг прорвались у Оболенской в середине молитвы: «Отец небесный! Дашь ли Ты мне силы, поддержишь в решении моем стоять за старые обычаи и ни в чем не отступать от моей любви к Тебе, дай устоять от греха, выведи на путь истинный!»
Вечером ее посетил Борис. Он был немного навеселе, но на нее смотрел зло: «Домолились двумя перстами! Вот Бог-то как вас защищает, уж и в церковь вас не допускают и гонят везде, а вы все упрямые в своей вере стоите! Я не хочу ссориться с царем из-за твоей дурости и упрямства, уговаривать, как князь Урусов свою Евдокиюшку не буду, я тебе больше не муж и не защитник! Свою судьбу ты сделала и сломала сама!» – хлопнув дверью, красный и разгневанный, он вышел, Анастасия снова залилась слезами.
Январь 1672г.
Зима из робкой гостьи поменялась на властную хозяйку, укрыла белыми мехами поля, горы, леса, серебром украсила деревья и кустарники.
Из разных концов земли русской приходили вести о противостоянии раскольников-староверов и православной церкви. Раскол не только никак не утихал, а наоборот – усиливался, разгорался. На севере стойко держались Соловецкие монахи, обороняя монастырь как могли. Аввакум с соратниками упорствовал в Пустозерске.
Феодосия Морозова с сестрой Евдокией Урусовой в заключении, моримые голодом и холодом, отказывались принять Никоновы новины.
Налаженная жизнь Анастасии развалилась прямо на глазах. Отношения с мужем ухудшались все более и более. Анастасия никак не могла найти выход из тяжелого положения.
Ясным морозным утром в усадьбу подъехал груженый обоз, с красивого резвого коня соскочил сильный крупный мужчина.
«Михаил», – дрогнуло сердце у Анастасии, она полетела по комнатам и залам навстречу человеку, спасающему ее всякий раз, когда ей было трудно.
– Встречай, хозяйка, гостей, – улыбался Михаил, – принимай подарки с Волги!
– Я сейчас мужа велю оповестить, вот будет ему с кем поохотиться, – заулыбалась в ответ Анастасия.
И снова как будто унесло их обоих в юность, где он купал в речке коня, а потом вынес на берег утопавшую девушку, которая обнимала его за шею намертво сцепленными руками.
– Так идемте, мужу уже сказали, – позвала его с собой Анастасия, не заметив испуганную служанку, ходившую говорить мужу о госте.
Весело беседуя, они вошли в дом, прошли к Борису в покои. И только когда они оказались в огромной комнате, где за столами, вероятно с прошлого вечера, сидели гости, в основном хмельные мужчины. Сам Борис сидел в обнимку с молоденькой толстушкой, очень богато и ярко одетой.
На вошедшую жену глянул зло и спросил: «Что, вымолила чего двумя перстами? Я к царю обращусь, пусть и тебя как Дуньку Урусову забирает, к сыну не подпущу, надоела ты мне, дура замоленная, я патриарха-то упрошу разрешения порвать с тобой, и жену другую взять, слышала?»
Анастасия остолбенела, такое услышать, да при чужих людях и еще при Михаиле, от любимого мужа не ожидала. Кое-как развернулась на ватных ногах и молча вышла, не глядя на Михаила. Тот стоял тоже молча. В этот вечер они больше не увиделись. Но Михаил, несмотря на семейный скандал, свидетелем которого стал, быстро уезжать не собирался.
С Борисом они поехали ко двору, договорились об охотничьих делах, посещали знакомых. Михаил к общению с Анастасией, казалось, и не стремился. Муж успокоился, больше на Анастасию не нападал, но и к миру не стремился.
Однажды поздно вечером Анастасия вышла прогуляться, светила полная луна, лунный свет отражался от белого снега. Было светло, ночь стояла теплая. Она задумалась об угрозе мужа, он вполне мог ее осуществить, Анастасия вспомнила о девушке, которую обнимал муж. Кто она? Вела себя слишком свободно и уверенно, без всякого стыда сидела за столом с хмельными гостями. Неожиданно она почувствовала, что кто-то рядом стоит, она обернулась и обомлела, сзади стоял Михаил, как он так незаметно подошел, а она и не заметила, увлеченная своими мыслями.
– Не спится, Вам, Анастасия? – спросил он негромко. – Кажется, тяжелые думы одолевают?
– Да, – согласилась Анастасия, – думы тяжелые!
Они постояли молча.
– Я спросить давно хотела... – начала Анастасия.
– Спрашивайте, если что не знаю, так и скажу, – ответил Михаил.
– Слышал ли ты, как живут люди в Сибири? И какая она эта Сибирь, там, говорят, очень холодно? – Анастасия не заметила как перешла с Михаилом на ты.
– О, я о Сибири много знаю, а еще больше слышал, – засмеялся Михаил, – люди там живут хорошо, земли много, разрешено селиться, где хочется, только не на ясачных землях, ко мне на Волгу по пути в Москву много разных людей заезжает, много рассказывают, много привозят такого, чего мы не видели. Ну, а меха-то давно уже в столицу везут! А холодно не везде, вот в Кузнецкой земле почти так же, как и у нас, живут сыто, не бедно, большими семьями, а местные люди добры и приветливы, сами под твердую руку московского царя пришли, в Кузнецкой земле кузнецкие люди, белые калмыки, я с ними встречался, торговлю веду, я же не как Вы, Анастасия, родовитая княгиня, мне приходится самому, простому чувашу, торговые дела вести, бывал я в Кузнецкой землице неоднократно.
