Больные терапевтического профиля очень сложны для диагностики, тем более, возможности лечения до окончательного выздоровления. В этом отношении можно сказать, что хирургу легче, поскольку он может подтвердить или отвергнуть предполагаемое, когда подушечки его пальцев соприкасаются с органом, нервом, артерией или веной. Диагностика опытного хирурга, которому приходиться быть внутри человеческого организма, намного выше, чем предположения терапевта. Однако риск оперативного вмешательства не может находиться в одной плоскости с терапевтическим лечением. Возможно, что в очень далеком будущем терапия станет доминирующей по отношению к хирургии? Для этого должен быть пройден нелегкий путь научных исследований, который отнесем в область бесконечности.
Кузедеевская больница, когда я неожиданно для всех уехал, находилась в крайне тяжелом состоянии. Дефицит медикаментов, старый и изношенный инструментарий. Терапевтическое лечение больных, по моему мнению, весьма слабое. Многое было невозможным. Мы часто пользовались лечебными травами, и это помогало. Великий миссионер Василий Вербицкий, несмотря на отсутствие у него медицинских знаний, широко использовал в лечении больных народную медицину. О действии лечебных трав, сроков их сбора, методов приготовлении из них отваров, настоек я знал очень много благодаря жителям Кузедеево. «Вы в Сибири ходите по лечебным травам и не замечаете, что вы делаете. Вы их топчете! В Европе Вас бы всех посадили в тюрьму и были правы! Нет порядка на этой земле и не будет», - повторял, впадая в унылое состояние, Густав Александрович.
В больнице ничего не было, кроме как инструментов для экстракции зубов. Возможностей для лечения стоматологических больных не было. Быть зуборвачем, напоминающим героев произведений А. П. Чехова, претило всему моему внутреннему содержанию и вызывало молчаливый, но труднопереносимый протест. Развилось и снисходительное отношение к терапии. Из всех медицинских направлений в итоге решение о судьбе больного будет за хирургом. Это стало моим непоколебимым убеждением. Только хирург способен сделать доступ к тем «шумам», которые терапевт только слышит, а я увижу пораженный орган и неопровержимо докажу причину патологического процесса. Вывод, что хирургия – наиважнейшее направление в медицине, стал для меня неоспорим.
Интерес к изучению хирургии вырос во мне настолько, что, уйдя в очередной отпуск, я уехал на Запад с мыслями о невозвращении. Меня гнало желание постичь невозможное, а для этого, прежде всего, нужны знания анатомии и топики в совершенстве и постоянный труд.
Все рекомендации Густава Александровича Таубеса должны стать для меня уставными задачами, а цель жизни определилась во время долгой дороги домой четко: лечить людей – самая добрая профессия в мире. Напутствием мне были слова мамы: «Костя! Делай только добрые дела людям! Так мне говорил твой отец».
Находясь на полке вагона, я мечтаю о долгожданной встрече и о том, как я начну выполнять намеченные планы. Их так много! Вспоминаю слова русского ученого и великого врача инфекциониста Александра Федоровича Билибина: «Наука дает знания врачу, синтезирует и формирует законы управления; искусство озаряет, дает радость жизни, оценку целого качества; философия цементирует, дает горизонт, обосновывает стратегию движения; практика внедряет в жизнь полученные знания и обогащает опыт врача. И все это органически сочетается в клинической медицине».
Билет в юность
Лежу на первой полке в вагоне, везущем меня из Новосибирска до Сталинска. Дорогие сердцу воспоминания молодости наплывают одно за другим. Мечтая о встрече с городом юности Кузнецком, а за ним рукой подать село Кузедеево.
Учебное заведение в Кузнецке (Сталинске) была открыто в 1826 году как уездное училище. Высшее начальное образование стали давать в школе с 1912 года. Когда я учился, школа стала называться II ступени, а потом переименовали в общеобразовательное учебное заведение.
Я знаю, что последний личный секретарь Льва Николаевича Толстого В. Ф. Булгаков, написавший книгу «Толстой в последние дни его жизни», выпускник нашей школы. Когда узнал об этом от учителя, то перечитал, сидя на крепостной стене Кузнецка, все имеющиеся произведения Льва Николаевича, как будто искал через книгу знакомство с его секретарем.
Примером для глубокого уважения к учителю для меня был классный руководитель, преподаватель биологии Николай Михайлович Богословский. Наша обоюдная любовь к природе, ее обитателям и многообразию растительного мира сблизили нас, учителя и ученика. Он был знаком с работами по ботанике, географии, метеорологии, написанными Василием Вербицким в Кузедеевском стане. Я вместе с учителем восхищался работами ученого, жившего десятки лет в родном моём селе Кузедеево.
Часть нас, мальчишек и девчонок, детей погибших в гражданской войне белых офицеров, жили в двухэтажном доме героя Порт-Артурского сражения генерала Паутова. Чьи мы дети, было закрытой темой для окружающих. Просто сироты. У супругов Паутовых, Александра Ивановича и Христины Ивановны, своих детей не было.
За мое проживание у генерала мама рассчитывалась продуктами, как и все остальные родственники ребятишек, которых приняли в светлый дом светского просвещения. Денег Паутовы не брали. Генеральская супружеская пара отличалась высочайшей деликатностью в общении с нами, но, как я наблюдал, и с людьми, населяющими Кузнецк. Нужно отметить, что общение было весьма избирательным. Генерал имел огромный авторитет среди горожан Кузнецка. Его не посмели тронуть ни красные, ни анархисты, тем более, разноликие бандиты. Большого роста и крепкого телосложения, он ходил по улицам Кузнецка при всех властях в генеральской шинели, под которой скрывались награды царского времени. Мимо кого-то проходил молча. Кого-то удостаивал легким кивком головы. Мог остановиться и беседовать с человеком, достойным его внимания, но никогда не протягивал руку первым для приветствия. У меня сложилось впечатление, что он вообще не любил рукопожатий, предпочитая знаковые жесты приветствия. Мне его поведение почему-то очень нравилось, но в ту пору я считал, что для этого нужно стать генералом.
На Христину Ивановну не скажешь, что она половина Александра Ивановича. Маленькая и худенькая, во всех домашних делах успевающая женщина. Периодически меняет нарядные платья. Александра Ивановна – это строгая доброта, следящая за нами и исправляющая как бы незаметно наши недостатки, но мы это видим, и нам становится стыдно. В следующий раз делаем, как она, доставляя Христине Ивановне удовольствие.
В доме генерала нас строго приучали к светскому этикету. Особенное внимание поведению во время обеда. Хочется взять блин со стола руками и окунуть его целиком в масло по-кузедеевски, а не положено. Вилочки и ножи разложены так, что к каждому блюду избирательный подход с обязательным выбором столовых приборов. Христина Ивановна следит и делает в мягком тоне замечание, если кто-нибудь из нас ошибется в выборе вилки или ножа. На втором этаже жили девочки, а на первом мальчики, но за стол садились вместе, соблюдая все тонкости правил принятых в интеллигентном обществе. Мальчики обязаны были отодвинуть стул от стола так, чтобы было удобно сесть девочке. После того как все девочки удобно устроились за столом, могли сесть аккуратно возле них мы. Каждый знал свое место в паре, чтобы мог во время принятия пищи уделять внимание девочке. В доме Паутовых нас обучили правильному поведению во время танцев, что, честно признаться, я никак не мог достаточно освоить. Понял позже, что я не улавливал и не мог совместить такт со звучанием музыки из граммофона, но наша женская половина на меня не обижалась, а старалась помочь мне усвоить уроки Христины Ивановны.
Мне нравилось подниматься на высокую гору в крепость, и там, сидя на крепостной стене, зачитываться очередной книгой из богатой библиотеки генерала. Мне, в связи с аккуратным обращением с книгами, была дано разрешение заниматься самообразованием вне дома. Более никто из ребятишек такой великой милости не был удостоен. На территории крепости была действующая церковь с сохранившимися в советское время колоколами. Вид на город Кузнецк с высоты колокольни потрясающий. Прежде всего, собор с белыми стенами и возвышающимися куполами. Его роговцы ограбили. Храм, в котором венчался Ф. И. Достоевский, выглядел более серо после пожара, устроенного бандитами. Хорошо видно улицу, названную в честь гения человечества, и дом кузедеевского купца Алексея Егоровича Фонарева, где писатель жил. Помню, как в чудесную безветренную погоду, удобно расположившись на ровных кирпичах крепостной стены, зачитался книгой «Подросток», которую мне посоветовал внимательно изучить Александр Иванович. По устоявшейся привычке делаю записи в тетрадь. Взял на карандаш признание подростка: «Мне нравилось ужасно представлять себе существо именно бесталанное и серединное, стоящее перед миром и говорящее ему с улыбкой: «Вы Галилеи и Коперники, Карлы Великие и Наполеоны, вы Пушкины и Шекспиры, а вот я – бездарность и незаконность и все-таки выше вас, потому что сами этому подчинились».
