- 7 -
Война деревенской ребятни с Кубецкими была навроде гражданской - затяжная, без конца и края, с временными перемириями, переменными успехами и перебежчиками.
На правах старшего, за командира Кубек-немек бывал всегда губошлёп Лешек. Его заместителем и начальником штаба - простоватый Еня. Всё остальное доставалось пакостнику Фоке.
Деревенским войском-ополчением часто верховодил Серёжка Димитров - народный заступник и мститель. Ровесник Лёки, невысокий крепыш с умными и добрыми глазами - он и командиром-то стал как-то само собою. Никто и не выбирал его, не назначал свыше. Просто он один мог накостылять забияке и обидчику Лёке. К нему, как к старшему брату, тянулась малышня, жалуясь на обидчиков-Кубек.
Вот и Мишка Штырбу частенько за помощью к Серёжке спешил: старшего-то брата у него не было, а папке пожаловаться - за ябедничество сочтут, а это хуже всего. И обида никак покою не давала, пока квиты не становились. Мишка при Серёжке вроде ординарца: что командир прикажет - выполнит. Только Серёжка не помыкал им по поводу и без повода. Мол, не в службу - в дружбу. Ну, как тут не услужить?! Не раз грозился Серёжка обидчику Мишки Лёке бородавку на ухе оборвать или дерьмом свинячьим накормить... Уже только от этих угроз легче становилось Мишке. Он сам, бывало, Серёжкой грозил Кубекам. Только Серёжку одного Лёка и побаивался. Это когда один на один! А втроём-то Кубеки - о-го-го! Сила! Против всей деревни воевать не боятся!
В рукопашную, правда, против всех деревенских ввязываются редко - не в их пользу. Зато уж кого отловят себе по силам - одними словесными перебранками не обойтись! А в рукопашных - Кубеки отчаюги! И дерутся все не по правилам: что в руках окажется, то и в ход пускают. То же и меж собою. Недавно тихоня Еня в драке меж собой Лёке руку шилом проколол. Синяки, ссадины, шишки, словно ёлочные игрушки, украшают и тех и других после непримиримых стычек!
Местом позиционных боёв чаще всего бывали или развалины старого клуба-барака, или овраг, что пересекал улицу, уходящую от школы к мельнице. По одну сторону оврага деревенские, по другую - Кубецкие. И понеслось! Сначала обзывалки-дразнилки в ход идут. И в этом Кубеки - большие мастера, кличек обидных всем понадавали, и мать, и отца, и родню всю припомнят... Потом кирпичи битые полетели. Пуляют через овраг друг в дружку, будто мячиками резиновыми в лапту играют. Тут уж рот не разевай! Смотри - откуда и куда что летит, увёртывайся успевай. Не увернулся вовремя - получай! Раз Мишке так звезданули кирпичом в пах - с ходу загнулся. Упал, катался собачонкой на спине, суча ногами, пока не отошло...
Серёжка тогда в атаку скомандовал. Кинулась деревенская орава через пологий овраг, Кубеки - дёру, только голые пятки засверкали. Отступили до клуба. Оборону заняли на крыше, а там - у деревенских тайник с боеприпасами-кирпичами. Попробуй Кубек выкури оттуда штурмом, кому охота с башкой проломленной ходить?
И опять перестрелка. Тут уж рогатки в дело пошли. А рогатка похлеще кирпича будет: глаза можно запросто лишиться. Пуляли-то чем из рогаток? То-то и оно: чугунками дроблёными! Колотили молотками или кувалдой старые чугунки на мелкие, в копейку-двушку, кусочки с острыми краями. Резина на рогатках прочная, тугая, от велосипедных камер. Посреди резины кожанка. Положишь битую чугуняку в кожанку, оттянешь резину до плеча правой рукой - целься тогда получше! Попадёт такая пуля по голому телу ребром - кожу развалит на раз!
Боеприпасы: кирпичи битые с чугуняками заготавливали и та и другая стороны загодя. До драки дело дошло - некогда ими заниматься, тут уж перевес на той стороне, у кого больше запасов. В деревянные или фанерные ящики ссыпали заготовленные боеприпасы. В схронах-тайниках прятали до поры до времени. Там же и прочее оружие: деревянные мечи, шпаги, секиры-бердыши, ружья-автоматы... Вызнать место вражьего тайника и выкрасть арсенал - считай, победу одержать большую! И без кровопролития. Зато уж и отместки не миновать! Может, и поковарнее случиться...
Командиром разведки у деревенских Кузя Попов. Он сам себе и должность эту определил, и звания присваивает: то майора, то лейтенанта. А всё потому, что у Кузи одного есть магазинный железный пистолет, стреляющий бумажными пистонами! Вот только пистоны магазинные быстро заканчиваются, а то и вовсе не стреляют, пшикают. Можно, конечно, пистонов и самим наделать, если склеить из газет или промокашки два кусочка, а между ними поместить толченую спичечную головку или немножко пороху от тозовочного патрончика. Возни только много.
Кузя себе и погоны на плечи цепляет. Из картона, рисованные - со звёздочками и продольными офицерскими полосками. Кузя годом старше Мишки. Увалень неуклюжий, когда борется - что куль с отрубями. Лицо у Кузи плоское, широкое, желтоватое. Глаза узкие, карие. Волосы черные, жесткие, прямые. Ни дать ни взять - остяк Пачельгин! Под носом у Кузи вечно красно и мокро. А ещё противные желто-зелёные сосульки выглядывают. Карманы его штанов и курток всегда набиты каким-нибудь жареным горохом, бобами, кедровыми орехами или семечками подсолнечными. Кузя хрумкает горохом и частенько громко газует, подняв вверх свой черный пистолет и произнося команду: “Огонь, батарея!”
- Роган! - кричит в ответ ребятня и бросается дёргать Кузю за уши.
Помятый козырёк фуражки Кузи всегда сторожит с боков.
- Недер! - иногда успевает произнести в оперёд лейтенант-майор Кузя, и уши его остаются нетронутыми.
С сентября Серёжка Димитров в Пудине учится, в двенадцати километрах от ихнего Краснояра. В пятом классе. Мишка во второй дома пошёл. Там же и Фока с Еней. Лёку в третий перевели наконец-то. Три года во втором отсидел, балбес губастый!
Серёжка появился в конце сентября, на выходные, помочь картошку копать родителям. Перемирие с Кубеками, похоже, закончилось.
За школой, по склону Шаманской горы, невдалеке от озёрка, ещё с лета вырыты землянки. И не какие-нибудь холодные сырые норы - тёплые, крытые старым тёсом и дёрном, с глиняными печурками внутри, лавочками, перегородками. В рост Мишки. Серёжка, правда, уже голову наклоняет слегка. Самая большая землянка разделена тесовой перегородкой: штаб и казарма деревенских вояк.
Из казармы Мишку в штаб позвали. В штабе печка топится, и коптилка мерцает: большая картофелина, а в ней, в углублении, сало топлёное и фитиль самодельный.
В штабе Серёжка, Кузя и Петька Беков. Серёжка папироску “Огонёк” курит - пятьдесят копеек пачка (старыми, дореформенными). У Петьки с Кузей в зубах самокрутки газетные из сухих тёртых листьев и мха. Поверх фуфаек Петьки и Кузи крест-накрест пулемётные ленты - цепи, надраенные до блеска - трофеи недавней вылазки к заброшенному комбайну. Петька с Кузей кашляют после каждой затяжки: “Крепкие, зараза!”- восхищаются.
- Значит, задача будет такая, - начинает командир Серёжка. - Кубеки разорили наш тайник... Кто-то из наших проболтался, не иначе. Начальник разведки, - обращается он к Кузе, - лейтенант Попов!
- Я, товарищ командир! - бойко отзывается Кузя, вставая навытяжку.
- Тебе задание: выяснить, кто из наших проболтался Кубекам про склады с оружием.
- Слушаюсь, - как в кино, по-военному отвечает лейтенант-майор.
- А теперь самое главное, - Серёжка понижает голос и делает паузу, - до холодов, нет, до октябрьских каникул надо разведать: где у них склады. Вернуть своё. Ещё лучше - захватить ихнее! Всем ясно?
- Понятно, - отзываются подчиненные.
- Петька за меня остается, за начальника штаба.
- Есть! - гордо откликается Петька Беков, поправляя на груди свой деревянный ППШ.
- На каникулах сразимся, если к тому времени вернём оружие! Надо вернуть. И патроны тоже. Разведка, как думаете действовать?
Кузя, загоняя швырканьем в норы свои сосульки, отвечает:
- Боем!
- Нет, боем тут ничего не выйдет... Они могут не выдать тайники. Да и не один он у них наверняка, факт.
- Надо лазутчика им заслать, - подсказывает начальник штаба Петька Беков.
- Вот это уже лучше, - одобряет Серёжка. - А кого направим к ним? Кто согласится?
- Мишку, - предлагает лейтенант-майор и поправляется, - ефрейтора Штырбу!
- Я чё - ефрейтор уже? - отзывается Мишка.