Они вели беседу негромко и не торопясь, как люди, прекрасно понимающие друг друга.
Михаил отлично осознавал положение Анастасии, чувствовал боль и обиду за нее. Любовь к Анастасии у него не прошла, просто с годами стала спокойнее; он привык к мысли, что она жена другого, ему хотелось хоть изредка ее видеть; в своей семье у него покоя нет: вечно недовольная всем жена, двое избалованных сыновей. Сейчас он понял, что и Анастасия несчастлива с мужем.
Уже оставшись один, Михаил все думал о том времени, когда он просил отца поговорить о женитьбе на Анастасии, не мог он ее забыть, как держал на руках замерзшую, мокрую, как сразу понял, что это его женщина, любимая, жена, будущая мать его ребенка. Он никак тогда в толк взять не мог, почему ему нельзя жениться на Настасье?
«Отец, что значит из рода Рюриковичей, и к тому же мы ведь очень богатые, нас в Поволжье все знают, и мама у нас русская, хотя ты и чуваш, почему нельзя, я люблю ее, а я вижу, что и я ей нравлюсь!»
Михаил унесся на лошади далеко вперед, чтобы скрыть защипавшие глаза слезы.
Только потом, повзрослев, он все понял, но сердцем принять свою второсортность отказывался.
Между тем Анастасия узнавала все новые и новые подробности ареста Морозовой.
Перед глазами Оболенской возникли полыхающие костры, уже разложенные для сожжения Феодосии и ее сестры Евдокии, картины истязания плетьми раздетых на снегу сестер.
Только заступничество бояр, не желающих всколыхнуть возмущение в народе, остановило царя. По его повелению их сослали в Боровск, в земляную тюрьму в Пафнутьево-Боровском монастыре и морят голодом.
Любимый вымоленный сын Иван Глебович Морозов внезапно заболел и умер.
Странница шепнула Анастасии – по распоряжению царя затравлен ядами. Не помня себя, Оболенская кинулась в комнаты к Дмитрию, он играл с детьми дворовых и весело смеялся. Увидев испуганную мать, он кинулся к ней: «Мамочка, что случилось?»
«Ничего, ничего, Митенька, я просто соскучилась по тебе!» – говорила Анастасия, заливаясь слезами.
«Да вот он я, – щебетал мальчик, – чего же плачешь?»
Но Анастасия ничего объяснить сыну не могла. Слишком часто за последнее время ей приходилось умываться слезами. Надо решаться на побег в Сибирь.
В усадьбе постепенно увеличилось число бегущих от гонения на старую веру, слитую с их душой, они боялись не только пыток – боялись прихода антихриста. Ходили слухи о самосожжении целыми семьями и деревнями. Все чаще и чаще возникали разговоры: «Бежать надо за Камень, в Сибирь!».
Полтора века русские вольные промышленники, совместно с отрядами служилых людей, осваивали неизвестный богатый край, шли по Каме и ее притокам, по Чрезкаменному пути все дальше и дальше в глубь Сибири, приводя под высокую государеву руку местные народы, строили крепости-остроги, которые составляли сторожевые линии, защищавшие сибирский край от набегов черных калмыков, киргизских и джунгарских ханов.
Москва из удельного княжества обращалась в национальное великорусское государство. Национальное знамя, поднятое Москвою, освящало собирательную политику московских князей, превращало ее из династической в народную.
Тяжелая борьба с чужеземцами закончена: вновь создавшееся государство московское сломило их владычество под Русью. Сибирь приняла русских и православие легко и свободно, ссыльный протопоп Аввакум в Тобольске имел немало сторонников. В далекую Сибирь с ним впервые проникла весть о волнениях в русской церкви. Горячая, дышавшая глубоким убеждением проповедь Аввакума многих привлекла к нему и вооружала против действий Никона – внесения новин в русскую церковь и искажения чистоты правоверия.
Сибирь... Кузнецкая земля...
Ледяной щит покрывал Северную Европу от Урала до Англии, восточнее простирался Таймырский ледник, занимавший север Западной Сибири, с толщиной льда до 800 метров.
Кузнецкая земля была свободна от ледников. В лесах по долинам рек бродили медведи, лоси, косули, благородные и северные олени.
В степях Кузнецкой котловины паслись стада бизонов, табуны диких лошадей, вблизи водоемов на заливных лугах бродили мамонты, волосатые носороги и овцебыки.
Потепление заставило отступить на север ледник и открыть людям каменного века доступ к необозримым просторам Сибири.
Первые люди – охотники на мамонтов. Они выбрали место, где сейчас стоит старая Кузнецкая крепость, и образовали поселение, у них были мастера по изготовлению скребел, ударных орудий с поперечным крупным лезвием, сделанным из речной гальки и отбойника для обработки этой самой гальки. Средство передвижения – первобытная лошадь. Охота процветала: мамонтов, носорогов и древних быков в изобилии.
Первобытные охотники мало чем отличались по физическому облику от современных людей. Их объединяли не только интересы коллективной охоты, но и тесные родственные связи.
