Почти два года наш брак был на грани распада, пока, наконец, не завершился разводом. Встречаться каждый день с Антониной, теперь уже секретаршей у мэра, я был не в состоянии, и уехал в зауральский городок, на завод.
По протекции Вадима, военного представителя на этом оборонном предприятии, стал работать мастером отдела техконтроля и жить в заводском общежитии для молодых специалистов. Ужинал обычно в ресторанчике на первом этаже того же общежития.
Там я в одиночестве и сидел за столиком, когда ко мне с двумя кружками пива подошел мужчина лет сорока на вид и с моего разрешения подсел напротив. Так произошло мое первое знакомство с местными. Быстро и въедливо, мужчина осмотрел меня, я в свою очередь сделал то же самое. Худое, помятое лицо с заметными шрамами на верхней губе и подбородке.
– Извините, вы недавно в городе?- вкрадчиво осведомился сосед по столику.
– Да. Недавно...- и, чтобы внести ясность, уточнил: - Работаю на заводе, а живу этажом выше.
– Борис.
Мужчина протянул руку. На пальцах и на запястье тускло синели наколки, сигнализируя о его прошлом.
– Виктор.
Он пил пиво, я – чай. Я кратко рассказал о себе, Борис поведал о своей жизни. Отбыл в зоне червонец за тяжкое преступление, которого фактически не совершал. Выучился играть на аккордеоне, стал художником - оформителем и, вернувшись в город, работает рекламистом в кинотеатре.
Все городские новости и сплетни ему известны! – прихвастнул.
– Ты молодой еще и, наверно, скучаешь по бабе? - спросил он, узнав о моем разводе. – Подружка тебе нужна, это ясно. Могу познакомить. Медсестра. Девка чистая. - В кривой ухмылочке блеснули стальные коронки.
А почему бы и нет? Только так я избавлюсь от изнурительных воспоминаний, от Антонины…
Прошло какое-то время и я опять встретил Бориса .
– Ну, как там медсестра ? – спросил я как бы между прочим.
– Идем в гости, если настроен.
Пришли в общежитие какого-то ведомства. По дороге Борис сообщил, что медсестра Катерина живет в одной комнате с девушкой Бориса.
– Моя Валентина - баба что надо. Катюха другого сорта.
– Какого другого? – я приостановился.
– Да не бойся! Может, даже понравиться… – Борис засмеялся.
Он не ошибся. Черные глаза, черные волосы, собранные в пучок на затылке, узкий нос с горбинкой. Валентина, худенькая, голубоглазая блондинка, смотрелась рядом с Катериной ангелочком.
– Привет девочки ! – Борис выставил на стол водку и пиво. – Можно у вас праздничек отметить?
- Какой еще праздник? – Катерина показала мелкие белые зубки. - Знаем ваши праздники! Скажи лучше, что привел нового своего дружка.
- Ух ты, моя догадливая! Привел. Знакомьтесь.
Тосты выдавал Борис. Катерина пила по полной, разбавляла тосты анекдотами и воспоминаниями о шахтерском городке Анжеро-Судженске, где училась. Воспоминания были позабористей анекдотов.
Борис, подмигнув мне, предложил Валентине прогуляться, и они ушли.
– А что мы будем делать? – Улыбаясь во весь свой бисер, Катерина уже снимала кофточку. Она осталась в майке. Черные глаза смеялись. Она провоцировала к насилию, и прелюдия любви свелась к силовому единоборству. Я ждал, что она завопит: «Помогите!» но этого не случилось.
Накинув на плечи искусственную шубку цвета малины, стуча пластиковыми тапочками, Катерина умчалась в конец коридора в ванную. «Ну все!» - подумал я, выравнивая дыхание, но Катя уже прибежала обратно и, на ходу сбросив свою замечательную шубу, плюхнулась рядом на кровать. Холодная после водной процедуры, прижалась ко мне. Я подумал, что следующий любовный раунд пройдет в нежности. Но всё повторилось!
– Катерина, хватит! – сказал я решительно, приводя в порядок свой гардероб.
– Слабак! – она не скрывала разочарования. – Вот у меня геолог был!..
Я нисколько не позавидовал тому счастливцу.
Пришел Борис с Валентиной, и еще две бутылки пива украсили наш праздник.
В общежитии, после душа лежа в кровати, я попытался разобраться в случившимся. Конечно, Катерина своим темпераментом могла бы затмить многих, но это ли мне надо?
* * *
Здесь, в Сибири, подступала зима.