- Присваиваем тебе это звание, - поддерживает Кузю начальник штаба, - так ведь, командир?
- На время выполнения задания, - соглашается командир Серёжка. - Справишься - повысим в звании...
- Не выполнишь - разжалуем, - добавляет Петька.
- А как я к ним попаду-то? - интересуется озадаченный Мишка.
- Ну, как-как... Вроде перебежчика... Наврёшь им, что с Петькой или с Кузей подралися, - разрабатывает легенду лазутчику командир.
- Шпионом, что ли? - спрашивает Мишка. - Не-е-е, я предателем не согласен...
- Не предателем, а разведчиком будешь! Как Валя Котик. Глядел кино? У партизанов разведчиком был...
- Ну, глядел... Недавно привозили...
- Вот! И ты будешь, как он! - уговаривает Серёжка. - С Фокой подружись на время.
- Не, - артачится Мишка, - с Фокой не буду! Он, гад, меня чуть в Чузике не утопил, когда за шишками ходили...
- А если надо? - наступает начальник разведки Кузя.
- Уж лучше я с Еней тогда, - всё ещё не сдаётся Мишка. - Серёга, помнишь, летом с ним и с тобой вместе окуней ловили на Афонь... - осекается Мишка в своих аргументах, вспомнив, что договаривались никому про то место не рассказывать, даже своим.
Зыркнул Серёжка на Мишку строго, дескать, попридержи язык за зубами... А ещё разведчик... Сказал:
- Вот-вот, внедрись к ним. Ладно, через Еню... Поглядим, какой из тебя разведчик... Можешь даже для отводу глаз повоевать за них с нашими.
- Взаправду, что ли?- удивляется Мишка.
- Ну, если надо - можно и взаправду... Курить будешь?
Серёжка выщелкивает из своей пачки тонюсенькую папироску, подносит к Мишке. Мишка закуривает от пламени коптилки, затягивается и начинает кашлять. У него от затяжки сразу в голове кругом поехало. Положил дымящую папироску рядом на глиняную лавочку.
Снаружи какой-то шум послышался. Кто-то пытался влезть в землянку, заслоняя собой свет от лаза.
- Атас! - скомандовал Серёжка.
Лейтенант-майор вытащил из-за пояса свой пистолет. Развернул дулом к выходу ППШ и Петька. В проёме показалась голова... Мишкиной бабушки Таси. Она стояла на четвереньках, подслеповато осматривая штабную комнату землянки.
- Вот вы где, голубчики! Курите?!
- Не, баба, я не курю, - отнекивается Мишка-разведчик.
- А папирёска чья около тебя лежит? Марш домой! Вояки... Опять с Кубецкими драки вчиняете? Када вам токо надоест это? Играли ба вместя с имя в лапту или в клёк свой... Нет, им воевать надо...
Заседание штаба было прервано. Хочешь - не хочешь, надо выбираться из землянки. Ещё и за курево получишь взбучки... Хорошо, если отцу не скажет...
- Картошка стоит недокопанная, снегом скоро завалит... а имя, вишь, воевать приспичило... Погодите, навоюетесь ищё, придет время... Избав боже...
- Баба, - оговаривается Мишка, - сколько сегодня вёдер накопать мне надо?
- Сколько-сколько? Нешто не знашь? Как и вчерась, двадцать...
- Да выкопаю я... Надоело только... Каждый день: картошка, картошка, картошка... Не поиграешь даже.
- А исть кажен день не надоело? Зима-то длинная, наиграетесь ищё... Штабы вас...
К Кубекам Мишка внедрился, когда белые мухи запорхали вовсю. И как-то уж очень быстро снегу навалило по пояс. С ними и укрепления снежные строил, водой поливали, чтобы крепче были. Катался с ними на санках с гор у конюшни, носился по первому хрупкому льду озёрка. Фока и тут ему подгадил: проломил тонкий лёд палкой возле Мишки. Ухнул Мишка по пояс в холодную воду, горло заболело.
Потом арсенал пополняли: мечи, секиры, ружья деревянные тесали. Сперва топором Лёка, потом уж они - рубанками и ножиками доводили до готовности. Самострел-арбалет даже смастерили, стреляли из него по очереди в цель. Здорово, точно бьёт! Такого у деревенских ещё ни у кого не было. Мишка и кирпичи с чугунками молотком колотил, с Фокою вместе. Даже домашние задания с ними делал по письму и арифметике. Помогал Мишка им и в школе прибираться. Полы, правда, не мыл, а дрова к печкам таскал большими охапками. На что только не пойдёшь, ради выполнения порученного задания?!
Показали Кубецкие свои тайники Мишке. С оружием и боеприпасами. Хвастались, как это ловко они захватили чужое! Ни за что бы не отыскать их деревенским. В трёх местах аж схронки были устроены.
И как-то подружился даже Мишка с Кубецкими... Приняли они его вроде за своего. Даже Лёка с Фокой. Тётка Анисья - и та удивлялась: “Гляди-кась, робятёшки-то мои ладить стали с деревенскими... Ой, не к добру...”
Задание своё Мишка выполнил в срок, к самым каникулам, к возвращению Серёжки из Пудина. И не Мишка вовсе - младший сержант Штырбу! По его “шифровке”, что передал он лейтенант-майору Кузе Попову, захватили деревенские склады Кубек! Всё оружие с боеприпасами повынесли. И своё вернули, и вражеское прихватили!
Только и среди “наших” опять нашелся предатель. Выдали Мишку Кубекам. Да поздно уже...
Перед всем войском Серёжка объявил Мишке благодарность за задание. Начальник штаба Петька Беков прицепил к фуфайке Мишки круглую медаль из консервной банки, а лейтенант-майор Кузя подрисовал ему на погоны ещё две палочки-полоски поперёк.
Зато Кубецким стал Мишка врагом и предателем номер один.
И не только в играх-забавах...
- 8 -
- Значит, с тобою был Штырбу Миша? - всё ещё удивленно переспросила Фоку Анастасия Фоминична.
- Он, - выдавил из себя Фока.
- А Янек с Лешеком не принимали участия?
- Нет, - несколько увереннее отвечал ученик.
- И когда же это вы успели сделать с Мишей? Вы же утверждали сначала, что были только втроём.
Замолчал, набычился Фока, переминается с ноги на ногу, руки за спину, вроде арестанта. Переглянулись Еня с Лёкой, потом на мать посмотрели.
И всей линейке любопытно: вот так оборот! Зашепталась, зароптала линейка:
- Да врут они всё! Не было с ними Мишки!
- Откуда знаешь?
- Робятёшки, выкладывайте всё, как было, - подала голос тётка Анисья, - как мне давеча сказывали...
Фока замямлил:
- Ну, сперва мы, это... одни были. И мамка в школе была, - он глянул на мать.
Та кивнула, мол, так-так, продолжай дальше.
- Потом она ушла за водой. Мы одни остались мыть полы да дрова таскать. Мамка воды наносила и совсем ушла... Лешек дрова ещё на улице колол... Потом, это... Мишка пришёл... Вот.
“Чё он говорит?! Куда я пришёл?! - закипело внутри Мишки. - Да не было же меня в школе после уроков. Не было! И не могло быть!”
После выполнения того задания, когда Мишка рассекретил арсенал Кубецких, ни разу с ними один на один он не оставался. Нет, в классе, конечно, на уроках встречались. А теперь и вовсе - Лёку из третьего во второй класс вернули. И на горках катались с Кубецкими - это когда и другие ребятишки бывали. И к Новому году постановку репетировать с Фокой приходится. А так, чтобы у них дома или в другом месте где - с одними встречаться - избавь Боже! Братья стращали, угрожали Мишке расправой. Норовили ему при случае пендеря или подзатыльник наладить. Исподтишка: то слово обидное скажут, то обзовут, то ещё какую пакость выкинут. Терпел Мишка - куда деваться?! И даже сам себя считал пред ними чуточку виноватым. А он бы простил им такое? То-то и оно!
- Миша, выходи-ка сюда, - снова произнесла Анастасия Фоминична.
Как и на прошлой переменке, вышел Мишка перед строем. Встал рядом с Лёкой. И опять - десятки глаз уставились на него: любопытные, сочувствующие, изумлённые. Как и час назад, он-то был уверен в своей правоте. А чего переживать: не крал он ничего - и всё тут! Конечно, мало приятного, если тебя подозревать станут, пальцами в тебя тыкать... Так ведь, если не виноват - правда должна одолеть...
- Ответь нам, Миша: ты вчера в школе с Кубецкими был?- продолжила учительница.
- Нет, не был, - уверенно ответил Мишка.
- Миша, не лги. Ты ведь нам честное октябрятское слово давал, - сказала Нина Степановна.
- Давал, - ответил он. - И ещё раз могу дать! Не было меня в школе вчера после уроков!
- Значит, не был? Хорошо. Допустим... - в некотором замешательстве произнесла Анастасия Фоминична. - Теперь вы ответьте, Янек с Лешеком: был вчера с вами в школе после уроков Миша Штырбу?