За тысячелетия первобытное население Кузнецкой земли научилось применять лук и стрелы, делать костяные гарпуны для ловли рыбы, украшать себя бусами из костей животных и фигурками птиц, шлифовать яшму и зеленый нефрит. Появилось домашнее животное – собака.
Первобытные люди уже хотели и умели изображать свою жизнь рисунками на скалах.
Они научились делать лодки и сети, собирали черемшу, дикий лук, корни пиона.
Они исследовали землю и нашли самородную медь, серебро и золото.
Первый неведомый народ назвали чудь. Его рудокопы вели разработку открытым способом на глубине до 10 метров, а дальше подземные ходы к рудной жиле. Применяли даже крепление выработок.
Медные, а затем бронзовые орудия труда позволили человеку, жившему в Кузнецкой котловине, сеять пшеницу и ячмень. Его жилище – полуземлянка, посуда глиняная, но уже хорошо украшенная.
Облик первобытного человека из первого чудского народа и последующего полулегендарного народа динлинов – европеоидный.
Мирная жизнь в 205 году до н.э. нарушилась вторжением полчищ гуннов, подчинивших племена, произошло слияние европеоидного и монголоидного обликов человека.
Первое тысячелетие нашей эры знаменуется первыми железными изделиями в Южной Сибири.
Железный век – это железные котлы, ножи, наконечники стрел и копий, топоры, кирки, ножницы и украшения.
Высокий мыс на берегу Томи около Кузнецка по-прежнему населен людьми.
Сколько нас нерусских у России
И татарских, и иных кровей,
Имена носящих не простые,
Но простых российских сыновей!
Пусть нас и не жалуют иные,
Но вовек – ни завтра, ни сейчас –
Отделить нельзя нас от России -
Родина немыслима без нас!
Как прекрасно вяжутся в России,
В солнечном сплетении любви,
И любимой волосы льняные,
И заметно темные твои.
Сколько нас, нерусских у России,
Истинных российских сыновей,
Любящих глаза небесной сини
У Великой матери своей!
Михаил Львов
У каждой страны есть сердце, и как это сердце бьется, так и живет страна.
Сердце России находится не в столице, а в середине огромной, заросшей тайгой Сибири, прорезанной артериями мощных рек.
Из многих-многих наций и народностей замешана сибирская раса. Люди, пришедшие в Сибирь, покорившие и освоившие ее были разными. Но в потоке времени из крутого людского теста, пройдя огонь и воду, вышли те, что держат в любое лихолетье, на себе всю страну.
16 век. Царь Иван Грозный разбил последний оплот татарского ига на Руси – Астраханское и Казанское ханства.
Ермак со товарищами совершил молниеносный набег казачьих быстрых челнов – стругов. Путь от Чусовой до Искера отнял два месяца. Ермак разгромил шейбанида Кучума, хозяина Кашлыка, столицы сибирского ханства и со своей дружиной сделал первый шаг в страну солнечного восхода, на край света.
Великий и могущественный царь богато одарил посланных казаков роскошными подарками, послав Ермаку соболиную шубу со своего плеча, кольчугу и двуглавого золотого орла.
Российское государство объединило под государеву руку огромные территории и стало единой страной в 1582 году.
Северная Азия, Сибирская Азия... Сибирь? Откуда это слово? Два предположения.
Или со времен Чингисхана, когда монгольские кони не могли проникнуть в «шевер» – в лесные районы с болотами и таежным гнусом?
Или в еще более давние, когда гунны громили римлян, им на помощь пришли «савиры» – их родичи с азиатских «земель»?
Необычные сказания, легенды о диких и злых язычниках, не остановили движения вольных землевладельцев, государевых людей в глубь Сибирской земли.
Если крайний север был легко обжит, то южная Сибирь – за долгих полтора века.
Пришлось биться в кровопролитных войнах.
Богатый край заселялся различными нациями тяжело и продолжительно. Служилые люди признавли ее отчей, пришли жить, умирать здесь, оставить своих потомков – нас.
Из глубин веков светятся изумительные по глубине и красоте души лица.
Январь 1671г.
На широкий двор подмосковной княжеской усадьбы въезжала дорогая карета, устроенная мозаикой и серебром, в двенадцать лошадей с гремячими[1] цепями. За ней шло слуг человек сто, оберегающих честь и здоровье боярыни Морозовой[2].
Анастасия Оболенская уже шла по наружной галерее в наброшенной бархатной собольей шубе встречать дорогую гостью.
Феодосия, поддерживаемая слугами, спускалась из кареты. Румяная и веселая, она обнялась с Анастасией.
– Настасья, а ты похорошела, – внимательно оглядев с ног до головы подругу, произнесла Феодосия.
Анастасия смутилась:
– Никогда в красавицах-то не ходила, вот муж мой Борис Дубенский, тот действительно хорош. Были при дворе, – похвалилась она, – сам царь Алексей Михайлович обласкал его, говорил благосклонно,
– Ну, тишайший наш человек не простой, – вздохнула Морозова, – идем же скорее, у меня столько новостей, хочу шубу поскорее скинуть!
Весело переговариваясь, они пошли в дом. В доме и усадьбе не прекращалась суета, устраивали людей и слуг Морозовой, собирали в трапезной на половине княгини Анастасии роскошный стол.
– Муж твой не сторонник старой веры, как я знаю, Никоновы новины легко принял, – Феодосия строго посмотрела на Анастасию.