В Кузнецке сохранились дома, в которых когда-то, находясь в ссылке, жили Обнорский, Куйбышев и великий Федор Михайлович Достоевский, но для меня самое достопримечательное – это старинная крепость. Жители Кузнецка говорили, не сомневаясь, что под крепостью есть скрытные подземные ходы, которые выводят на глинистый обрыв правого берега реки Томи. Все это будоражило воображение мальчишки. Фантазии усиливались после чтения книг из библиотеки Александра Ивановича. Я представлял во всех красках населенные хорошими людьми города, которые меня ждут, и я обязательно в них побываю. Все оказалось не совсем так. Жизнь бросила меня в такой водоворот событий, что в юности и представить себе не мог.
Город молодости
9 апреля я выехал в Кузедеево, а прибыл в Сталинск 25 апреля. 16 изнурительных суток в пути. Всякие мысли лезли в голову, хорошие и плохие.
Переживал, что умру от истощения на третьей вещевой полке, и закопают меня в степи, как случалось иногда с некоторыми пассажирами в пути. Прочь тоску и уныние! Сегодня я хоть и обессилевший мужик, и на обтянутых кожей костях свисает как на вешалке, военная форма, но я победитель. Чем ближе родные места, тем больше воспоминаний.
Вспоминаю Томск, когда мы учились в стоматологическом институте. Во время лекции могли зайти неожиданно серые люди, молча забрать с трибуны профессора, а то выкрикнуть фамилию студента и увести его из зала. В дальнейшем мы арестованных профессоров, доцентов, тем более студентов никогда не видели. Никто из родных не знал их судьбу. В нас постоянно вселяли страх перед всемогущей властью. Зал молча, как будто так и нужно, провожал обреченных. Все арестованные попадали в список врагов народа и непременно участвовали в каком-нибудь «заговоре». Никто из них не вернулся.
Наконец-то, тяжело пыхтя, паровоз, втаскивает вагоны на железнодорожную станцию. Здание вокзала не изменилось со времен моей молодости. Сложено оно аккуратно и на века, как и все опоры мостов на Кондоме и над речками, в нее впадающими, каменными блоками, выпиленными из горных пород. На верху здания огромный портрет генералиссимуса, а под ним из больших букв составлено слово - С Т А Л И Н С К.
Выйдя из вагона, смотрю в сторону Кузнецка, но город моей юности закрыт стройками. Повернулся в обратную сторону, где стояли деревянные домики, но их заменили дома с большими окнами и шпилями по западному стилю. Становится ясно, что строительство ведут военнопленные. Так и должно быть! Небывалый урон и разрушения принесли на нашу землю немцы, обманутые фашистской идеологией. Ныне отрабатывают у нас в Сибири. Военнопленных очень много, но не вижу бараков, огороженных колючей проволокой. Сторожат немцев несколько солдат с карабинами. У немцев свои бригадиры. Могут сесть и покурить по их команде. То есть немецких военнопленных содержат в лучших условиях, чем наших заключенных.
Зашел в здание вокзала. Очень чисто. Крышка бачка с водой закрыта на замок. Висит объявление: «Осторожно! Кипяток». Запах специфичен для всех вокзалов, но, оказывается, Сталинский вокзал чище, чем все те, в которых был.
Свободно взял билет до станции Кузедеево и скорее на улицу, хотя и там дышать нечем. От строящихся зданий волнами тянет незнакомым химическим запахом. Запахи как после взрыва авиабомбы: гарь, раскаленный металл, земля и кровь. Объяснение всему чаду вижу. Из заводских труб густо валит дым и расплывается над стройками города. Страна восстанавливается! Сибиряки денно и нощно работают, обеспечивая всю Россию углем, металлом, лесом и продовольствием.
Посмотрел на здание вокзала и вспоминаю былое, как возвращались с мамой в 1931 году из села Зыряновское, которое расположено под Томском. Нам хватило денег доехать до Кузнецка. Не только копеек, но и куска хлеба не осталось. От голода голова кружилась. Отчаяние такое, что хоть закрывай глаза от стыда и иди просить милостыню. Нам можно было пытаться дойти до Кузедеева пешком, но сил бы не хватило. Где-нибудь по дороге умерли в тайге. Мама тогда пошла к начальнику вокзала. Вернулась с ведром и тряпкой. Вымыла Анастасия Матвеевна полы на вокзале. Я приносил ей чистую воду, а грязную тащил, спотыкаясь на слабых ногах, выливал вокзальную зловонную грязь в сточную канаву. Таскал ведра с водой из последних сил. За работу дали нам буханку хлеба и посадили на поезд до станции Кузедеево. Так мы добрались до брата мамы Осипа Матвеевича Перевалова.
Зашел в вагон. Теплится в душе безнадежная мечта, что это последний в моей жизни поезд. Как мне ненавистны станции, вокзалы и вагоны! Сразу же нахлынут невольно воспоминания об ужасах недавнего прошлого. Успокаиваю себя тем, что, слава Богу, не слышу противного воя моторов вражеских самолетов, ужасающего свиста падающих на голову бомб. Надо мной мирное небо.
Смотрю из окна вагона против течения реки Кондомы. Вижу далеко на берегу реки крайние домики станции Кузедеево. Слева от вагона высоченные скалы, а справа вокруг Кондомы начинают расширяться ровные травянистые просторы. Еще несколько минут, и я сойду на своей станции. Стою на подножке вагона. Надо мной голубое прозрачное небо. Поля огоньков и знакомый запах детства. Радость переполняет душу, а стихи Сергея Александровича Есенина рвутся криком в сторону Кузедеева:
Гой ты, Русь моя родная,
Хаты - в ризах образа…
Не видать конца и края –
Только синь сосет глаза.
Сердце стучит так, что, кажется, разорвется, и я не успею увидеть Кузедеево и моих родных. Поезд останавливается. Я спрыгиваю с подножки вагона на родную землю. Я стою на кузедеевской земле. Не верится! Как будто это сон, который так часто мне приходил на фронте, что я в кругу родных людей в селе Кузедеево.
На конечной станции сойду
На станции Кузедеево меня встретили две худенькие старушки. Родные сестры: Анастасия Матвеевна и Ольга Матвеевна Переваловы. По мужьям Яценко и Заверохина.
Преждевременно постарели за десять лет разлуки самые родные мне люди, особенно мама. Тетушка Оля всего на два года старше мамы, но лицом выглядит свежее. Волосы на голове у матери все седые, а у сестры только начали белеть. Вспоминаю случаи на фронте. Утром видишь молодого солдата с чернявой головой, а к вечеру перед тобой украшенный сединой старик.
Мама растерялась, увидев меня. В грудь мне уткнется, сложив руки на груди, а то обнимает меня. Не знает, что со мной делать. Целуют беспрерывно беззубыми ртами и плачут две сестры. Когда уезжал, то зубы у них были, и сами выглядели намного моложе.
Мама радуется и продолжает причитать: «Все меня успокаивали, когда похоронку на тебя получила, и писем долго не было, а потом неожиданно пошли, что продолжаешь воевать. Потом другая бумага пришла, что «В боях за социалистическую Родину, верным воинской присяге, проявив геройство и мужество, пропал без вести». А мне говорят: «Жив твой Костя!». Мама меня ждала, как и все другие матери, работая в тылу дни и ночи, проявляя героизм и мужество, свойственные русской женщине.
Мама перекрестилась и тихо мне говорит: «Тебе, Костя, можно все сказать. Ты врач, а это что священник. Только без рясы. Тебя крестили в Кузедеевской церкви Святого мученика Пантелеймона. Батюшка рассказывал, что Пантелеймон тоже врачом был. За исцеления больных сам принял мученическую смерть. Может, ты поэтому врачом стал, что таинство крещения в храме святого великомученика и целителя принял. Провидение это, что живой в село вернулся и лечить людей будешь. На то воля Господа!»