- Был. Приходил, - спешно выпалил Лёка, посмотрев на мать.
- Был, - ответил и Еня, уставившись в пол.
- Янек, ты сказал, что остался дома. Это так?
- Так...
- А Фока вернулся один?
- Да.
- Выходит, пока вы дрались и бегали домой, в школе оставались Миша с Лешеком вдвоём?
- Выходит так, - опять тихо подтвердил Еня.
- Да не оставался я с Лёкой в школе! - отрицал Мишка.
- Штырбу, помолчи, - одёрнула его Анастасия Фоминична.
- Почему вы им верите, а мне нет? - возмущался паренёк.
- Дойдёт очередь и до тебя, - подоспела на помощь коллеге Нина Степановна. - Мы тебя пока не обвиняем. Мы хотим разобраться в этом проступке...
- Скажи нам, Янек, могли Миша с Лешеком без вас открыть шкаф? - обратилась к среднему брату Анастасия Фоминична.
- Наверно, могли... Я не видел... Так Фока же признался!
- Так, значит, ты не видел... Лешек, а вы чем занимались, пока не было братьев?
- Чем-чем, - шлёпал губами Лёка, - не помню уже...
- А ты припомни-ка, напряги свою память.
- Дрова таскали к печкам. Точно.
- Один ты или и Миша помогал?
- Да не было ничего такого! - опять не выдержал Мишка. - Это я раньше им помогал дрова таскать. Ещё в первой четверти.
- И ты, Лешек, стало быть, не открывал замок? - не слушая Мишку, продолжала учительница.
- Н-нет, - замешкался Лёка.
- Та-а-ак. Хорошо. Что было дальше?
- Ну, это... Фока когда вернулся - я домыл в подсобке и ушел со школы.
- И не стал даже помогать брату?
Замолчал Лешек, будто воды в рот набрал.
- Ясно. По-вашему выходит, что в школе остались только Миша с Фокой? Так, я вас спрашиваю?
- Так, - признались Фока с Лёкой.
- Да врут они все трое! Врут! Не был я с ними в школе! - опять не выдержал Мишка наглости братьев.
- Получается: они втроём врут, а ты один правду говоришь? Так, что ли? - ополчилась на Мишку учительница.
Переглянулись учительницы между собой. Вот задачка!
- Что будем делать? - спросила Анастасия Фоминична коллегу.
- Может, распустим линейку. Пусть ребята по домам идут, - предложила Нина Степановна. - А этих четверых оставим ещё, побеседуем с ними при родителях.
- Наверное, и Лешека с Янеком надо отпустить. Похоже, Фока правду говорит, - поддержала Анастасия Фоминична.
- Анисья Кузьмовна, - обратилась к матери Кубецких Нина Степановна, - сходите-ка к Штырбу. Если Роман Тодорович дома - пригласите его в школу.
Вышла тётка Анисья, молча, запахнув фуфайку и поправив платок.
- Ребята, ступайте по домам, - громко произнесла Анастасия Фоминична. Останутся Миша и Фока. Пусть зайдут оба в учительскую...
Загалдела, зашумела ребятня потревоженным ульем. Захлопали двери классов, крышки парт. Топот-беготня наполнили школу. Спешно натягивались фуфайчонки и пальтишки, надевались шапки и платки. И между тем - ропот: “Ну, Миха, даёт!” “Ну, Кубеки, и врать!” “Не верю я, что это Мишка сделал!” “Кубеки мстят ему!”
- Миха, не признавайся! - крикнул Кузя, будто Мишку собирались увести не в учительскую на разбирательство, а в гестапо - на пытки.
- Глянь-ка: Спутник прилетел! - сказал Кузе Попову Петька Беков, завидя на крыльце школы через открытую дверь Якова Фастовича Грушельского - мужа Анастасии Фоминичны. - Ему-то чё тут надо?
- 9 -
Грушельские в Краснояре появились в тот же год, что и Кубецкие. Кто говорил, что из Шерстобитова, а кто и вовсе - из Васюгана.
Грушельские - не Кубецкие, семья интеллигентная. Анастасия Фоминична - учительница. Яков Фастович... Кто его знает. Говорят, тоже прежде учительствовал.
В противовес своей жене - пухлой, невысокой, степенной женщине пожилого возраста - Яков Фастович выглядел высоким и сухощавым. Может, из-за того, что был паралитиком.
Его хрящеватый крупный нос навечно оседлали большие толстые очки, через которые ещё пуще лупатились еврейские глаза. Иногда он снимал очки, доставал из кармана мятый, но чистый носовой платок, промокал им слезящиеся глаза и долго тёр линзы.
Его большая голова, вроде болотной кочки, вразнобой топорщила жесткие черные волосы. Её с трудом удерживала длинная и тонкая шея с выпирающим наружу кадыком. Подбородок беспомощно заваливался на грудь. Чтобы вернуть голову в нормальное положение, Яков Фастович приподнимал подбородок левой рукой.
Правая рука Грушельского сама требовала помощи. Не намного лучше было и с ногами. Они подкашивались при ходьбе. Удерживая равновесие, Яков Фастович, как по инерции, устремлялся вперёд. Казалось, что он всегда куда-то торопится, летит.
А тут спутник запустили в космос, да другой. Интересно! По радио говорили, в газетах про то писали. “Как они там летают без воздуха?” И ребятня, и взрослые выискивали на звёздном ковре среди неподвижно мерцающих узоров движущиеся огоньки.
- Во-он он спутник! Лётает! - возбужденно-радостно говаривала Стахова жена - тётка Маня. - Навроде нашего Грушельского.
- Где? Где?! А-а-а, вижу! Ты гляди-кось, и взаправду лётает! Ишь ты! Как Хвастович по деревне! - поддакивала ей тётка Анисья.
И стал Яков Фастович для всех деревенских с лёгкой руки Кубецких Спутником. Да так прочно приклеилось к нему это прозвище - кабы не жена-учительница - и фамилию Грушельских, наверное, позабыли бы в Краснояре. Иначе, как Спутником, за глаза уже никто и не называл его, даже ребятня сопливая.
Лётал Спутник из конца в конец деревни. То к одним в избу заглянет, то возле ограды других остановится. В библиотеке - избёнке с ветряком - частым гостем бывал. Все книжки там перечитал уже. А чем ещё заняться в деревне зимой неработающему инвалиду-пенсионеру? Скотины своей нет, стирку-уборку в доме сделать - нанимают. Хлеб печёт Мишкина бабушка, она же и воду из колодца им носит. Баре, да и только!
В избе, что купил им сельсовет, чисто, всё прибрано. Кровати в спальне всегда заправлены покрывалами красивыми, на подушках накидки с рюшами. На стене зеркало большое, рядом гитара висит с алым бантом на грифе, как на шее. Стол со скатертью в горнице, на окошках цветы герани и занавески выбитые. И много-много книг везде. И газет тоже полно. Читает их Спутник, когда по деревне не лётает. Только вот табаком всё пропахло: курит Спутник папироску за папироской во всех комнатах.
- Баб, - спрашивает Мишка, глядя в окошко и завидев в нём Якова Фастовича. - А чё это Спутник так ходит?
- Какой тебе Спутник?- одёргивает его баба Тася.
- Ну, этот, Яков Фастович...
- То-то же... Спутник... Штабы я больше не слыхала такого!
- Ну, скажи, почему он такой-то?
- Клёш ево укусил, так он говорит. С ево он и захворал.
- Клёш? - удивляется Мишка. - Дак он ведь такой маленький! И в меня впивался летом... Клёш ведь не собака! Разве можно от него так захворать?
- Я вот тоже сомневаюсь. Господь Бог это ево наказал! Согрешил Яков Хвастович шибко...
- А как это - согрешил?- допытывается внук.
- Люди сказывали: на иконах он плясал. Да ещё одна в руках - Пресвятая Богородица, будто в обнимку с ею кружился...
- А зачем это?
- Доказать хотел, что Бога нету. Будто ба, када церквы-то разоряли, Хвастович наш ахтивистом был. Иконы всякие со стен церквей срывали, ломали их, на костре жгли - прости меня Осподи! А он будто ба ещё и смеялся да приговаривал: “Пускай меня ваш Бог покарает, если он есть...” Грех-то какой! Избав боже. Бог-то и наказал ево за то... Клёш... Как ба не клёш... Это, вить, отговорка у ево така, что клёш укусил...
Бог ли наказал, клещ ли укусил, а может, и в самом деле - Бог через клеща, только болезнь у Якова Фастовича Грушельского страшная приключилась, неизлечимая.
Рассудок остался рассудком, память - что у молодого, речь - каждый позавидует, а немощь плоти - не приведи Господи! И головой часто маялся, усугубляя непомерным куревом. А ещё Яков Фастович попивать стал. И напиваться. Тогда ноги его совсем отказывали влачить немощное тело. И голова никак от груди отделяться не хотела. И руки не слушались совсем.
В доме Штырбу Яков Фастович частый гость. И не потому, что дома их почти рядом стоят. И не только потому, что два раза в неделю он приходит за свежим хлебом, что печёт им баба Тася. А то и вовсе - молока, масла, яиц у них купит.