Та отвела глаза:
– Я мужу не противница, сама я за протопопа Аввакума стою, как он кстати, поживает? Все так же строг?
Феодосия истово перекрестилась двумя перстами:
– Бог не оставляет его, укрепляет и поддерживает.
Она внимательно и оценивающе оглядела стол:
– Ты всегда умела хозяйство вести, надо у тебя некоторым заготовкам поучиться.
Анастасия смутилась:
– Что Вы говорите, Феодосия Прокоттьевна, куда мне до Вас, вот у кого мы все учимся, останьтесь на недельку-другую, поговорим, мне от Вас советы нужны, Вы же знаете, сирота я. А родня Дубенского меня не слишком принимает, только с просьбами различными являются, а у Вас усадьба-то в Зюзино обустроена по иноземной моде, и мне хотелось бы кое-что у Вас перенять, – стала упрашивать Анастасия.
– Сколько смогу – побуду, пока дела-то терпят, да поговорить с тобой надо, – серьезно посмотрев на подругу, сказала Морозова.
– Тогда за стол, он уже почти собран, – предложила Анастасия.
– Вот уже твой стол я огляжу, – хитро прищурилась Феодосия,- наслышана, наслышана!
– О чем, Феодосия Прокопьевна? – удивилась Анастасия.
– Сейчас узнаешь – пройдем! – Феодосия и Анастасия стали располагаться у стола. Огромный и длинный, он был весь уставлен яствами не только чисто русскими традиционными, но и иноземными.
Оставшись сиротой, Анастасии пришлось пожить у разных дальних родственников и самой набираться образования, хозяйственных навыков. Она ознакомилась с немецкой кухней, неплохо знала французскую благодаря посещению поварни у родни, связанной с дипломатической миссией в Европе. Поварня отличалась многолюдностью, звучала иноземная речь, рассказывалось много историй и баек. Среди всего этого Анастасия чувствовала себя легко и уютно, к родственникам она старалась приближаться реже, чтобы не мозолить глаза.
Стол загромождали блюда с большими и маленькими пирожками: с начинкой из мяса, рыбы, грибов, репы и гороха. Несмотря на то, что мясо ели редко, на столе у Анастасии лежал кабаний окорок и печеная косуля.
– Борис постарался, – похвалилась она Феодосии Прокопьевне, –охотник знатный, часто на царскую охоту приглашен бывает!
Феодосия оглядела блюда из рыбы:
– Лососину с севера тебе доставляют – это я знаю, из Подмосковья судаков да щук, – и вдруг, повернувшись, спросила, – а осетров и белорыбицу?
Анастасия резко вспыхнула:
– С Волги дальние родственники присылают постоянно!»
Феодосия добродушно расхохоталась:
– Полно тебе, Настасьюшка, смущаться-то: знаем, знаем, Михаил старается, забыть не может сватовство свое несостоявшееся!
Анастасия смутилась совсем, нахлынули воспоминания, поплыли картины далекой уже сейчас юности.
– Настасья, ничего зазорного и греховного во внимании Михаила нет! – успокоила подругу Феодосия, – ну не могли мы отдать девушку из рода Рюриковичей какому-то чувашскому мужику, пусть и очень богатому, да и красотой его Бог не обидел.
– Он не мужицкого звания, а достаточно родовитый человек, его отец женат на дочери воеводы, она русская и тоже ведет свой род от дружины Рюрика, он ведь очень похож на мать, – вдруг прорвало Анастасию, и она стала на защиту человека, спасшего ее от погибели на глубокой и быстрой речке.
– А леваши[3] у тебя с патокой или с медом? – перевела разговор Феодосия Прокопьевна.
– И с патокой и медом тоже, – успокоившись, сказала Настасья, – вот попробуй мою пастилу из яблок с пряностями!
– А это что же? – указала Морозова на различные судки и подносы.
– Иноземные блюда: паштет, котлеты, ветчина и даже соусы к ним есть, – обрадовалась Анастасия вопросу Феодосии, – как знала, что ты приедешь, хотела удивить тебя и услышать похвалу, если я этого достойна буду!
– Конечно, похвалю, – обняла и расцеловала подругу Феодосия, – ты у меня умница и хозяйка отменная! Я слышала, у тебя печи разделены на поваристые и отопительные?
– Конечно, я ведь у тебя многому научилась! – ответила Анастасия, – ты бы изразцы на отопительных печах посмотрела!
– Посмотрю, обязательно посмотрю! – пообещала Феодосия.
В трапезную поздороваться с дорогой гостьей вошел сам князь Борис Дубенский. Высок, строен, он был красив изящной польской красотой противоположной северной внешности Анастасии, в которой проявилась ее варяжская кровь.
Борис и Феодосия тепло поприветствовали друг друга по старому русскому обычаю. Феодосия старше Анастасии и Бориса, крепче в вере, гораздо богаче. Ее состояние второе после царского, она занимала чин верховой дворцовой боярыни, была приближенной царя Алексея Михайловича.
Трапезничали легко и радостно, все были молоды, здоровы и веселы.