Взбадриваю своих родненьких бабулечек: «Сейчас начну работать и откормлю вас всех. Дня два, три отдохну. В бане отмоюсь и отосплюсь. На работу очень хочется сходить, но только чистому, и не только телом, но и душой. Как только я выйду на работу, то ты, мама, уволишься. Будешь домашними делами заниматься. Хватит! Наработалась! Вот если я работать не буду, то меня точно никто не прокормит, тем более, мою семью. Никто меня фронтовика на послевоенное довольствие не поставит. Отвоевал! Награды и погоны в ящик. Пора белый халат надевать. Пока доучивался, добирался в Кузедеево, навыки хирургические растерял. Высшую правду и у Бога не найдешь, а милости он не подаст. При таком послевоенном голоде недолго к нему на приём попасть».
Мама с тетей Олей крестятся и говорят мне: «Не богохульствуй, Костя! Про чистоту души вспомнил, а словами грешишь. Душу в церкви при покаянии очищать нужно. В церковь пойдешь?» Отвечаю резко: «Нет! Не положено!». Обнимаю огорченную маму и с теплотой читаю ей незнакомые строки:
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Мамулька моя успокоилась, еще теснее прижалась ко мне. Вот как действуют слова великого поэта на душу русского человека! Мы с мамой всю жизнь и до войны голодали, но выживали, как и многие другие люди. Будем жить и дальше.
Переправа
От станции Кузедеево нам нужно дойти до реки Кондомы, чтобы попасть в Аил Кузедеевский, а из него идти через сосновый бор в Кузедеево. Вышли на обрывистый берег красавицы реки Кондомы. Противоположный берег более пологий.
Кричим и машем людям на противоположную сторону реки, что стоят у лодок. Нас услышали. К краю берега подошла женщина в сапогах. Сложила руки рупором и кричит: «Матвеевна! Матвеевны! Поднимайтесь выше к устью Теша, а то нас снесет».
По реке плывут нескончаемым потоком бревна. Наш перевозчик идет вверх по левому берегу к устью Малого Теша. Там стоят среди залитой водой тальника лодки. А мы пробираемся по правому берегу через ясачную поляну к устью Большого Теша.
Переправляемся через реку, поместив два моих чемоданами в средину лодки. Вода несет нас по течению наискось реки к левому берегу. Периодически течение бьет в борт, обдавая нас брызгами воды. Жалко будет, если в чемоданы проникнет вода. Книги, тетради с записями лекций, кое-что из накопленного за долгие годы архива, о котором посторонним людям знать не положено, может намокнуть. Слова расплывутся, особенно написанные химическим карандашом. Беспокоюсь, что потеряю бесценную информацию. Довезти с таким трудом от Одессы собранный материал и потерять его на родной реке рядом с домом. Обидно!
Лодочница умело лавирует между бревен.
Аил Кузедеевский
Поднялись мы по тропинке к месту, где стояла первая построенная Василием Вербицким церковь. Молча подошли к остаткам разрушенного храма, которую строили аильские и кузедеевские мужики всем миром в Улусе Кузедеевском. Мама и тетя Оля тихо молятся, крестятся и кланяются каменному остову остатков храма. Церковь св. Иоанна Крестителя – детище Вербицкого – разграблена роговцами. Бесследно исчезли древние и ценнейшие иконы, привезенные из Новгорода, Москвы, Киева. Древние иконы дарили церкви казаки и крестьяне Кузедеево. Ироды надругались над своей же историей, а затем, чтобы и памяти не было разрушили здание храма. Тетя Оля говорит о том, что среди народа слухи ходят: «Добрались варвары и до праха Василия Вербицкого и других погребенных просветителей на Алтае. Сравняли с землей церкви и могилы уважаемых народом людей. Это они так с религией боролись, что мертвых даже боялись. Было это еще в начале тридцатых годов, перед войной. Грехами своими накликали беду на нашу землю».
В середине прошлого века для постоянного места жительства миссионер В. Вербицкий выбрал улус Кузедеевский, расположенный на левом берегу реки Кондомы для строительства стана. Шорцы называли это место Судаг-ал, что в переводе на русский означает Водяной Аил. Из селения открывается изумительный вид на горы, покрытые лесом и реку Кондому, в которую впадает с противоположной стороны Аила река Большой Теш, а выше шорского поселения по левому берегу прорезался сквозь глинистый берег и бесшумно вливается Малый Тешь. Как два брата поддерживают с обеих сторон руками мать, придавая ей больше сил для движения вперед.
Веровать в Бога – это личное дело человека, но, поскольку заложен огромный общественный интерес в веру, совесть и человеколюбие через Господа, то будьте любезны относиться к религии с величайшим уважением, если Вы даже стоите на атеистических позициях. Это и приведет желающего и умного человека к стремлению познания абсолютной истины, пробуждению совести. Безумствующие люди в массовом психозе будут храмы рушить, могилы осквернять, иконы и книги жечь. Нельзя допускать такого грехопадения среди русского народа. Это его гибель!
Смотрим мы на остатки церкви. Много труда и забот было вложено в строительство первой церкви для населения Аила Кузедеевского и села Кузедеево. Обработанные камни на жернова мельниц добывали мужики на крутой горе, названной Жерновой гривой, возвышающейся над крутым поворотом правого берега Кондомы. Тяжелая ручная работа - выбить камень из скалы, обработать его, не расколов, и сохранить по дороге, не утопив в реке и не разбив при установке жерновов на мельнице. Скатывали кругляки к реке и переправляли плотами на противоположный левый берег, а затем везли на телегах в село. Камни, которые не пошли в дело, разбросаны были по всему селу. Старики рассказывали, что Вербицкому пришла мысль сделать из них фундамент церкви. Грузили на подводы тяжелые камни казаки Болтовский Осип Степанович с сыновьями, Батвинкин Варфоломей Андреевич с сыновьями, Пупышев Евдоким с сыновьями. Их имена и фамилии запомнили старожилы. Все жители села помогали святому делу. В те времена рубили срубы домов сообща, помогая друг другу. Тем более, строить первую церковь стремились мужики всем миром. Везли кузедеевцы обтесанные каменные плиты на подводах для закладки фундамента церкви в Аил. Начали выкладывать плиты для фундамента 25 мая 1858 году. 12 октября возведение церкви св. Крестителя Иоанна было закончено.
Память о подвиге Василия Вербицкого люди сохранили, потомкам передали предки и старожилы села. Вербицкий был учителем, этнографом, лингвистом, географом и ботаником. С 1858 года он жил 27 лет в улусе Кузедеевском, постоянно находясь в разъездах, изучая природу нашего края и ведя научные исследования, попадая в сложные ситуации и подвергая свою жизнь риску. Все свои наблюдения, итоги исследований записывал, а научные работы публиковал в центральной печати. Большую работу провел Вербицкий как исследователь и учёный в районе села Кузедеево. Его пример достоин уважения и подражания.
Переваловы и Поповы
Зашел к Поповым в дом батьки Николая, в котором прошла свадьба моих родителей. Когда-то Николай Попов в своем доме разрешил временно открыть трёхклассную школу, пока основное здание строилось. Я, будучи подростком, часто жил у них в маленькой комнате, что в зал выходит. Родовая ветвь моя уходит к Поповым. Потом, как стал зубным врачом, у них жил или у дяди Осипа Матвеевича. Когда Горно-Шорский район организовали и центр из Мысков в Кузедеево перенесли в 30-32 году, то племянница Лубовны, матери Николая, Глафира Кондратьевна Кусургашева с мужем Иваном Яковлевичем Арбачаковым, а он в то время был секретарем ВЛКСМ Горно-Шорского района, поселились у Поповых. Жили в той же маленькой комнате, что периодически доставалась мне. Кусургашева уехала в Москву. После их отъезда в маленькой комнате под кроватью и на подоконнике остались в доме Поповых интересные для истории бумаги в перевязанных веревками стопках. Тащить с собой в Москву столько бумаг? Самим жечь, видимо, было нельзя. Решили, что хозяева их сожгут в печи, а я посмотрел, и почти на каждой бумаге стоит печать: «с е к р е т н о». Даже есть материалы ВКП (б). Потихоньку перетащил к Переваловым и спрятал. Придёт время – изучу! История не простит, если не узнаю, о чём партия большевиков думала в начале 30-х годов.