Раз Мишка припозорился с этими яйцами. Дружок Серёжка Димитров научил его: как можно выпить свежее яйцо, не ломая скорлупу. Не знаете? Вот и Мишка не знал. А тут всё просто оказывается. Надо взять яйцо, иголкой проколоть скорлупу с двух сторон и аккуратно всё высосать постепенно. Потом взять шприц и закачать в яйцо воду. Дырочки махонькие, что остались, после надо замазать свежим куриным помётом. Вот и всё - яичко целёхонько! Положил раз такое яичко Мишка обратно в корзинку, подшутить решил. А баба Тася с девятью другими его Якову Фастовичу продала... Пришлось менять и извиняться. Досталось тогда Мишке за такую шутку!
Так вот, ходит Спутник к Штырбу в дом ещё и потому, что приглянулись чем-то друг другу Мишкин отец и Яков Фастович. Может, потому, что выходцами оба были из Молдавии: и еврей Грушельский, и молдаван Штырбу. Правда, о том, что Яков Фастович еврей, Мишка не знает. И не догадывается даже. Спутник и г произносит твёрдо, не так, как пан Кумпанский, у которого вечно противно пахнет изо рта...
В Сибирь Грушельский угодил намного раньше Штырбу. Вроде как воевал-партизанил на Дальнем Востоке вместе с Сергеем Лазо. А оттуда уж в Нарым угораздило. Комсомольским активистом, вожаком там был. Курсы учительские в Томске закончил, ездил по области лектором-пропагандистом. Потом учительствовал, директорствовал в Васюгане в детстком доме. Там и женился на учительнице. Дочь воспитали. Выросла - упорхнула пташкой теплолюбивой в Молдавию, на родину папаши. Каждое лето уезжают Грушельские к ней в гости. Поговаривают в деревне, что и вовсе переехать к ней собираются.
Придёт Грушельский к Штырбу, постучится в дверь по-культурному, ногу в большом высоком валенке перетащит через порог, очкастую голову в шапке-ушанке приподнимет левой рукой, поздоровается. Всех взрослых он по имени-отчеству называет. И не ругается никогда матом. Не то, что Мишкин папка: тот и по-русски, и по-молдавански заворачивает в тригоспода бога душу мать, когда рассердится. И родители Мишки его навеличивают: Яков Фастович да Яков Фастович. И за глаза редко совсем, когда Спутником назовут.
- Что читаем, Роман Тодорович?- интересуется Грушельский.
- Это... как её... Река угрюмая, - отвечает, замявшись, Роман, откладывая в сторону толстенную книгу.
- Как, как? Может, “Угрюм-река”?
- Точно, - смущается старший Штырбу. - Интересная книжка, правдивая.
- Где ж ты её взял, Роман Тодорович?
- Сотников Иван дал почитать.
- Да-а, - возбуждается Яков Фастович, - я эту книжку лет пятнадцать искал! Надо же! Где встретились! Хочу перечитать. Широкое полотно сотворил Шишков! Такой масштаб! Генезис капитализма в России показал. Да как ловко всё, грамотно! Какая динамика, какая экспрессия! А характеры чего стоят! Каков Прохор Громов, а?! От наивного безусого юнца и до матёрого капиталиста-золотопромышленника вырос! А приказчик, Илья Сохатых?! А батька Пётр, дед Данила! Анфиса-то какова! Да-а-а, “Угрюм-река” - непременная классика! Придёт время - в школе проходить будут. А я ведь знавал Вячеслава Яковлевича, как же... Встречались с ним в Томске. Сильно Шишкова за эту книжку уважаю! Я бы его как писателя в один ряд с самим Горьким поставил, с Шолоховым. Да, пожалуй, ещё с Алексеем Толстым - за его трилогию “Хождение по мукам”. Читали?
- Н-нет, - признается Мишкин отец. - Некогда всё. Зимой который раз и раскроешь каку книжку, а летом - когда?
- Надо, надо читать! - наставляет Грушельский. - Книги - большая сила! Никакое кино не сравнится с хорошей книгой. Нет! Не та мощь, не те средства выразительные! Хотя... как знать... Со временем, может быть, и дорастёт кино до литературы... Если вырвется из идеологического хомута.
Интересно Мишке слушать Спутника, век бы слушал! Не всё, правда, пока понятно, о чём это говорит он. Примолкли и отец с мамой. Баба Тася и подавно - неграмотная.
- Ну, как сегодня со временем, настроением? В картишки перекинемся?- спрашивает Грушельский.
- Придут Сашка с Жоржиком - сыграем. Может в “тыщу”, а может, и пульку распишем. Да вы раздевайтесь, присаживайтесь к столу. Орешки пока пощелкайте.
Мишке нравится, когда зимними вечерами у них собираются мужчины и играют в карты. Мишкин папка сердится, проигрывая, а Яков Фастович похохатывает. Про какие-то мизеры, пасы, марьяжи, взятки говорят - ничего не понять. То ли дело в “пьяницу” поиграть! Так-то папка не разрешает карты брать, прячет от Мишки с Костей. Но тут совсем другое дело! Шохи, семёрки и восьмёрки лишними оказываются - это, когда взрослые в “тыщу” играют или в “шестьдесят шесть”. Отсортируют их из колоды, Мишке передадут. Тогда-то уж они с Костей наиграются в горнице на полу. Можно домики из них строить, можно раскладывать, как захочешь, а можно и в “пьяницу” резаться.
Не нравится Мишке, что курит у них в избе Яков Фастович, когда играют в карты. Папка-то не курит вовсе, а Спутник смолит папироску за папироской, да всё “Беломор”. Так понадымит - всё синё. И пахнет после этого нехорошо.
А недавно маме плохо было от этого дыма, когда гости разошлись уже после игры. Испугался тогда Мишка. И папка его, и баба Тася, и Костя - все вокруг мамы. Двери открыли - проветрить, водой на неё брызгали, таблетки давали. А она лежит на кровати и что попало бормочет - бредит, про чертей каких-то несёт. Ох, и испугался тогда Мишка, что мамка помрёт, как у его дружка-одноклассника Генки.
Пуще всего любит Мишка, когда отец в руки гармошку берёт! Не на гулянке где-нибудь, просто так - дома. Играет на ней и поёт. А ещё лучше, когда мама к нему присоединится. И так ладно, так складно у них выходит! Заслушаешься! Особенно эта:
Над волной голубой синяя прохлада,
Нам с тобой, дорогой, повстречаться надо...
Уж до того красиво, дух захватывает у Мишки. Или вот эта ещё:
Над широкой Обью бор шумит зелёный,
Над широкой Обью чайки в вышине...
Мама с отцом так поют - хоть на концерте их слушай, получше бабы Таси с её:
Ванька с нянькой поругались,
Нянька князю донесла...
И гармошка - так голосисто выводит, басы поддыркивают, будто сама выговаривает. И как это только папка знает: куда нажимать надо, на какие кнопки? И даже не смотрит на них. А их столько много, с обеих сторон! Вот бы и ему, Мишке, так научиться играть!
Он просит отца показать ему: куда, на какие кнопки нажимать. Показал отец раз, другой - не выходит у Мишки, как у папки. Тогда с одних басов взялся Мишка.
Сидит Мишка в горнице на табуретке, играть на гармошке учится. Растягивает меха цветастые, ремень через плечо перекинул, как у деревянного автомата. Указательным и средним пальцами левой руки давит по очереди на кнопки, похожие на гильзочки от тозовки, только покрупнее малость.
“Ты-ра-та, ты-ра-та”, - слышится ему, когда он не сбивается.
“ Ту-ра-та, ту-ра-та”- хрипато выплёвывает гармошка.
Тыркает Мишка уже с полчаса. И вчера тоже туркал, разрешил ему папка гармошку взять.
Белобрысый Костя крутится вокруг Мишки, клянчит у него гармошку, нажимает на круглые пуговицы голосов. От радости и озорства поблёскивает у Кости в глазах и под носом. Ему тоже охота научиться играть на гармошке, хотя бы как Мишка...
- День добрый, Таисия Ивановна, - здоровается Грушельский, входя в избу. - А я гляжу, у вас весело! С музыкой живёте. Это хорошо...
Шаркая, на полусогнутых, он проходит к столу, ставит на него пустой трёхлитровый бидончик, смотрит в проём горницы, где сидит и пиликает Мишка.
- Похвально, молодой человек, похвально, - одобрительно отзывается Спутник.
- Он ещё только учится, - подсказывает Костя.
- Я это понял, - серьёзно отвечает Грушельский.
- И получается у него: мо-ло-ка, мо-ло-ка, - хихикает младший брат Мишки.
- Это ничего, что пока лишь “мо-ло-ка”. Из молока иногда и масло выйти может...
Приятно такое слышать Мишке! “А что?! Вот выучится играть на гармошке! Получше папки! Нет, как слепой Максим Панфилович! Тогда, тогда...” - Мишка аж захлёбывается про себя от того, что может быть тогда...