В трапезную нянька ввела поздороваться четырехлетнего сына Анастасии и Бориса Дмитрия. Феодосия благоговела перед детьми, на глазах ее навернулись слезы радости: «Благословение вам други мои, от Бога этот ребенок». Митя подбежал к Феодосии в полной уверенности, что его любят полной и сильной любовью, в чем он не ошибался нисколько. Крепко обнятый, зацелованный в щечки и носик, с полными руками различных лакомств, он расселся на коленях гостьи.
«Своего не взяла, побоялась, вдруг простудится, летом обязательно навестим вместе», – объясняла отсутствие собственного сына Ивана Феодосия Прокопьевна.
Анастасия и Борис прекрасно знали самозабвенную любовь Феодосии к сыну, вымоленному вместе с мужем Глебом Ивановичем через тринадцать лет супружества. Все знали, что сам чудотворец Сергий явился к ним с этой радостной вестью.
Сердце Анастасии дрогнуло при виде сына. Дмитрий ее копия, улучшенная красотой отца. Любовь Анастасии к сыну безгранична, она желала знать, где он находится в любое мгновение и чем занят.
В разговорах, в обмене мнениями и новостями день склонился к вечеру, по всему дому и усадьбе загорались свечи, лампы, лампады. Решили прогуляться по комнатам и залам, посмотреть дом.
Борис, откланявшись, вышел в конюшни. Дмитрий убежал по своим делам, сопровождаемый нянькой. Феодосия и Анастасия шли не спеша.
– Домашнюю вечернюю молитву вместе совершим? – спросила Анастасия.
– Конечно, для того и приехала к тебе – веру укрепить, – согласилась Феодосия Прокопьевна, – многое нам обсудить будет надобно с тобой.
– Побудь подольше, хотя бы недели две, – взмолилась Анастасия.
– Побуду, побуду, но сколько, не знаю, – согласилась Феодосия Прокопьевна.
Но всего четыре дня удалось им вырвать у злонамеренной судьбины. Морозова получила какое-то известие от странника в людской и, ничего не объясняя, срочно покинула усадьбу Оболенских.
Теперь, занимаясь хозяйственными делами, гуляя по огромному парку вокруг усадьбы, просто размышляя в свободное время, Анастасия вновь и вновь переживала разговоры с Феодосией Прокопьевной.
Морозова намного старше Анастасии, еще девочкой Настасья ощутила тепло и заботу покровительницы. Сирота, будучи принятой в доме Морозовых в год рождения Ивана, почиталась здесь доброй вестницей. Ей позволялось нянчиться, развлекать сказками, играть с любимым дитяткой Глеба и Феодосии Ванечкой.
Именно в этом, доме она встретилась впервые с Михаилом, его отцом и матерью – чувашской знатью из Поволжья. Михаил с отцом оказали какую-то услугу Глебу Ивановичу и были приняты в доме Морозовых как уважаемые и почетные гости. Они приезжали редко, но обязательно груженные целым обозом подарков и приношений.
Вновь перед Анастасией встали картины далекой, как ей сейчас казалось, юности: в тот год лето выдалось чудесное, обильные дожди перемежались с яркими солнечными днями, цветы, густая трава, яркая зелень окружающего усадьбу Морозовых леса в Зюзино радовали глаз. Природа обещала золотую осень с роскошным невиданным урожаем всего, что могла дать русская земля.
Анастасии шел пятнадцатый год: рослая, с косой до пояса, она была уже сложившейся девушкой: крупная высокая грудь, тонкая талия, крупные бедра, стройные крепкие ноги – воплощение варяжской красоты. Целыми днями она носилась по усадьбе с поля на речку, играла с трехлетним Иваном, собирала ягоды, помогала Федосье по хозяйству. Коса у нее вечно растрепывалась, и, перевязав лоб лентой, чтобы волосы не закрывали лицо, Настасья хлопотала по дому. Частенько в свободное послеобеденное время она вскакивала без седла на лошадь и уносилась проветриться в жаркую равнинную даль.
Феодосия с улыбкой посматривала на нее и говорила Глебу: «Пора ее замуж выдавать, больно норовистая становится, кровь предков играет, варяжские жены под стать мужьям, неукротимые, неугомонные, любые тяготы и невзгоды им нипочем, любящие жены и верные подруги».
Глеб Иванович в ответ тоже улыбался и соглашался с женой: «Но жениха-то надо достойного ее роду найти, а не захудалого какого, я вот уже ей в мужья одного приметил, красив, знатного рода, Борис Дубенский; правда, Настасья-то гораздо богаче его будет, так это и хорошо; правда, он постарше ее, да это и к лучшему, укротит девчонку нашу!»
Феодосья согласилась с мужем: «Жених достойный, необходимо обговорить все стороны этого дела».
В тот день, жаркий и сухой, на речку, очень быструю и глубокую, ушли купаться все дети и подростки с подворья, улетела с ними и Настасья, прихватив Ванечку и нянек, пообещав Феодосии Прокопьевне долго не задерживаться.
Как раз после ухода челяди явились поволжские гости, усталые и запыленные. Глеб Иванович с истинным добросердечием взялся их принимать в своей усадьбе. Пока распрягали лошадей, Михаил отпросился искупаться на речку со своей любимой лошадкой, уставшей в долгой дороге.