В родах Переваловых и Поповых раскулаченных, репрессированных нет, как и погибших в ВОВ. Повезло!
Со слов кровных родственников, народ в селе голодает. Выручают заготовки на зиму сушеной ягоды и корней, орехов, рыбы, молотой черемухи. Ребятишки копают корни кандыков и диких лилий – саранки. Очень выручает колба. Выбиваются из земли трубками сочные пучки. Едят их сырыми и варёными. Вся деревня варит супы из зелени с весны. Молодой крапивы хватает на всех. Зеленые супы из крапивы и пучки. На фоне всеобщего голода много больных и нуждающихся в хирургическом лечении. Высокая смертность от травм, патологии, требующей неотложной хирургии, но особенно от инфекционных заболеваний среди детей. Распространён среди населения туберкулёз.
Многое изменилось на моей родине. Природа все также прекрасна. Жить людям нужно, а не искать друг в друге врага. Разве возможны подлые отношения между людьми в столь сказочных местах?
Сельская медицина
В райздравотдел, чтобы захватить на месте начальство, пошел с утра. Заведующий райздавотделом Романов Иван Иванович искренне рад моему приезду, тем более что я хочу взять на себя хирургическую службу. Когда начинаю разговор о предоставлении жилья, начальник уводит разговор в сторону. Однако нам с женой, маме и сыну это крайне необходимо. Строительство дома – это его забота как руководителя, а мне подавай данные по заболеваемости, травматизму, смертности, эпидемиологическому состоянию в районе. Хотя бы карту найди с обозначением всех населенных пунктов. Романов говорит, что у него нет карты. Интересно, для чего он сюда посажен? Ему прежний главный врач Дей Федорович Веников хорошо организованное хозяйство оставил. Наблюдай и командуй. Видимо, следит за подсобным хозяйством, а, что в районе творится, не знает. Во мне появляется нарастающее раздражение, но я сдерживаю отрицательные эмоции, так как Романов участник ВОВ и инвалид 2-ой группы. Передвигается с помощью костылей. Правую ногу ампутировали в госпитале после тяжелого ранения. Видимо хотели спасти ногу и тянули время, пока не попал в госпиталь, но началась гангрена. Выжил, однако сегодня ему трудно. Голова работает нормально, но дать оценку состоянию оказания медицинской помощи в районе ему физически тяжело. Для полноценного выполнения работы нужно постоянно посещать отдаленные села и деревни. Работу откладывать на завтра нельзя. Нужна дисциплина. Романов фронтовик и, наверное, понимает, что без проведения оценки работы на местах это не возможно. Видимо, переживает, что не успевает все объехать, тем более, добираться с помощью костылей среди тайги в далекую деревню по бездорожью, где лошадь и то в трясину проваливается, ему не под силу. Оборотистого помощника ему нужно найти. Да где его возьмешь? Огромная дыра в кадрах медицинских работников.
Я привык за время войны принимать обоснованные решения, перемещаясь по карте. Тогда передо мной лежала неизвестная мне местность, но вокруг Кузедеева с детства всё знакомо. Спокойно говорю: «Вы, как-нибудь быстрее определяйтесь хотя бы с временным жильем для моей семьи. Ваше дело – следить, чтобы грязь с территории больниц и фельдшерских пунктов была убрана, а не в клиническую медицину лезть. Кто за хозяйственную службу отвечает?» Чувствую, что мои вопросы довели Ивана Ивановича до злости. Получаю в ответ резкие слова: «Может, ты на себя руководство здравоохранением района возьмешь? Я на это место партией поставлен. Не тебе меня учить. На хозяйстве такой же инвалид, как и я, но я на костылях передвигаюсь, а он без правой руки управляется. Руку ему на фронте оторвало, а один глаз только ночь от дня отличает. Крестьянников его фамилия! У меня людей острая нехватка, а тебе дом подавай! Пусть ты и фронтовик. Таких, как ты, много. Ютятся, где придется. Некоторые в землянках живут. Время тяжелое». Заведующий районным отделом здравоохранения разозлил меня. Говорю командным голосом, как на фронте: «Учиться никогда и никому не поздно. Тем более, в мирное время, как мне, так и Вам. Сегодня население остро нуждается в медицинской помощи и, прежде всего, хирургической. К Вам хирург приехал, а моя жена терапевт, уже почти три года в больнице работает. Можем и уехать! У нас растёт сын. С каких это пор Вы фамильярничать стали? Мы с Вами в одном полку не воевали! А чтобы хозяйство в порядок привести, нужны, прежде всего, мозги, а другую работу выполнять найдутся люди с руками и ногами. Я коренной житель этих мест. Меня знают, и я со многими знаком. У меня к Вам просьба! Во-первых, пока я езжу в Кемерово, чтобы все данные по району были на столе и с картой. За моё отсутствие многое могло измениться. Во-вторых, определитесь с местом жительства моей семьи. В-третьих, Вам неужели не понятно, что начинать надо с периферии. Скажите мне, в каком из ближайших поселений у нас фельдшерский пункт?» Вскипевший заведующий райздравотделом внезапно остыл: «Во Втором Бенжерепе опытный фельдшер работает. Бывший фронтовик Власюк Петр Аникиевич». Спрашиваю: «А в Сары-Чумыше есть?» Отвечает уныло: «Нет! Был, но уехал. С врачами у нас туго, а уж фельдшеров единицы». Стараюсь спокойно объяснить ситуацию: «Вот мы с Вами два фронтовика. Без обид на меня, но на кой же черт у Вас опытный фельдшер сидит вдали от основной дороги. Его в Первый Бенжереп переводить надо. Рядом Юла, Кандалеп, тот же Второй Бенжереп, и из Сары-Чумыша люди поедут к нему. Так ближе. А от фельдшерских пунктов подтягивать на райбольницу людей можно. Иначе нам не снизить заболеваемость и смертность. В селах нужно организовывать медицинские пункты при выстроенных домах для фельдшеров. Разделил дом на две части. Одна для хозяина и его семьи, а другая половина медицинская». Молчит фронтовик. Надеюсь, что мы поняли друг друга. Пока он ищет какие-то бумаги, копаясь в столе, быстро написал ему заявление о приеме на работу в кузедеевскую районную больницу хирургом. Иван Иванович углубился в план действий. Весь ушел в мысли. Что-то пишет и чертит на бумаге. Я тихо ушел, положив организатору здравоохранения заявление на стол.
Иду и размышляю. Неотложная хирургия всегда будет, но для того, чтобы пошла плановая хирургия, нужна и система выездного осмотра населения. Хотя бы терапевтическими и фельдшерскими силами. Но системы нет, как и плана у заврайздравотделом. Неизвестно состояние фельдшерской помощи в районе? Хотя бы медицинские сёстры были! Их нет! Мне, в виду отсутствия карты района, неизвестно количество населенных пунктов. Количество жителей в них. За время войны могли произойти большие изменения. Мне нужно знать расстояние от села Кузедеево до любой заимки. Состояние дорог, а вот они, пожалуй, не изменились за десять лет, а где-то их вообще нет. Возможности средств доставки больного для оказания фельдшерской, а затем и врачебной помощи ограничены. Проблем предстоит решить много, но на месте стоять нельзя. Возвращаясь с фронта, мечтал, как посвящу себя хирургии, но не снимал с себя организационных обязательств. Не будет поэтапно четко организованной и работающей медицинской помощи, не бывать и высококвалифицированной и вовремя оказанной населению хирургической помощи. Надеюсь на совместное решение организационных вопросов в областном отделе здравоохранения. Надеюсь, что встречу понимание в Кемерово! Иначе нас задушит высокая смертность населения. На такой огромной площади тайга, с забившимися в нее малыми и большими деревнями. Организовать достаточную медицинскую помощь населению проблематично. Нужно усиленно работать.
Ия Семеновна работает районным терапевтом, а мне достанется вся хирургия и еще, как я понял слова Романова, по причине отсутствия инфекциониста, весьма трудоёмкая работа в инфекционном отделении. Пусть временная и знакомая с фронта, но придётся читать работы уважаемого советского инфекциониста А. Ф. Билибина. Зашел представиться главному врачу больницы Доломановой Нине Федоровне. Увидел давно знакомую огненно-рыжую голову. Доломанова из коренных кузедеевцев. Когда я работал до войны стоматологом, она ещё училась на лечебном факультете в Томске. Однако наша встреча прошла на официальных тонах. Разговаривает со мной холодно и как начальник с подчиненным. Как меняются люди, севшие в кресло. На фронте не была, а начала давать мне установки о правилах поведения на её территории. Выслушал молча, буркнул: «До свидания», - и ушел. Понял, что я тут не ко двору пришелся.