Война деревенской ребятни с Кубецкими была навроде гражданской - затяжная, без конца и края, с временными перемириями, переменными успехами и перебежчиками.
На правах старшего, за командира Кубек-немек бывал всегда губошлёп Лешек. Его заместителем и начальником штаба - простоватый Еня. Всё остальное доставалось пакостнику Фоке.
Деревенским войском-ополчением часто верховодил Серёжка Димитров - народный заступник и мститель. Ровесник Лёки, невысокий крепыш с умными и добрыми глазами - он и командиром-то стал как-то само собою. Никто и не выбирал его, не назначал свыше. Просто он один мог накостылять забияке и обидчику Лёке. К нему, как к старшему брату, тянулась малышня, жалуясь на обидчиков-Кубек.
Вот и Мишка Штырбу частенько за помощью к Серёжке спешил: старшего-то брата у него не было, а папке пожаловаться - за ябедничество сочтут, а это хуже всего. И обида никак покою не давала, пока квиты не становились. Мишка при Серёжке вроде ординарца: что командир прикажет - выполнит. Только Серёжка не помыкал им по поводу и без повода. Мол, не в службу - в дружбу. Ну, как тут не услужить?! Не раз грозился Серёжка обидчику Мишки Лёке бородавку на ухе оборвать или дерьмом свинячьим накормить... Уже только от этих угроз легче становилось Мишке. Он сам, бывало, Серёжкой грозил Кубекам. Только Серёжку одного Лёка и побаивался. Это когда один на один! А втроём-то Кубеки - о-го-го! Сила! Против всей деревни воевать не боятся!
В рукопашную, правда, против всех деревенских ввязываются редко - не в их пользу. Зато уж кого отловят себе по силам - одними словесными перебранками не обойтись! А в рукопашных - Кубеки отчаюги! И дерутся все не по правилам: что в руках окажется, то и в ход пускают. То же и меж собою. Недавно тихоня Еня в драке меж собой Лёке руку шилом проколол. Синяки, ссадины, шишки, словно ёлочные игрушки, украшают и тех и других после непримиримых стычек!
Местом позиционных боёв чаще всего бывали или развалины старого клуба-барака, или овраг, что пересекал улицу, уходящую от школы к мельнице. По одну сторону оврага деревенские, по другую - Кубецкие. И понеслось! Сначала обзывалки-дразнилки в ход идут. И в этом Кубеки - большие мастера, кличек обидных всем понадавали, и мать, и отца, и родню всю припомнят... Потом кирпичи битые полетели. Пуляют через овраг друг в дружку, будто мячиками резиновыми в лапту играют. Тут уж рот не разевай! Смотри - откуда и куда что летит, увёртывайся успевай. Не увернулся вовремя - получай! Раз Мишке так звезданули кирпичом в пах - с ходу загнулся. Упал, катался собачонкой на спине, суча ногами, пока не отошло...
Серёжка тогда в атаку скомандовал. Кинулась деревенская орава через пологий овраг, Кубеки - дёру, только голые пятки засверкали. Отступили до клуба. Оборону заняли на крыше, а там - у деревенских тайник с боеприпасами-кирпичами. Попробуй Кубек выкури оттуда штурмом, кому охота с башкой проломленной ходить?
И опять перестрелка. Тут уж рогатки в дело пошли. А рогатка похлеще кирпича будет: глаза можно запросто лишиться. Пуляли-то чем из рогаток? То-то и оно: чугунками дроблёными! Колотили молотками или кувалдой старые чугунки на мелкие, в копейку-двушку, кусочки с острыми краями. Резина на рогатках прочная, тугая, от велосипедных камер. Посреди резины кожанка. Положишь битую чугуняку в кожанку, оттянешь резину до плеча правой рукой - целься тогда получше! Попадёт такая пуля по голому телу ребром - кожу развалит на раз!
Боеприпасы: кирпичи битые с чугуняками заготавливали и та и другая стороны загодя. До драки дело дошло - некогда ими заниматься, тут уж перевес на той стороне, у кого больше запасов. В деревянные или фанерные ящики ссыпали заготовленные боеприпасы. В схронах-тайниках прятали до поры до времени. Там же и прочее оружие: деревянные мечи, шпаги, секиры-бердыши, ружья-автоматы... Вызнать место вражьего тайника и выкрасть арсенал - считай, победу одержать большую! И без кровопролития. Зато уж и отместки не миновать! Может, и поковарнее случиться...
Командиром разведки у деревенских Кузя Попов. Он сам себе и должность эту определил, и звания присваивает: то майора, то лейтенанта. А всё потому, что у Кузи одного есть магазинный железный пистолет, стреляющий бумажными пистонами! Вот только пистоны магазинные быстро заканчиваются, а то и вовсе не стреляют, пшикают. Можно, конечно, пистонов и самим наделать, если склеить из газет или промокашки два кусочка, а между ними поместить толченую спичечную головку или немножко пороху от тозовочного патрончика. Возни только много.
Кузя себе и погоны на плечи цепляет. Из картона, рисованные - со звёздочками и продольными офицерскими полосками. Кузя годом старше Мишки. Увалень неуклюжий, когда борется - что куль с отрубями. Лицо у Кузи плоское, широкое, желтоватое. Глаза узкие, карие. Волосы черные, жесткие, прямые. Ни дать ни взять - остяк Пачельгин! Под носом у Кузи вечно красно и мокро. А ещё противные желто-зелёные сосульки выглядывают. Карманы его штанов и курток всегда набиты каким-нибудь жареным горохом, бобами, кедровыми орехами или семечками подсолнечными. Кузя хрумкает горохом и частенько громко газует, подняв вверх свой черный пистолет и произнося команду: “Огонь, батарея!”
- Роган! - кричит в ответ ребятня и бросается дёргать Кузю за уши.
Помятый козырёк фуражки Кузи всегда сторожит с боков.
- Недер! - иногда успевает произнести в оперёд лейтенант-майор Кузя, и уши его остаются нетронутыми.
С сентября Серёжка Димитров в Пудине учится, в двенадцати километрах от ихнего Краснояра. В пятом классе. Мишка во второй дома пошёл. Там же и Фока с Еней. Лёку в третий перевели наконец-то. Три года во втором отсидел, балбес губастый!
Серёжка появился в конце сентября, на выходные, помочь картошку копать родителям. Перемирие с Кубеками, похоже, закончилось.
За школой, по склону Шаманской горы, невдалеке от озёрка, ещё с лета вырыты землянки. И не какие-нибудь холодные сырые норы - тёплые, крытые старым тёсом и дёрном, с глиняными печурками внутри, лавочками, перегородками. В рост Мишки. Серёжка, правда, уже голову наклоняет слегка. Самая большая землянка разделена тесовой перегородкой: штаб и казарма деревенских вояк.
Из казармы Мишку в штаб позвали. В штабе печка топится, и коптилка мерцает: большая картофелина, а в ней, в углублении, сало топлёное и фитиль самодельный.
В штабе Серёжка, Кузя и Петька Беков. Серёжка папироску “Огонёк” курит - пятьдесят копеек пачка (старыми, дореформенными). У Петьки с Кузей в зубах самокрутки газетные из сухих тёртых листьев и мха. Поверх фуфаек Петьки и Кузи крест-накрест пулемётные ленты - цепи, надраенные до блеска - трофеи недавней вылазки к заброшенному комбайну. Петька с Кузей кашляют после каждой затяжки: “Крепкие, зараза!”- восхищаются.
- Значит, задача будет такая, - начинает командир Серёжка. - Кубеки разорили наш тайник... Кто-то из наших проболтался, не иначе. Начальник разведки, - обращается он к Кузе, - лейтенант Попов!
- Я, товарищ командир! - бойко отзывается Кузя, вставая навытяжку.
- Тебе задание: выяснить, кто из наших проболтался Кубекам про склады с оружием.
- Слушаюсь, - как в кино, по-военному отвечает лейтенант-майор.
- А теперь самое главное, - Серёжка понижает голос и делает паузу, - до холодов, нет, до октябрьских каникул надо разведать: где у них склады. Вернуть своё. Ещё лучше - захватить ихнее! Всем ясно?
- Понятно, - отзываются подчиненные.
- Петька за меня остается, за начальника штаба.
- Есть! - гордо откликается Петька Беков, поправляя на груди свой деревянный ППШ.
- На каникулах сразимся, если к тому времени вернём оружие! Надо вернуть. И патроны тоже. Разведка, как думаете действовать?
Кузя, загоняя швырканьем в норы свои сосульки, отвечает:
- Боем!
- Нет, боем тут ничего не выйдет... Они могут не выдать тайники. Да и не один он у них наверняка, факт.
- Надо лазутчика им заслать, - подсказывает начальник штаба Петька Беков.
- Вот это уже лучше, - одобряет Серёжка. - А кого направим к ним? Кто согласится?
- Мишку, - предлагает лейтенант-майор и поправляется, - ефрейтора Штырбу!
- Я чё - ефрейтор уже? - отзывается Мишка.