Там-то все и произошло. Настасья пошла по круглому берегу одна, посмотреть на раскинувшую за речкой равнину, поросшую кое-где лесом, внезапно берег под ней начал обваливаться, и она, ничего не понимая, полетела на середину быстрой речки. Падение было столь неожиданным и внезапным, что никто не успел опомниться. Течение сразу захватило Анастасию и понесло, не давая возможности хоть за что-то ухватиться. Приехавший вовремя Михаил оценил обстановку и вместе со своим верным конем бросился спасать Настасью.
Прибежавшие люди из усадьбы Морозовых увидели юношу, опускающего девушку на песок, она намертво ухватилась за его шею, казалось, никакими силами не расцепить ее руки. Анастасия впала в глубокий обморок от испуга.
Нянька Ванечки привела ее в чувство. Первое, что увидела Анастасия, необычайно красивое лицо молодого сильного человека, крепко держащего ее в своих объятиях.
Смущение пришло позже, когда она увидела себя в мокрой липкой рубашке, почти голую, ее била крупная дрожь.
Постепенно Анастасия успокоилась, обсохла и смогла двинуться в сторону усадьбы, сопровождаемая многочисленной ребятней.
Михаила и след простыл, он давно ускакал в Зюзино, чтобы избавить девушку от неловкого положения.
Гости пробыли у Морозовых две недели и засобирались домой, перед отъездом отец Михаила, смущенный, напросился на отдельный разговор с Глебом Ивановичем. Феодосия Прокопьевна сразу поняла для чего. Анастасия и Михаил глаз не сводили с друг друга, хотя и старались не оставаться один на один, находились всегда на людях, но явное влечение их было замечено всеми. Анастасия внезапно резко похорошела, звонко смеялась и легко впадала в краску.
У парня глаза загорались особым блеском при виде девушки. Сильный и загорелый, с торсом как у греческих богов, он казался необычайно хорош.
Его отец после разговора с Глебом Ивановичем был подавлен, не глядел на сына, быстро попрощался с Феодосией Прокопьевной, велел трогаться, и скоро вереница лошадей с повозками растаяла в мареве дороги.
Анастасия не вышла явно прощаться, но Феодосия видела ее за дальним углом усадьбы.
– Просил руки Анастасии? – задала мужу вопрос Морозова.
– Конечно, – ответил коротко Глеб Иванович, – я отказал!
Больше никто к этим событиям не возвращался.
Скоро состоялась свадьба Анастасии Оболенской и Бориса Дубенского, недолго ждали и наследника Дмитрия, жизнь пошла своим чередом, лишь изредка из Поволжья приходили короткие вести: Михаил женился, появились дети, но при любой возможности слались подарки и различная снедь. Через три года замужества Анастасии поволжские гости заехали ненадолго. Михаил пришелся ко двору, провел не одну охоту с Борисом и царем, стал своим человеком у самой высшей знати. С Анастасией они почти никогда не виделись, лишь один единственный раз у Морозовых Анастасия увидела Михаила с женой – вертлявой, плохо воспитанной женщиной. Он заматерел, стал крупнее, черты лица огрубели, какой-то порочный блеск иногда загорался в его глазах, когда взгляд его останавливался на женщинах, с которыми он вел беседу.
Его взгляд изменился, когда он увидел Анастасию, они поздоровались издалека, но в разговор так и не вступили.
В заботах и хлопотах по хозяйству проходили дни за днями.
Анастасия вновь и вновь повторяла в памяти беседы с Феодосией Прокопьевной.
«Скоро свадьба, 22 января, у Алексея Михайловича и Натальи Нарышкиной, я отказалась пойти, – рассказывала Морозова, – протопоп Аввакум в ссылке в Пустозерске, крепок в вере, как уж его только не склоняют к отказу от старой веры, как уже не уговаривают принять Никоновы новины, нет и всё. Соловецкие иноки челобитную прислали Алексею Михайловичу: не вели, государь, больше того к нам учителей присылать напрасно!
Анастасия с тревогой внимала словам Морозовой: «Что делать, Феодосия Прокопьевна? Подскажи!»
«Мы стоять за веру будем, – ответила она, – а ты, если что, еще очень молода, сын у тебя, муж-то тебе не поддержка, от царя-то не отходит. Мне протопоп Аввакум рассказывал про Сибирь, он ведь долгое время там жил, всю вдоль и поперек прошел, туда уходить надо тебе, Настасья, с сыном, если уж круто возьмется царь наш Алексей Михайлович!»
«Сибирь, – подумала Анастасия, – что же это за край такой?»
Больше свидеться Анастасии Оболенской и Феодосии Морозовой не удалось.
Отказ от участия в свадьбе царя вызвал его гнев, он направил боярина Троекурова к Морозовой с уговорами принять церковную реформу, а позднее и князя Урусова, мужа ее сестры. Морозова обоим ответила решительным отказом.
Анастасия хорошо запомнила слова Феодосии: «Тремя перстами соль в Христовы раны кидали, как можно против Божьего устройства идти: храмы обходить против солнца, а не посолонь, крест четырехконечный почитать только, не приму Никоновы новины[4]», – в глазах Морозовой вспыхивали искры истинно верующего человека.
Что-то неотвратимое, непонятное и пугающее входило в жизнь Оболенской. Муж все более и более удалялся от нее, а она находила утешение в молитвах, в заботах о сыне, хозяйственных хлопотах по усадьбе.