Кузедеевская больница, когда я неожиданно для всех уехал, находилась в крайне тяжелом состоянии. Дефицит медикаментов, старый и изношенный инструментарий. Терапевтическое лечение больных, по моему мнению, весьма слабое. Многое было невозможным. Мы часто пользовались лечебными травами, и это помогало. Великий миссионер Василий Вербицкий, несмотря на отсутствие у него медицинских знаний, широко использовал в лечении больных народную медицину. О действии лечебных трав, сроков их сбора, методов приготовлении из них отваров, настоек я знал очень много благодаря жителям Кузедеево. «Вы в Сибири ходите по лечебным травам и не замечаете, что вы делаете. Вы их топчете! В Европе Вас бы всех посадили в тюрьму и были правы! Нет порядка на этой земле и не будет», - повторял, впадая в унылое состояние, Густав Александрович.
В больнице ничего не было, кроме как инструментов для экстракции зубов. Возможностей для лечения стоматологических больных не было. Быть зуборвачем, напоминающим героев произведений А. П. Чехова, претило всему моему внутреннему содержанию и вызывало молчаливый, но труднопереносимый протест. Развилось и снисходительное отношение к терапии. Из всех медицинских направлений в итоге решение о судьбе больного будет за хирургом. Это стало моим непоколебимым убеждением. Только хирург способен сделать доступ к тем «шумам», которые терапевт только слышит, а я увижу пораженный орган и неопровержимо докажу причину патологического процесса. Вывод, что хирургия – наиважнейшее направление в медицине, стал для меня неоспорим.
Интерес к изучению хирургии вырос во мне настолько, что, уйдя в очередной отпуск, я уехал на Запад с мыслями о невозвращении. Меня гнало желание постичь невозможное, а для этого, прежде всего, нужны знания анатомии и топики в совершенстве и постоянный труд.
Все рекомендации Густава Александровича Таубеса должны стать для меня уставными задачами, а цель жизни определилась во время долгой дороги домой четко: лечить людей – самая добрая профессия в мире. Напутствием мне были слова мамы: «Костя! Делай только добрые дела людям! Так мне говорил твой отец».
Находясь на полке вагона, я мечтаю о долгожданной встрече и о том, как я начну выполнять намеченные планы. Их так много! Вспоминаю слова русского ученого и великого врача инфекциониста Александра Федоровича Билибина: «Наука дает знания врачу, синтезирует и формирует законы управления; искусство озаряет, дает радость жизни, оценку целого качества; философия цементирует, дает горизонт, обосновывает стратегию движения; практика внедряет в жизнь полученные знания и обогащает опыт врача. И все это органически сочетается в клинической медицине».
Билет в юность
Лежу на первой полке в вагоне, везущем меня из Новосибирска до Сталинска. Дорогие сердцу воспоминания молодости наплывают одно за другим. Мечтая о встрече с городом юности Кузнецком, а за ним рукой подать село Кузедеево.
Учебное заведение в Кузнецке (Сталинске) была открыто в 1826 году как уездное училище. Высшее начальное образование стали давать в школе с 1912 года. Когда я учился, школа стала называться II ступени, а потом переименовали в общеобразовательное учебное заведение.
Я знаю, что последний личный секретарь Льва Николаевича Толстого В. Ф. Булгаков, написавший книгу «Толстой в последние дни его жизни», выпускник нашей школы. Когда узнал об этом от учителя, то перечитал, сидя на крепостной стене Кузнецка, все имеющиеся произведения Льва Николаевича, как будто искал через книгу знакомство с его секретарем.
Примером для глубокого уважения к учителю для меня был классный руководитель, преподаватель биологии Николай Михайлович Богословский. Наша обоюдная любовь к природе, ее обитателям и многообразию растительного мира сблизили нас, учителя и ученика. Он был знаком с работами по ботанике, географии, метеорологии, написанными Василием Вербицким в Кузедеевском стане. Я вместе с учителем восхищался работами ученого, жившего десятки лет в родном моём селе Кузедеево.
Часть нас, мальчишек и девчонок, детей погибших в гражданской войне белых офицеров, жили в двухэтажном доме героя Порт-Артурского сражения генерала Паутова. Чьи мы дети, было закрытой темой для окружающих. Просто сироты. У супругов Паутовых, Александра Ивановича и Христины Ивановны, своих детей не было.
За мое проживание у генерала мама рассчитывалась продуктами, как и все остальные родственники ребятишек, которых приняли в светлый дом светского просвещения. Денег Паутовы не брали. Генеральская супружеская пара отличалась высочайшей деликатностью в общении с нами, но, как я наблюдал, и с людьми, населяющими Кузнецк. Нужно отметить, что общение было весьма избирательным. Генерал имел огромный авторитет среди горожан Кузнецка. Его не посмели тронуть ни красные, ни анархисты, тем более, разноликие бандиты. Большого роста и крепкого телосложения, он ходил по улицам Кузнецка при всех властях в генеральской шинели, под которой скрывались награды царского времени. Мимо кого-то проходил молча. Кого-то удостаивал легким кивком головы. Мог остановиться и беседовать с человеком, достойным его внимания, но никогда не протягивал руку первым для приветствия. У меня сложилось впечатление, что он вообще не любил рукопожатий, предпочитая знаковые жесты приветствия. Мне его поведение почему-то очень нравилось, но в ту пору я считал, что для этого нужно стать генералом.
На Христину Ивановну не скажешь, что она половина Александра Ивановича. Маленькая и худенькая, во всех домашних делах успевающая женщина. Периодически меняет нарядные платья. Александра Ивановна – это строгая доброта, следящая за нами и исправляющая как бы незаметно наши недостатки, но мы это видим, и нам становится стыдно. В следующий раз делаем, как она, доставляя Христине Ивановне удовольствие.
В доме генерала нас строго приучали к светскому этикету. Особенное внимание поведению во время обеда. Хочется взять блин со стола руками и окунуть его целиком в масло по-кузедеевски, а не положено. Вилочки и ножи разложены так, что к каждому блюду избирательный подход с обязательным выбором столовых приборов. Христина Ивановна следит и делает в мягком тоне замечание, если кто-нибудь из нас ошибется в выборе вилки или ножа. На втором этаже жили девочки, а на первом мальчики, но за стол садились вместе, соблюдая все тонкости правил принятых в интеллигентном обществе. Мальчики обязаны были отодвинуть стул от стола так, чтобы было удобно сесть девочке. После того как все девочки удобно устроились за столом, могли сесть аккуратно возле них мы. Каждый знал свое место в паре, чтобы мог во время принятия пищи уделять внимание девочке. В доме Паутовых нас обучили правильному поведению во время танцев, что, честно признаться, я никак не мог достаточно освоить. Понял позже, что я не улавливал и не мог совместить такт со звучанием музыки из граммофона, но наша женская половина на меня не обижалась, а старалась помочь мне усвоить уроки Христины Ивановны.
Мне нравилось подниматься на высокую гору в крепость, и там, сидя на крепостной стене, зачитываться очередной книгой из богатой библиотеки генерала. Мне, в связи с аккуратным обращением с книгами, была дано разрешение заниматься самообразованием вне дома. Более никто из ребятишек такой великой милости не был удостоен. На территории крепости была действующая церковь с сохранившимися в советское время колоколами. Вид на город Кузнецк с высоты колокольни потрясающий. Прежде всего, собор с белыми стенами и возвышающимися куполами. Его роговцы ограбили. Храм, в котором венчался Ф. И. Достоевский, выглядел более серо после пожара, устроенного бандитами. Хорошо видно улицу, названную в честь гения человечества, и дом кузедеевского купца Алексея Егоровича Фонарева, где писатель жил. Помню, как в чудесную безветренную погоду, удобно расположившись на ровных кирпичах крепостной стены, зачитался книгой «Подросток», которую мне посоветовал внимательно изучить Александр Иванович. По устоявшейся привычке делаю записи в тетрадь. Взял на карандаш признание подростка: «Мне нравилось ужасно представлять себе существо именно бесталанное и серединное, стоящее перед миром и говорящее ему с улыбкой: «Вы Галилеи и Коперники, Карлы Великие и Наполеоны, вы Пушкины и Шекспиры, а вот я – бездарность и незаконность и все-таки выше вас, потому что сами этому подчинились».