- Присваиваем тебе это звание, - поддерживает Кузю начальник штаба, - так ведь, командир?
- На время выполнения задания, - соглашается командир Серёжка. - Справишься - повысим в звании...
- Не выполнишь - разжалуем, - добавляет Петька.
- А как я к ним попаду-то? - интересуется озадаченный Мишка.
- Ну, как-как... Вроде перебежчика... Наврёшь им, что с Петькой или с Кузей подралися, - разрабатывает легенду лазутчику командир.
- Шпионом, что ли? - спрашивает Мишка. - Не-е-е, я предателем не согласен...
- Не предателем, а разведчиком будешь! Как Валя Котик. Глядел кино? У партизанов разведчиком был...
- Ну, глядел... Недавно привозили...
- Вот! И ты будешь, как он! - уговаривает Серёжка. - С Фокой подружись на время.
- Не, - артачится Мишка, - с Фокой не буду! Он, гад, меня чуть в Чузике не утопил, когда за шишками ходили...
- А если надо? - наступает начальник разведки Кузя.
- Уж лучше я с Еней тогда, - всё ещё не сдаётся Мишка. - Серёга, помнишь, летом с ним и с тобой вместе окуней ловили на Афонь... - осекается Мишка в своих аргументах, вспомнив, что договаривались никому про то место не рассказывать, даже своим.
Зыркнул Серёжка на Мишку строго, дескать, попридержи язык за зубами... А ещё разведчик... Сказал:
- Вот-вот, внедрись к ним. Ладно, через Еню... Поглядим, какой из тебя разведчик... Можешь даже для отводу глаз повоевать за них с нашими.
- Взаправду, что ли?- удивляется Мишка.
- Ну, если надо - можно и взаправду... Курить будешь?
Серёжка выщелкивает из своей пачки тонюсенькую папироску, подносит к Мишке. Мишка закуривает от пламени коптилки, затягивается и начинает кашлять. У него от затяжки сразу в голове кругом поехало. Положил дымящую папироску рядом на глиняную лавочку.
Снаружи какой-то шум послышался. Кто-то пытался влезть в землянку, заслоняя собой свет от лаза.
- Атас! - скомандовал Серёжка.
Лейтенант-майор вытащил из-за пояса свой пистолет. Развернул дулом к выходу ППШ и Петька. В проёме показалась голова... Мишкиной бабушки Таси. Она стояла на четвереньках, подслеповато осматривая штабную комнату землянки.
- Вот вы где, голубчики! Курите?!
- Не, баба, я не курю, - отнекивается Мишка-разведчик.
- А папирёска чья около тебя лежит? Марш домой! Вояки... Опять с Кубецкими драки вчиняете? Када вам токо надоест это? Играли ба вместя с имя в лапту или в клёк свой... Нет, им воевать надо...
Заседание штаба было прервано. Хочешь - не хочешь, надо выбираться из землянки. Ещё и за курево получишь взбучки... Хорошо, если отцу не скажет...
- Картошка стоит недокопанная, снегом скоро завалит... а имя, вишь, воевать приспичило... Погодите, навоюетесь ищё, придет время... Избав боже...
- Баба, - оговаривается Мишка, - сколько сегодня вёдер накопать мне надо?
- Сколько-сколько? Нешто не знашь? Как и вчерась, двадцать...
- Да выкопаю я... Надоело только... Каждый день: картошка, картошка, картошка... Не поиграешь даже.
- А исть кажен день не надоело? Зима-то длинная, наиграетесь ищё... Штабы вас...
К Кубекам Мишка внедрился, когда белые мухи запорхали вовсю. И как-то уж очень быстро снегу навалило по пояс. С ними и укрепления снежные строил, водой поливали, чтобы крепче были. Катался с ними на санках с гор у конюшни, носился по первому хрупкому льду озёрка. Фока и тут ему подгадил: проломил тонкий лёд палкой возле Мишки. Ухнул Мишка по пояс в холодную воду, горло заболело.
Потом арсенал пополняли: мечи, секиры, ружья деревянные тесали. Сперва топором Лёка, потом уж они - рубанками и ножиками доводили до готовности. Самострел-арбалет даже смастерили, стреляли из него по очереди в цель. Здорово, точно бьёт! Такого у деревенских ещё ни у кого не было. Мишка и кирпичи с чугунками молотком колотил, с Фокою вместе. Даже домашние задания с ними делал по письму и арифметике. Помогал Мишка им и в школе прибираться. Полы, правда, не мыл, а дрова к печкам таскал большими охапками. На что только не пойдёшь, ради выполнения порученного задания?!
Показали Кубецкие свои тайники Мишке. С оружием и боеприпасами. Хвастались, как это ловко они захватили чужое! Ни за что бы не отыскать их деревенским. В трёх местах аж схронки были устроены.
И как-то подружился даже Мишка с Кубецкими... Приняли они его вроде за своего. Даже Лёка с Фокой. Тётка Анисья - и та удивлялась: “Гляди-кась, робятёшки-то мои ладить стали с деревенскими... Ой, не к добру...”
Задание своё Мишка выполнил в срок, к самым каникулам, к возвращению Серёжки из Пудина. И не Мишка вовсе - младший сержант Штырбу! По его “шифровке”, что передал он лейтенант-майору Кузе Попову, захватили деревенские склады Кубек! Всё оружие с боеприпасами повынесли. И своё вернули, и вражеское прихватили!
Только и среди “наших” опять нашелся предатель. Выдали Мишку Кубекам. Да поздно уже...
Перед всем войском Серёжка объявил Мишке благодарность за задание. Начальник штаба Петька Беков прицепил к фуфайке Мишки круглую медаль из консервной банки, а лейтенант-майор Кузя подрисовал ему на погоны ещё две палочки-полоски поперёк.
Зато Кубецким стал Мишка врагом и предателем номер один.
И не только в играх-забавах...
- 8 -
- Значит, с тобою был Штырбу Миша? - всё ещё удивленно переспросила Фоку Анастасия Фоминична.
- Он, - выдавил из себя Фока.
- А Янек с Лешеком не принимали участия?
- Нет, - несколько увереннее отвечал ученик.
- И когда же это вы успели сделать с Мишей? Вы же утверждали сначала, что были только втроём.
Замолчал, набычился Фока, переминается с ноги на ногу, руки за спину, вроде арестанта. Переглянулись Еня с Лёкой, потом на мать посмотрели.
И всей линейке любопытно: вот так оборот! Зашепталась, зароптала линейка:
- Да врут они всё! Не было с ними Мишки!
- Откуда знаешь?
- Робятёшки, выкладывайте всё, как было, - подала голос тётка Анисья, - как мне давеча сказывали...
Фока замямлил:
- Ну, сперва мы, это... одни были. И мамка в школе была, - он глянул на мать.
Та кивнула, мол, так-так, продолжай дальше.
- Потом она ушла за водой. Мы одни остались мыть полы да дрова таскать. Мамка воды наносила и совсем ушла... Лешек дрова ещё на улице колол... Потом, это... Мишка пришёл... Вот.
“Чё он говорит?! Куда я пришёл?! - закипело внутри Мишки. - Да не было же меня в школе после уроков. Не было! И не могло быть!”
После выполнения того задания, когда Мишка рассекретил арсенал Кубецких, ни разу с ними один на один он не оставался. Нет, в классе, конечно, на уроках встречались. А теперь и вовсе - Лёку из третьего во второй класс вернули. И на горках катались с Кубецкими - это когда и другие ребятишки бывали. И к Новому году постановку репетировать с Фокой приходится. А так, чтобы у них дома или в другом месте где - с одними встречаться - избавь Боже! Братья стращали, угрожали Мишке расправой. Норовили ему при случае пендеря или подзатыльник наладить. Исподтишка: то слово обидное скажут, то обзовут, то ещё какую пакость выкинут. Терпел Мишка - куда деваться?! И даже сам себя считал пред ними чуточку виноватым. А он бы простил им такое? То-то и оно!
- Миша, выходи-ка сюда, - снова произнесла Анастасия Фоминична.
Как и на прошлой переменке, вышел Мишка перед строем. Встал рядом с Лёкой. И опять - десятки глаз уставились на него: любопытные, сочувствующие, изумлённые. Как и час назад, он-то был уверен в своей правоте. А чего переживать: не крал он ничего - и всё тут! Конечно, мало приятного, если тебя подозревать станут, пальцами в тебя тыкать... Так ведь, если не виноват - правда должна одолеть...
- Ответь нам, Миша: ты вчера в школе с Кубецкими был?- продолжила учительница.
- Нет, не был, - уверенно ответил Мишка.
- Миша, не лги. Ты ведь нам честное октябрятское слово давал, - сказала Нина Степановна.
- Давал, - ответил он. - И ещё раз могу дать! Не было меня в школе вчера после уроков!
- Значит, не был? Хорошо. Допустим... - в некотором замешательстве произнесла Анастасия Фоминична. - Теперь вы ответьте, Янек с Лешеком: был вчера с вами в школе после уроков Миша Штырбу?