Редкие весточки от Морозовой, рассказы странников в людской о Соловецких монахах, о протопопе Аввакуме, о самом Никоне, добившемся осуждения всех, не покоряющихся новым обрядам и новоисправленным печатным книгам, и отлучения их от церкви. Патриарх Никон уподоблял «священство» – церковную власть – Солнцу, а царскую власть – Луне.
Тишайшему Алексею Михайловичу, поначалу очарованному Никоном, скоро надоел «собинный друг», Никон самовольно оставил патриаршую кафедру, за что был осужден и отправлен в ссылку.
Весна и лето пролетели быстро, осень уже заканчивалась, ощущалось холодное дыхание зимы. Анастасия очень редко выбиралась в столицу, муж предпочитал ее с собой не брать на мирские сборища, Анастасия не настаивала.
Арест Морозовой и ее сестры Евдокия Урусовой прозвучал как гром среди ясного неба. Анастасия как раз отдавала распоряжения по хозяйственным делам, когда пришла девочка из людской и принесла записку от странника. Анастасия велела его принять отдельно в дальней пристройке. Усталый и голодный приверженец старой веры принес черную весть о Феодосии. Велев накормить и одеть странника, Анастасия решила помолиться в домашней молитвенной комнате, открыть душу Богу и спросить о правильном пути среди гонений и упреков.
Слезы обильные и горькие вдруг прорвались у Оболенской в середине молитвы: «Отец небесный! Дашь ли Ты мне силы, поддержишь в решении моем стоять за старые обычаи и ни в чем не отступать от моей любви к Тебе, дай устоять от греха, выведи на путь истинный!»
Вечером ее посетил Борис. Он был немного навеселе, но на нее смотрел зло: «Домолились двумя перстами! Вот Бог-то как вас защищает, уж и в церковь вас не допускают и гонят везде, а вы все упрямые в своей вере стоите! Я не хочу ссориться с царем из-за твоей дурости и упрямства, уговаривать, как князь Урусов свою Евдокиюшку не буду, я тебе больше не муж и не защитник! Свою судьбу ты сделала и сломала сама!» – хлопнув дверью, красный и разгневанный, он вышел, Анастасия снова залилась слезами.
Январь 1672г.
Зима из робкой гостьи поменялась на властную хозяйку, укрыла белыми мехами поля, горы, леса, серебром украсила деревья и кустарники.
Из разных концов земли русской приходили вести о противостоянии раскольников-староверов и православной церкви. Раскол не только никак не утихал, а наоборот – усиливался, разгорался. На севере стойко держались Соловецкие монахи, обороняя монастырь как могли. Аввакум с соратниками упорствовал в Пустозерске.
Феодосия Морозова с сестрой Евдокией Урусовой в заключении, моримые голодом и холодом, отказывались принять Никоновы новины.
Налаженная жизнь Анастасии развалилась прямо на глазах. Отношения с мужем ухудшались все более и более. Анастасия никак не могла найти выход из тяжелого положения.
Ясным морозным утром в усадьбу подъехал груженый обоз, с красивого резвого коня соскочил сильный крупный мужчина.
«Михаил», – дрогнуло сердце у Анастасии, она полетела по комнатам и залам навстречу человеку, спасающему ее всякий раз, когда ей было трудно.
– Встречай, хозяйка, гостей, – улыбался Михаил, – принимай подарки с Волги!
– Я сейчас мужа велю оповестить, вот будет ему с кем поохотиться, – заулыбалась в ответ Анастасия.
И снова как будто унесло их обоих в юность, где он купал в речке коня, а потом вынес на берег утопавшую девушку, которая обнимала его за шею намертво сцепленными руками.
– Так идемте, мужу уже сказали, – позвала его с собой Анастасия, не заметив испуганную служанку, ходившую говорить мужу о госте.
Весело беседуя, они вошли в дом, прошли к Борису в покои. И только когда они оказались в огромной комнате, где за столами, вероятно с прошлого вечера, сидели гости, в основном хмельные мужчины. Сам Борис сидел в обнимку с молоденькой толстушкой, очень богато и ярко одетой.
На вошедшую жену глянул зло и спросил: «Что, вымолила чего двумя перстами? Я к царю обращусь, пусть и тебя как Дуньку Урусову забирает, к сыну не подпущу, надоела ты мне, дура замоленная, я патриарха-то упрошу разрешения порвать с тобой, и жену другую взять, слышала?»
Анастасия остолбенела, такое услышать, да при чужих людях и еще при Михаиле, от любимого мужа не ожидала. Кое-как развернулась на ватных ногах и молча вышла, не глядя на Михаила. Тот стоял тоже молча. В этот вечер они больше не увиделись. Но Михаил, несмотря на семейный скандал, свидетелем которого стал, быстро уезжать не собирался.
С Борисом они поехали ко двору, договорились об охотничьих делах, посещали знакомых. Михаил к общению с Анастасией, казалось, и не стремился. Муж успокоился, больше на Анастасию не нападал, но и к миру не стремился.
Однажды поздно вечером Анастасия вышла прогуляться, светила полная луна, лунный свет отражался от белого снега. Было светло, ночь стояла теплая. Она задумалась об угрозе мужа, он вполне мог ее осуществить, Анастасия вспомнила о девушке, которую обнимал муж. Кто она? Вела себя слишком свободно и уверенно, без всякого стыда сидела за столом с хмельными гостями. Неожиданно она почувствовала, что кто-то рядом стоит, она обернулась и обомлела, сзади стоял Михаил, как он так незаметно подошел, а она и не заметила, увлеченная своими мыслями.