В Кузнецке сохранились дома, в которых когда-то, находясь в ссылке, жили Обнорский, Куйбышев и великий Федор Михайлович Достоевский, но для меня самое достопримечательное – это старинная крепость. Жители Кузнецка говорили, не сомневаясь, что под крепостью есть скрытные подземные ходы, которые выводят на глинистый обрыв правого берега реки Томи. Все это будоражило воображение мальчишки. Фантазии усиливались после чтения книг из библиотеки Александра Ивановича. Я представлял во всех красках населенные хорошими людьми города, которые меня ждут, и я обязательно в них побываю. Все оказалось не совсем так. Жизнь бросила меня в такой водоворот событий, что в юности и представить себе не мог.
Город молодости
9 апреля я выехал в Кузедеево, а прибыл в Сталинск 25 апреля. 16 изнурительных суток в пути. Всякие мысли лезли в голову, хорошие и плохие.
Переживал, что умру от истощения на третьей вещевой полке, и закопают меня в степи, как случалось иногда с некоторыми пассажирами в пути. Прочь тоску и уныние! Сегодня я хоть и обессилевший мужик, и на обтянутых кожей костях свисает как на вешалке, военная форма, но я победитель. Чем ближе родные места, тем больше воспоминаний.
Вспоминаю Томск, когда мы учились в стоматологическом институте. Во время лекции могли зайти неожиданно серые люди, молча забрать с трибуны профессора, а то выкрикнуть фамилию студента и увести его из зала. В дальнейшем мы арестованных профессоров, доцентов, тем более студентов никогда не видели. Никто из родных не знал их судьбу. В нас постоянно вселяли страх перед всемогущей властью. Зал молча, как будто так и нужно, провожал обреченных. Все арестованные попадали в список врагов народа и непременно участвовали в каком-нибудь «заговоре». Никто из них не вернулся.
Наконец-то, тяжело пыхтя, паровоз, втаскивает вагоны на железнодорожную станцию. Здание вокзала не изменилось со времен моей молодости. Сложено оно аккуратно и на века, как и все опоры мостов на Кондоме и над речками, в нее впадающими, каменными блоками, выпиленными из горных пород. На верху здания огромный портрет генералиссимуса, а под ним из больших букв составлено слово - С Т А Л И Н С К.
Выйдя из вагона, смотрю в сторону Кузнецка, но город моей юности закрыт стройками. Повернулся в обратную сторону, где стояли деревянные домики, но их заменили дома с большими окнами и шпилями по западному стилю. Становится ясно, что строительство ведут военнопленные. Так и должно быть! Небывалый урон и разрушения принесли на нашу землю немцы, обманутые фашистской идеологией. Ныне отрабатывают у нас в Сибири. Военнопленных очень много, но не вижу бараков, огороженных колючей проволокой. Сторожат немцев несколько солдат с карабинами. У немцев свои бригадиры. Могут сесть и покурить по их команде. То есть немецких военнопленных содержат в лучших условиях, чем наших заключенных.
Зашел в здание вокзала. Очень чисто. Крышка бачка с водой закрыта на замок. Висит объявление: «Осторожно! Кипяток». Запах специфичен для всех вокзалов, но, оказывается, Сталинский вокзал чище, чем все те, в которых был.
Свободно взял билет до станции Кузедеево и скорее на улицу, хотя и там дышать нечем. От строящихся зданий волнами тянет незнакомым химическим запахом. Запахи как после взрыва авиабомбы: гарь, раскаленный металл, земля и кровь. Объяснение всему чаду вижу. Из заводских труб густо валит дым и расплывается над стройками города. Страна восстанавливается! Сибиряки денно и нощно работают, обеспечивая всю Россию углем, металлом, лесом и продовольствием.
Посмотрел на здание вокзала и вспоминаю былое, как возвращались с мамой в 1931 году из села Зыряновское, которое расположено под Томском. Нам хватило денег доехать до Кузнецка. Не только копеек, но и куска хлеба не осталось. От голода голова кружилась. Отчаяние такое, что хоть закрывай глаза от стыда и иди просить милостыню. Нам можно было пытаться дойти до Кузедеева пешком, но сил бы не хватило. Где-нибудь по дороге умерли в тайге. Мама тогда пошла к начальнику вокзала. Вернулась с ведром и тряпкой. Вымыла Анастасия Матвеевна полы на вокзале. Я приносил ей чистую воду, а грязную тащил, спотыкаясь на слабых ногах, выливал вокзальную зловонную грязь в сточную канаву. Таскал ведра с водой из последних сил. За работу дали нам буханку хлеба и посадили на поезд до станции Кузедеево. Так мы добрались до брата мамы Осипа Матвеевича Перевалова.
Зашел в вагон. Теплится в душе безнадежная мечта, что это последний в моей жизни поезд. Как мне ненавистны станции, вокзалы и вагоны! Сразу же нахлынут невольно воспоминания об ужасах недавнего прошлого. Успокаиваю себя тем, что, слава Богу, не слышу противного воя моторов вражеских самолетов, ужасающего свиста падающих на голову бомб. Надо мной мирное небо.
Смотрю из окна вагона против течения реки Кондомы. Вижу далеко на берегу реки крайние домики станции Кузедеево. Слева от вагона высоченные скалы, а справа вокруг Кондомы начинают расширяться ровные травянистые просторы. Еще несколько минут, и я сойду на своей станции. Стою на подножке вагона. Надо мной голубое прозрачное небо. Поля огоньков и знакомый запах детства. Радость переполняет душу, а стихи Сергея Александровича Есенина рвутся криком в сторону Кузедеева:
Гой ты, Русь моя родная,
Хаты - в ризах образа…
Не видать конца и края –
Только синь сосет глаза.
Сердце стучит так, что, кажется, разорвется, и я не успею увидеть Кузедеево и моих родных. Поезд останавливается. Я спрыгиваю с подножки вагона на родную землю. Я стою на кузедеевской земле. Не верится! Как будто это сон, который так часто мне приходил на фронте, что я в кругу родных людей в селе Кузедеево.
На конечной станции сойду
На станции Кузедеево меня встретили две худенькие старушки. Родные сестры: Анастасия Матвеевна и Ольга Матвеевна Переваловы. По мужьям Яценко и Заверохина.
Преждевременно постарели за десять лет разлуки самые родные мне люди, особенно мама. Тетушка Оля всего на два года старше мамы, но лицом выглядит свежее. Волосы на голове у матери все седые, а у сестры только начали белеть. Вспоминаю случаи на фронте. Утром видишь молодого солдата с чернявой головой, а к вечеру перед тобой украшенный сединой старик.
Мама растерялась, увидев меня. В грудь мне уткнется, сложив руки на груди, а то обнимает меня. Не знает, что со мной делать. Целуют беспрерывно беззубыми ртами и плачут две сестры. Когда уезжал, то зубы у них были, и сами выглядели намного моложе.
Мама радуется и продолжает причитать: «Все меня успокаивали, когда похоронку на тебя получила, и писем долго не было, а потом неожиданно пошли, что продолжаешь воевать. Потом другая бумага пришла, что «В боях за социалистическую Родину, верным воинской присяге, проявив геройство и мужество, пропал без вести». А мне говорят: «Жив твой Костя!». Мама меня ждала, как и все другие матери, работая в тылу дни и ночи, проявляя героизм и мужество, свойственные русской женщине.
Мама перекрестилась и тихо мне говорит: «Тебе, Костя, можно все сказать. Ты врач, а это что священник. Только без рясы. Тебя крестили в Кузедеевской церкви Святого мученика Пантелеймона. Батюшка рассказывал, что Пантелеймон тоже врачом был. За исцеления больных сам принял мученическую смерть. Может, ты поэтому врачом стал, что таинство крещения в храме святого великомученика и целителя принял. Провидение это, что живой в село вернулся и лечить людей будешь. На то воля Господа!»