- Был. Приходил, - спешно выпалил Лёка, посмотрев на мать.
- Был, - ответил и Еня, уставившись в пол.
- Янек, ты сказал, что остался дома. Это так?
- Так...
- А Фока вернулся один?
- Да.
- Выходит, пока вы дрались и бегали домой, в школе оставались Миша с Лешеком вдвоём?
- Выходит так, - опять тихо подтвердил Еня.
- Да не оставался я с Лёкой в школе! - отрицал Мишка.
- Штырбу, помолчи, - одёрнула его Анастасия Фоминична.
- Почему вы им верите, а мне нет? - возмущался паренёк.
- Дойдёт очередь и до тебя, - подоспела на помощь коллеге Нина Степановна. - Мы тебя пока не обвиняем. Мы хотим разобраться в этом проступке...
- Скажи нам, Янек, могли Миша с Лешеком без вас открыть шкаф? - обратилась к среднему брату Анастасия Фоминична.
- Наверно, могли... Я не видел... Так Фока же признался!
- Так, значит, ты не видел... Лешек, а вы чем занимались, пока не было братьев?
- Чем-чем, - шлёпал губами Лёка, - не помню уже...
- А ты припомни-ка, напряги свою память.
- Дрова таскали к печкам. Точно.
- Один ты или и Миша помогал?
- Да не было ничего такого! - опять не выдержал Мишка. - Это я раньше им помогал дрова таскать. Ещё в первой четверти.
- И ты, Лешек, стало быть, не открывал замок? - не слушая Мишку, продолжала учительница.
- Н-нет, - замешкался Лёка.
- Та-а-ак. Хорошо. Что было дальше?
- Ну, это... Фока когда вернулся - я домыл в подсобке и ушел со школы.
- И не стал даже помогать брату?
Замолчал Лешек, будто воды в рот набрал.
- Ясно. По-вашему выходит, что в школе остались только Миша с Фокой? Так, я вас спрашиваю?
- Так, - признались Фока с Лёкой.
- Да врут они все трое! Врут! Не был я с ними в школе! - опять не выдержал Мишка наглости братьев.
- Получается: они втроём врут, а ты один правду говоришь? Так, что ли? - ополчилась на Мишку учительница.
Переглянулись учительницы между собой. Вот задачка!
- Что будем делать? - спросила Анастасия Фоминична коллегу.
- Может, распустим линейку. Пусть ребята по домам идут, - предложила Нина Степановна. - А этих четверых оставим ещё, побеседуем с ними при родителях.
- Наверное, и Лешека с Янеком надо отпустить. Похоже, Фока правду говорит, - поддержала Анастасия Фоминична.
- Анисья Кузьмовна, - обратилась к матери Кубецких Нина Степановна, - сходите-ка к Штырбу. Если Роман Тодорович дома - пригласите его в школу.
Вышла тётка Анисья, молча, запахнув фуфайку и поправив платок.
- Ребята, ступайте по домам, - громко произнесла Анастасия Фоминична. Останутся Миша и Фока. Пусть зайдут оба в учительскую...
Загалдела, зашумела ребятня потревоженным ульем. Захлопали двери классов, крышки парт. Топот-беготня наполнили школу. Спешно натягивались фуфайчонки и пальтишки, надевались шапки и платки. И между тем - ропот: “Ну, Миха, даёт!” “Ну, Кубеки, и врать!” “Не верю я, что это Мишка сделал!” “Кубеки мстят ему!”
- Миха, не признавайся! - крикнул Кузя, будто Мишку собирались увести не в учительскую на разбирательство, а в гестапо - на пытки.
- Глянь-ка: Спутник прилетел! - сказал Кузе Попову Петька Беков, завидя на крыльце школы через открытую дверь Якова Фастовича Грушельского - мужа Анастасии Фоминичны. - Ему-то чё тут надо?
- 9 -
Грушельские в Краснояре появились в тот же год, что и Кубецкие. Кто говорил, что из Шерстобитова, а кто и вовсе - из Васюгана.
Грушельские - не Кубецкие, семья интеллигентная. Анастасия Фоминична - учительница. Яков Фастович... Кто его знает. Говорят, тоже прежде учительствовал.
В противовес своей жене - пухлой, невысокой, степенной женщине пожилого возраста - Яков Фастович выглядел высоким и сухощавым. Может, из-за того, что был паралитиком.
Его хрящеватый крупный нос навечно оседлали большие толстые очки, через которые ещё пуще лупатились еврейские глаза. Иногда он снимал очки, доставал из кармана мятый, но чистый носовой платок, промокал им слезящиеся глаза и долго тёр линзы.
Его большая голова, вроде болотной кочки, вразнобой топорщила жесткие черные волосы. Её с трудом удерживала длинная и тонкая шея с выпирающим наружу кадыком. Подбородок беспомощно заваливался на грудь. Чтобы вернуть голову в нормальное положение, Яков Фастович приподнимал подбородок левой рукой.
Правая рука Грушельского сама требовала помощи. Не намного лучше было и с ногами. Они подкашивались при ходьбе. Удерживая равновесие, Яков Фастович, как по инерции, устремлялся вперёд. Казалось, что он всегда куда-то торопится, летит.
А тут спутник запустили в космос, да другой. Интересно! По радио говорили, в газетах про то писали. “Как они там летают без воздуха?” И ребятня, и взрослые выискивали на звёздном ковре среди неподвижно мерцающих узоров движущиеся огоньки.
- Во-он он спутник! Лётает! - возбужденно-радостно говаривала Стахова жена - тётка Маня. - Навроде нашего Грушельского.
- Где? Где?! А-а-а, вижу! Ты гляди-кось, и взаправду лётает! Ишь ты! Как Хвастович по деревне! - поддакивала ей тётка Анисья.
И стал Яков Фастович для всех деревенских с лёгкой руки Кубецких Спутником. Да так прочно приклеилось к нему это прозвище - кабы не жена-учительница - и фамилию Грушельских, наверное, позабыли бы в Краснояре. Иначе, как Спутником, за глаза уже никто и не называл его, даже ребятня сопливая.
Лётал Спутник из конца в конец деревни. То к одним в избу заглянет, то возле ограды других остановится. В библиотеке - избёнке с ветряком - частым гостем бывал. Все книжки там перечитал уже. А чем ещё заняться в деревне зимой неработающему инвалиду-пенсионеру? Скотины своей нет, стирку-уборку в доме сделать - нанимают. Хлеб печёт Мишкина бабушка, она же и воду из колодца им носит. Баре, да и только!
В избе, что купил им сельсовет, чисто, всё прибрано. Кровати в спальне всегда заправлены покрывалами красивыми, на подушках накидки с рюшами. На стене зеркало большое, рядом гитара висит с алым бантом на грифе, как на шее. Стол со скатертью в горнице, на окошках цветы герани и занавески выбитые. И много-много книг везде. И газет тоже полно. Читает их Спутник, когда по деревне не лётает. Только вот табаком всё пропахло: курит Спутник папироску за папироской во всех комнатах.
- Баб, - спрашивает Мишка, глядя в окошко и завидев в нём Якова Фастовича. - А чё это Спутник так ходит?
- Какой тебе Спутник?- одёргивает его баба Тася.
- Ну, этот, Яков Фастович...
- То-то же... Спутник... Штабы я больше не слыхала такого!
- Ну, скажи, почему он такой-то?
- Клёш ево укусил, так он говорит. С ево он и захворал.
- Клёш? - удивляется Мишка. - Дак он ведь такой маленький! И в меня впивался летом... Клёш ведь не собака! Разве можно от него так захворать?
- Я вот тоже сомневаюсь. Господь Бог это ево наказал! Согрешил Яков Хвастович шибко...
- А как это - согрешил?- допытывается внук.
- Люди сказывали: на иконах он плясал. Да ещё одна в руках - Пресвятая Богородица, будто в обнимку с ею кружился...
- А зачем это?
- Доказать хотел, что Бога нету. Будто ба, када церквы-то разоряли, Хвастович наш ахтивистом был. Иконы всякие со стен церквей срывали, ломали их, на костре жгли - прости меня Осподи! А он будто ба ещё и смеялся да приговаривал: “Пускай меня ваш Бог покарает, если он есть...” Грех-то какой! Избав боже. Бог-то и наказал ево за то... Клёш... Как ба не клёш... Это, вить, отговорка у ево така, что клёш укусил...
Бог ли наказал, клещ ли укусил, а может, и в самом деле - Бог через клеща, только болезнь у Якова Фастовича Грушельского страшная приключилась, неизлечимая.
Рассудок остался рассудком, память - что у молодого, речь - каждый позавидует, а немощь плоти - не приведи Господи! И головой часто маялся, усугубляя непомерным куревом. А ещё Яков Фастович попивать стал. И напиваться. Тогда ноги его совсем отказывали влачить немощное тело. И голова никак от груди отделяться не хотела. И руки не слушались совсем.
В доме Штырбу Яков Фастович частый гость. И не потому, что дома их почти рядом стоят. И не только потому, что два раза в неделю он приходит за свежим хлебом, что печёт им баба Тася. А то и вовсе - молока, масла, яиц у них купит.