– Не спится, Вам, Анастасия? – спросил он негромко. – Кажется, тяжелые думы одолевают?
– Да, – согласилась Анастасия, – думы тяжелые!
Они постояли молча.
– Я спросить давно хотела... – начала Анастасия.
– Спрашивайте, если что не знаю, так и скажу, – ответил Михаил.
– Слышал ли ты, как живут люди в Сибири? И какая она эта Сибирь, там, говорят, очень холодно? – Анастасия не заметила как перешла с Михаилом на ты.
– О, я о Сибири много знаю, а еще больше слышал, – засмеялся Михаил, – люди там живут хорошо, земли много, разрешено селиться, где хочется, только не на ясачных землях, ко мне на Волгу по пути в Москву много разных людей заезжает, много рассказывают, много привозят такого, чего мы не видели. Ну, а меха-то давно уже в столицу везут! А холодно не везде, вот в Кузнецкой земле почти так же, как и у нас, живут сыто, не бедно, большими семьями, а местные люди добры и приветливы, сами под твердую руку московского царя пришли, в Кузнецкой земле кузнецкие люди, белые калмыки, я с ними встречался, торговлю веду, я же не как Вы, Анастасия, родовитая княгиня, мне приходится самому, простому чувашу, торговые дела вести, бывал я в Кузнецкой землице неоднократно.
Они вели беседу негромко и не торопясь, как люди, прекрасно понимающие друг друга.
Михаил отлично осознавал положение Анастасии, чувствовал боль и обиду за нее. Любовь к Анастасии у него не прошла, просто с годами стала спокойнее; он привык к мысли, что она жена другого, ему хотелось хоть изредка ее видеть; в своей семье у него покоя нет: вечно недовольная всем жена, двое избалованных сыновей. Сейчас он понял, что и Анастасия несчастлива с мужем.
Уже оставшись один, Михаил все думал о том времени, когда он просил отца поговорить о женитьбе на Анастасии, не мог он ее забыть, как держал на руках замерзшую, мокрую, как сразу понял, что это его женщина, любимая, жена, будущая мать его ребенка. Он никак тогда в толк взять не мог, почему ему нельзя жениться на Настасье?
«Отец, что значит из рода Рюриковичей, и к тому же мы ведь очень богатые, нас в Поволжье все знают, и мама у нас русская, хотя ты и чуваш, почему нельзя, я люблю ее, а я вижу, что и я ей нравлюсь!»
Михаил унесся на лошади далеко вперед, чтобы скрыть защипавшие глаза слезы.
Только потом, повзрослев, он все понял, но сердцем принять свою второсортность отказывался.
Между тем Анастасия узнавала все новые и новые подробности ареста Морозовой.
Перед глазами Оболенской возникли полыхающие костры, уже разложенные для сожжения Феодосии и ее сестры Евдокии, картины истязания плетьми раздетых на снегу сестер.
Только заступничество бояр, не желающих всколыхнуть возмущение в народе, остановило царя. По его повелению их сослали в Боровск, в земляную тюрьму в Пафнутьево-Боровском монастыре и морят голодом.
Любимый вымоленный сын Иван Глебович Морозов внезапно заболел и умер.
Странница шепнула Анастасии – по распоряжению царя затравлен ядами. Не помня себя, Оболенская кинулась в комнаты к Дмитрию, он играл с детьми дворовых и весело смеялся. Увидев испуганную мать, он кинулся к ней: «Мамочка, что случилось?»
«Ничего, ничего, Митенька, я просто соскучилась по тебе!» – говорила Анастасия, заливаясь слезами.
«Да вот он я, – щебетал мальчик, – чего же плачешь?»
Но Анастасия ничего объяснить сыну не могла. Слишком часто за последнее время ей приходилось умываться слезами. Надо решаться на побег в Сибирь.
В усадьбе постепенно увеличилось число бегущих от гонения на старую веру, слитую с их душой, они боялись не только пыток – боялись прихода антихриста. Ходили слухи о самосожжении целыми семьями и деревнями. Все чаще и чаще возникали разговоры: «Бежать надо за Камень, в Сибирь!».
Полтора века русские вольные промышленники, совместно с отрядами служилых людей, осваивали неизвестный богатый край, шли по Каме и ее притокам, по Чрезкаменному пути все дальше и дальше в глубь Сибири, приводя под высокую государеву руку местные народы, строили крепости-остроги, которые составляли сторожевые линии, защищавшие сибирский край от набегов черных калмыков, киргизских и джунгарских ханов.
Москва из удельного княжества обращалась в национальное великорусское государство. Национальное знамя, поднятое Москвою, освящало собирательную политику московских князей, превращало ее из династической в народную.
Тяжелая борьба с чужеземцами закончена: вновь создавшееся государство московское сломило их владычество под Русью. Сибирь приняла русских и православие легко и свободно, ссыльный протопоп Аввакум в Тобольске имел немало сторонников. В далекую Сибирь с ним впервые проникла весть о волнениях в русской церкви. Горячая, дышавшая глубоким убеждением проповедь Аввакума многих привлекла к нему и вооружала против действий Никона – внесения новин в русскую церковь и искажения чистоты правоверия.
| Далее