Взбадриваю своих родненьких бабулечек: «Сейчас начну работать и откормлю вас всех. Дня два, три отдохну. В бане отмоюсь и отосплюсь. На работу очень хочется сходить, но только чистому, и не только телом, но и душой. Как только я выйду на работу, то ты, мама, уволишься. Будешь домашними делами заниматься. Хватит! Наработалась! Вот если я работать не буду, то меня точно никто не прокормит, тем более, мою семью. Никто меня фронтовика на послевоенное довольствие не поставит. Отвоевал! Награды и погоны в ящик. Пора белый халат надевать. Пока доучивался, добирался в Кузедеево, навыки хирургические растерял. Высшую правду и у Бога не найдешь, а милости он не подаст. При таком послевоенном голоде недолго к нему на приём попасть».
Мама с тетей Олей крестятся и говорят мне: «Не богохульствуй, Костя! Про чистоту души вспомнил, а словами грешишь. Душу в церкви при покаянии очищать нужно. В церковь пойдешь?» Отвечаю резко: «Нет! Не положено!». Обнимаю огорченную маму и с теплотой читаю ей незнакомые строки:
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Мамулька моя успокоилась, еще теснее прижалась ко мне. Вот как действуют слова великого поэта на душу русского человека! Мы с мамой всю жизнь и до войны голодали, но выживали, как и многие другие люди. Будем жить и дальше.
Переправа
От станции Кузедеево нам нужно дойти до реки Кондомы, чтобы попасть в Аил Кузедеевский, а из него идти через сосновый бор в Кузедеево. Вышли на обрывистый берег красавицы реки Кондомы. Противоположный берег более пологий.
Кричим и машем людям на противоположную сторону реки, что стоят у лодок. Нас услышали. К краю берега подошла женщина в сапогах. Сложила руки рупором и кричит: «Матвеевна! Матвеевны! Поднимайтесь выше к устью Теша, а то нас снесет».
По реке плывут нескончаемым потоком бревна. Наш перевозчик идет вверх по левому берегу к устью Малого Теша. Там стоят среди залитой водой тальника лодки. А мы пробираемся по правому берегу через ясачную поляну к устью Большого Теша.
Переправляемся через реку, поместив два моих чемоданами в средину лодки. Вода несет нас по течению наискось реки к левому берегу. Периодически течение бьет в борт, обдавая нас брызгами воды. Жалко будет, если в чемоданы проникнет вода. Книги, тетради с записями лекций, кое-что из накопленного за долгие годы архива, о котором посторонним людям знать не положено, может намокнуть. Слова расплывутся, особенно написанные химическим карандашом. Беспокоюсь, что потеряю бесценную информацию. Довезти с таким трудом от Одессы собранный материал и потерять его на родной реке рядом с домом. Обидно!
Лодочница умело лавирует между бревен.
Аил Кузедеевский
Поднялись мы по тропинке к месту, где стояла первая построенная Василием Вербицким церковь. Молча подошли к остаткам разрушенного храма, которую строили аильские и кузедеевские мужики всем миром в Улусе Кузедеевском. Мама и тетя Оля тихо молятся, крестятся и кланяются каменному остову остатков храма. Церковь св. Иоанна Крестителя – детище Вербицкого – разграблена роговцами. Бесследно исчезли древние и ценнейшие иконы, привезенные из Новгорода, Москвы, Киева. Древние иконы дарили церкви казаки и крестьяне Кузедеево. Ироды надругались над своей же историей, а затем, чтобы и памяти не было разрушили здание храма. Тетя Оля говорит о том, что среди народа слухи ходят: «Добрались варвары и до праха Василия Вербицкого и других погребенных просветителей на Алтае. Сравняли с землей церкви и могилы уважаемых народом людей. Это они так с религией боролись, что мертвых даже боялись. Было это еще в начале тридцатых годов, перед войной. Грехами своими накликали беду на нашу землю».
В середине прошлого века для постоянного места жительства миссионер В. Вербицкий выбрал улус Кузедеевский, расположенный на левом берегу реки Кондомы для строительства стана. Шорцы называли это место Судаг-ал, что в переводе на русский означает Водяной Аил. Из селения открывается изумительный вид на горы, покрытые лесом и реку Кондому, в которую впадает с противоположной стороны Аила река Большой Теш, а выше шорского поселения по левому берегу прорезался сквозь глинистый берег и бесшумно вливается Малый Тешь. Как два брата поддерживают с обеих сторон руками мать, придавая ей больше сил для движения вперед.
Веровать в Бога – это личное дело человека, но, поскольку заложен огромный общественный интерес в веру, совесть и человеколюбие через Господа, то будьте любезны относиться к религии с величайшим уважением, если Вы даже стоите на атеистических позициях. Это и приведет желающего и умного человека к стремлению познания абсолютной истины, пробуждению совести. Безумствующие люди в массовом психозе будут храмы рушить, могилы осквернять, иконы и книги жечь. Нельзя допускать такого грехопадения среди русского народа. Это его гибель!
Смотрим мы на остатки церкви. Много труда и забот было вложено в строительство первой церкви для населения Аила Кузедеевского и села Кузедеево. Обработанные камни на жернова мельниц добывали мужики на крутой горе, названной Жерновой гривой, возвышающейся над крутым поворотом правого берега Кондомы. Тяжелая ручная работа - выбить камень из скалы, обработать его, не расколов, и сохранить по дороге, не утопив в реке и не разбив при установке жерновов на мельнице. Скатывали кругляки к реке и переправляли плотами на противоположный левый берег, а затем везли на телегах в село. Камни, которые не пошли в дело, разбросаны были по всему селу. Старики рассказывали, что Вербицкому пришла мысль сделать из них фундамент церкви. Грузили на подводы тяжелые камни казаки Болтовский Осип Степанович с сыновьями, Батвинкин Варфоломей Андреевич с сыновьями, Пупышев Евдоким с сыновьями. Их имена и фамилии запомнили старожилы. Все жители села помогали святому делу. В те времена рубили срубы домов сообща, помогая друг другу. Тем более, строить первую церковь стремились мужики всем миром. Везли кузедеевцы обтесанные каменные плиты на подводах для закладки фундамента церкви в Аил. Начали выкладывать плиты для фундамента 25 мая 1858 году. 12 октября возведение церкви св. Крестителя Иоанна было закончено.
Память о подвиге Василия Вербицкого люди сохранили, потомкам передали предки и старожилы села. Вербицкий был учителем, этнографом, лингвистом, географом и ботаником. С 1858 года он жил 27 лет в улусе Кузедеевском, постоянно находясь в разъездах, изучая природу нашего края и ведя научные исследования, попадая в сложные ситуации и подвергая свою жизнь риску. Все свои наблюдения, итоги исследований записывал, а научные работы публиковал в центральной печати. Большую работу провел Вербицкий как исследователь и учёный в районе села Кузедеево. Его пример достоин уважения и подражания.
Переваловы и Поповы
Зашел к Поповым в дом батьки Николая, в котором прошла свадьба моих родителей. Когда-то Николай Попов в своем доме разрешил временно открыть трёхклассную школу, пока основное здание строилось. Я, будучи подростком, часто жил у них в маленькой комнате, что в зал выходит. Родовая ветвь моя уходит к Поповым. Потом, как стал зубным врачом, у них жил или у дяди Осипа Матвеевича. Когда Горно-Шорский район организовали и центр из Мысков в Кузедеево перенесли в 30-32 году, то племянница Лубовны, матери Николая, Глафира Кондратьевна Кусургашева с мужем Иваном Яковлевичем Арбачаковым, а он в то время был секретарем ВЛКСМ Горно-Шорского района, поселились у Поповых. Жили в той же маленькой комнате, что периодически доставалась мне. Кусургашева уехала в Москву. После их отъезда в маленькой комнате под кроватью и на подоконнике остались в доме Поповых интересные для истории бумаги в перевязанных веревками стопках. Тащить с собой в Москву столько бумаг? Самим жечь, видимо, было нельзя. Решили, что хозяева их сожгут в печи, а я посмотрел, и почти на каждой бумаге стоит печать: «с е к р е т н о». Даже есть материалы ВКП (б). Потихоньку перетащил к Переваловым и спрятал. Придёт время – изучу! История не простит, если не узнаю, о чём партия большевиков думала в начале 30-х годов.
В родах Переваловых и Поповых раскулаченных, репрессированных нет, как и погибших в ВОВ. Повезло!