Раз Мишка припозорился с этими яйцами. Дружок Серёжка Димитров научил его: как можно выпить свежее яйцо, не ломая скорлупу. Не знаете? Вот и Мишка не знал. А тут всё просто оказывается. Надо взять яйцо, иголкой проколоть скорлупу с двух сторон и аккуратно всё высосать постепенно. Потом взять шприц и закачать в яйцо воду. Дырочки махонькие, что остались, после надо замазать свежим куриным помётом. Вот и всё - яичко целёхонько! Положил раз такое яичко Мишка обратно в корзинку, подшутить решил. А баба Тася с девятью другими его Якову Фастовичу продала... Пришлось менять и извиняться. Досталось тогда Мишке за такую шутку!
Так вот, ходит Спутник к Штырбу в дом ещё и потому, что приглянулись чем-то друг другу Мишкин отец и Яков Фастович. Может, потому, что выходцами оба были из Молдавии: и еврей Грушельский, и молдаван Штырбу. Правда, о том, что Яков Фастович еврей, Мишка не знает. И не догадывается даже. Спутник и г произносит твёрдо, не так, как пан Кумпанский, у которого вечно противно пахнет изо рта...
В Сибирь Грушельский угодил намного раньше Штырбу. Вроде как воевал-партизанил на Дальнем Востоке вместе с Сергеем Лазо. А оттуда уж в Нарым угораздило. Комсомольским активистом, вожаком там был. Курсы учительские в Томске закончил, ездил по области лектором-пропагандистом. Потом учительствовал, директорствовал в Васюгане в детстком доме. Там и женился на учительнице. Дочь воспитали. Выросла - упорхнула пташкой теплолюбивой в Молдавию, на родину папаши. Каждое лето уезжают Грушельские к ней в гости. Поговаривают в деревне, что и вовсе переехать к ней собираются.
Придёт Грушельский к Штырбу, постучится в дверь по-культурному, ногу в большом высоком валенке перетащит через порог, очкастую голову в шапке-ушанке приподнимет левой рукой, поздоровается. Всех взрослых он по имени-отчеству называет. И не ругается никогда матом. Не то, что Мишкин папка: тот и по-русски, и по-молдавански заворачивает в тригоспода бога душу мать, когда рассердится. И родители Мишки его навеличивают: Яков Фастович да Яков Фастович. И за глаза редко совсем, когда Спутником назовут.
- Что читаем, Роман Тодорович?- интересуется Грушельский.
- Это... как её... Река угрюмая, - отвечает, замявшись, Роман, откладывая в сторону толстенную книгу.
- Как, как? Может, “Угрюм-река”?
- Точно, - смущается старший Штырбу. - Интересная книжка, правдивая.
- Где ж ты её взял, Роман Тодорович?
- Сотников Иван дал почитать.
- Да-а, - возбуждается Яков Фастович, - я эту книжку лет пятнадцать искал! Надо же! Где встретились! Хочу перечитать. Широкое полотно сотворил Шишков! Такой масштаб! Генезис капитализма в России показал. Да как ловко всё, грамотно! Какая динамика, какая экспрессия! А характеры чего стоят! Каков Прохор Громов, а?! От наивного безусого юнца и до матёрого капиталиста-золотопромышленника вырос! А приказчик, Илья Сохатых?! А батька Пётр, дед Данила! Анфиса-то какова! Да-а-а, “Угрюм-река” - непременная классика! Придёт время - в школе проходить будут. А я ведь знавал Вячеслава Яковлевича, как же... Встречались с ним в Томске. Сильно Шишкова за эту книжку уважаю! Я бы его как писателя в один ряд с самим Горьким поставил, с Шолоховым. Да, пожалуй, ещё с Алексеем Толстым - за его трилогию “Хождение по мукам”. Читали?
- Н-нет, - признается Мишкин отец. - Некогда всё. Зимой который раз и раскроешь каку книжку, а летом - когда?
- Надо, надо читать! - наставляет Грушельский. - Книги - большая сила! Никакое кино не сравнится с хорошей книгой. Нет! Не та мощь, не те средства выразительные! Хотя... как знать... Со временем, может быть, и дорастёт кино до литературы... Если вырвется из идеологического хомута.
Интересно Мишке слушать Спутника, век бы слушал! Не всё, правда, пока понятно, о чём это говорит он. Примолкли и отец с мамой. Баба Тася и подавно - неграмотная.
- Ну, как сегодня со временем, настроением? В картишки перекинемся?- спрашивает Грушельский.
- Придут Сашка с Жоржиком - сыграем. Может в “тыщу”, а может, и пульку распишем. Да вы раздевайтесь, присаживайтесь к столу. Орешки пока пощелкайте.
Мишке нравится, когда зимними вечерами у них собираются мужчины и играют в карты. Мишкин папка сердится, проигрывая, а Яков Фастович похохатывает. Про какие-то мизеры, пасы, марьяжи, взятки говорят - ничего не понять. То ли дело в “пьяницу” поиграть! Так-то папка не разрешает карты брать, прячет от Мишки с Костей. Но тут совсем другое дело! Шохи, семёрки и восьмёрки лишними оказываются - это, когда взрослые в “тыщу” играют или в “шестьдесят шесть”. Отсортируют их из колоды, Мишке передадут. Тогда-то уж они с Костей наиграются в горнице на полу. Можно домики из них строить, можно раскладывать, как захочешь, а можно и в “пьяницу” резаться.
Не нравится Мишке, что курит у них в избе Яков Фастович, когда играют в карты. Папка-то не курит вовсе, а Спутник смолит папироску за папироской, да всё “Беломор”. Так понадымит - всё синё. И пахнет после этого нехорошо.
А недавно маме плохо было от этого дыма, когда гости разошлись уже после игры. Испугался тогда Мишка. И папка его, и баба Тася, и Костя - все вокруг мамы. Двери открыли - проветрить, водой на неё брызгали, таблетки давали. А она лежит на кровати и что попало бормочет - бредит, про чертей каких-то несёт. Ох, и испугался тогда Мишка, что мамка помрёт, как у его дружка-одноклассника Генки.
Пуще всего любит Мишка, когда отец в руки гармошку берёт! Не на гулянке где-нибудь, просто так - дома. Играет на ней и поёт. А ещё лучше, когда мама к нему присоединится. И так ладно, так складно у них выходит! Заслушаешься! Особенно эта:
Над волной голубой синяя прохлада,
Нам с тобой, дорогой, повстречаться надо...
Уж до того красиво, дух захватывает у Мишки. Или вот эта ещё:
Над широкой Обью бор шумит зелёный,
Над широкой Обью чайки в вышине...
Мама с отцом так поют - хоть на концерте их слушай, получше бабы Таси с её:
Ванька с нянькой поругались,
Нянька князю донесла...
И гармошка - так голосисто выводит, басы поддыркивают, будто сама выговаривает. И как это только папка знает: куда нажимать надо, на какие кнопки? И даже не смотрит на них. А их столько много, с обеих сторон! Вот бы и ему, Мишке, так научиться играть!
Он просит отца показать ему: куда, на какие кнопки нажимать. Показал отец раз, другой - не выходит у Мишки, как у папки. Тогда с одних басов взялся Мишка.
Сидит Мишка в горнице на табуретке, играть на гармошке учится. Растягивает меха цветастые, ремень через плечо перекинул, как у деревянного автомата. Указательным и средним пальцами левой руки давит по очереди на кнопки, похожие на гильзочки от тозовки, только покрупнее малость.
“Ты-ра-та, ты-ра-та”, - слышится ему, когда он не сбивается.
“ Ту-ра-та, ту-ра-та”- хрипато выплёвывает гармошка.
Тыркает Мишка уже с полчаса. И вчера тоже туркал, разрешил ему папка гармошку взять.
Белобрысый Костя крутится вокруг Мишки, клянчит у него гармошку, нажимает на круглые пуговицы голосов. От радости и озорства поблёскивает у Кости в глазах и под носом. Ему тоже охота научиться играть на гармошке, хотя бы как Мишка...
- День добрый, Таисия Ивановна, - здоровается Грушельский, входя в избу. - А я гляжу, у вас весело! С музыкой живёте. Это хорошо...
Шаркая, на полусогнутых, он проходит к столу, ставит на него пустой трёхлитровый бидончик, смотрит в проём горницы, где сидит и пиликает Мишка.
- Похвально, молодой человек, похвально, - одобрительно отзывается Спутник.
- Он ещё только учится, - подсказывает Костя.
- Я это понял, - серьёзно отвечает Грушельский.
- И получается у него: мо-ло-ка, мо-ло-ка, - хихикает младший брат Мишки.
- Это ничего, что пока лишь “мо-ло-ка”. Из молока иногда и масло выйти может...
Приятно такое слышать Мишке! “А что?! Вот выучится играть на гармошке! Получше папки! Нет, как слепой Максим Панфилович! Тогда, тогда...” - Мишка аж захлёбывается про себя от того, что может быть тогда...