Со слов кровных родственников, народ в селе голодает. Выручают заготовки на зиму сушеной ягоды и корней, орехов, рыбы, молотой черемухи. Ребятишки копают корни кандыков и диких лилий – саранки. Очень выручает колба. Выбиваются из земли трубками сочные пучки. Едят их сырыми и варёными. Вся деревня варит супы из зелени с весны. Молодой крапивы хватает на всех. Зеленые супы из крапивы и пучки. На фоне всеобщего голода много больных и нуждающихся в хирургическом лечении. Высокая смертность от травм, патологии, требующей неотложной хирургии, но особенно от инфекционных заболеваний среди детей. Распространён среди населения туберкулёз.
Многое изменилось на моей родине. Природа все также прекрасна. Жить людям нужно, а не искать друг в друге врага. Разве возможны подлые отношения между людьми в столь сказочных местах?
Сельская медицина
В райздравотдел, чтобы захватить на месте начальство, пошел с утра. Заведующий райздавотделом Романов Иван Иванович искренне рад моему приезду, тем более что я хочу взять на себя хирургическую службу. Когда начинаю разговор о предоставлении жилья, начальник уводит разговор в сторону. Однако нам с женой, маме и сыну это крайне необходимо. Строительство дома – это его забота как руководителя, а мне подавай данные по заболеваемости, травматизму, смертности, эпидемиологическому состоянию в районе. Хотя бы карту найди с обозначением всех населенных пунктов. Романов говорит, что у него нет карты. Интересно, для чего он сюда посажен? Ему прежний главный врач Дей Федорович Веников хорошо организованное хозяйство оставил. Наблюдай и командуй. Видимо, следит за подсобным хозяйством, а, что в районе творится, не знает. Во мне появляется нарастающее раздражение, но я сдерживаю отрицательные эмоции, так как Романов участник ВОВ и инвалид 2-ой группы. Передвигается с помощью костылей. Правую ногу ампутировали в госпитале после тяжелого ранения. Видимо хотели спасти ногу и тянули время, пока не попал в госпиталь, но началась гангрена. Выжил, однако сегодня ему трудно. Голова работает нормально, но дать оценку состоянию оказания медицинской помощи в районе ему физически тяжело. Для полноценного выполнения работы нужно постоянно посещать отдаленные села и деревни. Работу откладывать на завтра нельзя. Нужна дисциплина. Романов фронтовик и, наверное, понимает, что без проведения оценки работы на местах это не возможно. Видимо, переживает, что не успевает все объехать, тем более, добираться с помощью костылей среди тайги в далекую деревню по бездорожью, где лошадь и то в трясину проваливается, ему не под силу. Оборотистого помощника ему нужно найти. Да где его возьмешь? Огромная дыра в кадрах медицинских работников.
Я привык за время войны принимать обоснованные решения, перемещаясь по карте. Тогда передо мной лежала неизвестная мне местность, но вокруг Кузедеева с детства всё знакомо. Спокойно говорю: «Вы, как-нибудь быстрее определяйтесь хотя бы с временным жильем для моей семьи. Ваше дело – следить, чтобы грязь с территории больниц и фельдшерских пунктов была убрана, а не в клиническую медицину лезть. Кто за хозяйственную службу отвечает?» Чувствую, что мои вопросы довели Ивана Ивановича до злости. Получаю в ответ резкие слова: «Может, ты на себя руководство здравоохранением района возьмешь? Я на это место партией поставлен. Не тебе меня учить. На хозяйстве такой же инвалид, как и я, но я на костылях передвигаюсь, а он без правой руки управляется. Руку ему на фронте оторвало, а один глаз только ночь от дня отличает. Крестьянников его фамилия! У меня людей острая нехватка, а тебе дом подавай! Пусть ты и фронтовик. Таких, как ты, много. Ютятся, где придется. Некоторые в землянках живут. Время тяжелое». Заведующий районным отделом здравоохранения разозлил меня. Говорю командным голосом, как на фронте: «Учиться никогда и никому не поздно. Тем более, в мирное время, как мне, так и Вам. Сегодня население остро нуждается в медицинской помощи и, прежде всего, хирургической. К Вам хирург приехал, а моя жена терапевт, уже почти три года в больнице работает. Можем и уехать! У нас растёт сын. С каких это пор Вы фамильярничать стали? Мы с Вами в одном полку не воевали! А чтобы хозяйство в порядок привести, нужны, прежде всего, мозги, а другую работу выполнять найдутся люди с руками и ногами. Я коренной житель этих мест. Меня знают, и я со многими знаком. У меня к Вам просьба! Во-первых, пока я езжу в Кемерово, чтобы все данные по району были на столе и с картой. За моё отсутствие многое могло измениться. Во-вторых, определитесь с местом жительства моей семьи. В-третьих, Вам неужели не понятно, что начинать надо с периферии. Скажите мне, в каком из ближайших поселений у нас фельдшерский пункт?» Вскипевший заведующий райздравотделом внезапно остыл: «Во Втором Бенжерепе опытный фельдшер работает. Бывший фронтовик Власюк Петр Аникиевич». Спрашиваю: «А в Сары-Чумыше есть?» Отвечает уныло: «Нет! Был, но уехал. С врачами у нас туго, а уж фельдшеров единицы». Стараюсь спокойно объяснить ситуацию: «Вот мы с Вами два фронтовика. Без обид на меня, но на кой же черт у Вас опытный фельдшер сидит вдали от основной дороги. Его в Первый Бенжереп переводить надо. Рядом Юла, Кандалеп, тот же Второй Бенжереп, и из Сары-Чумыша люди поедут к нему. Так ближе. А от фельдшерских пунктов подтягивать на райбольницу людей можно. Иначе нам не снизить заболеваемость и смертность. В селах нужно организовывать медицинские пункты при выстроенных домах для фельдшеров. Разделил дом на две части. Одна для хозяина и его семьи, а другая половина медицинская». Молчит фронтовик. Надеюсь, что мы поняли друг друга. Пока он ищет какие-то бумаги, копаясь в столе, быстро написал ему заявление о приеме на работу в кузедеевскую районную больницу хирургом. Иван Иванович углубился в план действий. Весь ушел в мысли. Что-то пишет и чертит на бумаге. Я тихо ушел, положив организатору здравоохранения заявление на стол.
Иду и размышляю. Неотложная хирургия всегда будет, но для того, чтобы пошла плановая хирургия, нужна и система выездного осмотра населения. Хотя бы терапевтическими и фельдшерскими силами. Но системы нет, как и плана у заврайздравотделом. Неизвестно состояние фельдшерской помощи в районе? Хотя бы медицинские сёстры были! Их нет! Мне, в виду отсутствия карты района, неизвестно количество населенных пунктов. Количество жителей в них. За время войны могли произойти большие изменения. Мне нужно знать расстояние от села Кузедеево до любой заимки. Состояние дорог, а вот они, пожалуй, не изменились за десять лет, а где-то их вообще нет. Возможности средств доставки больного для оказания фельдшерской, а затем и врачебной помощи ограничены. Проблем предстоит решить много, но на месте стоять нельзя. Возвращаясь с фронта, мечтал, как посвящу себя хирургии, но не снимал с себя организационных обязательств. Не будет поэтапно четко организованной и работающей медицинской помощи, не бывать и высококвалифицированной и вовремя оказанной населению хирургической помощи. Надеюсь на совместное решение организационных вопросов в областном отделе здравоохранения. Надеюсь, что встречу понимание в Кемерово! Иначе нас задушит высокая смертность населения. На такой огромной площади тайга, с забившимися в нее малыми и большими деревнями. Организовать достаточную медицинскую помощь населению проблематично. Нужно усиленно работать.
Ия Семеновна работает районным терапевтом, а мне достанется вся хирургия и еще, как я понял слова Романова, по причине отсутствия инфекциониста, весьма трудоёмкая работа в инфекционном отделении. Пусть временная и знакомая с фронта, но придётся читать работы уважаемого советского инфекциониста А. Ф. Билибина. Зашел представиться главному врачу больницы Доломановой Нине Федоровне. Увидел давно знакомую огненно-рыжую голову. Доломанова из коренных кузедеевцев. Когда я работал до войны стоматологом, она ещё училась на лечебном факультете в Томске. Однако наша встреча прошла на официальных тонах. Разговаривает со мной холодно и как начальник с подчиненным. Как меняются люди, севшие в кресло. На фронте не была, а начала давать мне установки о правилах поведения на её территории. Выслушал молча, буркнул: «До свидания», - и ушел. Понял, что я тут не ко двору пришелся.