Как обычно, вечером я спустился поужинать. В этот раз, выйдя из зала, в безделии остановился возле раздевалки. С улицы заходили люди. Девушка в коротком пальтеце голубого цвета, в белой пуховой шапочке и унтах задержалась у дверей. Разрумяненная с мороза , она выглядела новогодней Снегурочкой. Круглое лицо с серыми узкими глазками было чистым, не накрашенные губы сложены в полуулыбку. Обводя взглядом фойе, слишком уж не заинтересованно глянула на меня. Это задело. Я подошел и спросил:
– Вы кого-нибудь ищете, девушка?
– Нет. Просто гляжу…
– Может, вас нужно проводить до дома?
– Я не домой. – Она говорила со мной, как со старым знакомым. – Мне надо зайти к деду.
К деду так к деду. У девчушки с аккуратно вздернутым носиком дед натурально мог быть.
Она бросила на меня несколько оценивающих взглядов и, как мне показалось, осталась осмотром довольна. Она явно « велась». Но сколько ей лет? Похожа на школьницу, сбежавшую с урока физики.
Девушка заметила мой интерес и, не дожидаясь вопросов, продолжила разговор.
– Дед - дядя моей подруги. Мы его дедом зовем. У него плохо с ногами. Ленка приходит к нему делать уборку. Можно к нему придти с другом, он не против.
Вот теперь все ясно. Или почти ясно. Спросил напрямую:
- Что ваш «дед» пьет?
– Водку он пьет. От водки, наверно, и болеет.
– Взять бутылку и к деду?
Я смотрел во все глаза, ожидая хоть какого-то смущения. Ничего подобного!
– Давай. Там, наверно, уже Ленка со своим парнем.
– Маня! - окликнул я знакомую официантку, выглянувшую из зала. – Бутылку на вынос, пожалуйста!
Маня, грудастая брюнетка в кокошнике, улыбнулась мне, а на «школьницу» бросила далеко не лестный взгляд.
* * *
– Тебя как звать? — глядя на катящийся рядом колобок, спросил я.
– Нинка. А вас?
– Да ладно! Чего это «вас». Будем на «ты». Виктор я. Можно Витя.
– Витя, а я видела тебя с… девушкой. Я ее знаю. Катя.
– Да. Было такое, - подтвердил я с неохотой.
Мы шли мимо ряда двухэтажных ничем не примечательных домов, где поселили во время войны спецов из Ленинграда.
– Дед здесь живет.– Показала Нинка на один из них.
Дверь в квартиру на втором этаже открыла пучеглазая русая красотка. Она нисколько не удивилась, что за спиной Нинки стоит высокий мужчина в пыжиковой шапке . И сделала зазывающий жест. Я зашел в коридор и уже без приглашения разделся. Нинка проворно скинула пальто и шапочку.
– Пошли! – Она потянула меня за руку.
На кровати сидел небритый худой мужчина неопределенного возраста, где-то между пятьюдесятью и семьюдесятью . И рядом – тот самый дед, выглядевший не лучше.
– Это Виктор, - представила меня Нинка, – а это дед - Валерий Семенович, Лена и… – Нинка застопорила речь, – Как тебя звать?
- Меня? Толик. Толян…- губы мокрого рта у небритого расплылись в пьяной улыбке. – Я тут, бля…
– Толян! Закрой пасть! – Лена толкнула его в плечо, и он, обведя взглядом комнату, повернулся к ней.
– Ты чего дерешься? – и опять та же улыбка.
– Ленка! Я говорила тебе: отшить надо этого алкаша! - Нинка недовольно впятила губки.
– Виктор, вы где работаете? – вступил в разговор хозяин квартиры. Высохшее лицо и красные веки говорили о болезни.
– Вы, наверно, на заводе трудитесь? – Слова он произносил медленно, с остановкой после каждого. Правая рука, лежащая на столе, мелко дрожала.
– Да, на заводе. Мастером ОТК. – Сказал я, опережая вопросы.
Валерий Семенович покивал головой и уставился взглядом в пустой стаканчик, стоявший перед ним. Нинка перешёптывалась с Ленкой, Толян, навалившись грудью на край столешницы, молчал. В наступившей тишине я вспомнил о водке.
– Извините, - сказал я, принес из коридора и выставил бутылку. Валерий Семенович оживился, и его трясущаяся рука двинулась в сторону посуды. Ленка цепко схватила бутылку за горлышко, отвернула пробку и поровну разлила веселящую жидкость. Выпили все, в том числе, и оживившийся Толян, после чего он плотно улегся головой на столе. Остатки водки Ленка разделила на двоих с Нинкой.
Нинка с Ленкой о чем-то разговаривали вполголоса. Время шло. Компания эта мне надоела.
– Извините, но на всех здесь места не хватит, – глядя на меня, вдруг заявила Ленка, – Мы с Толяном кое-как на диване перебьемся, а вы…по домам. В другой раз.
Нинка утвердительно кивнула головой.
Мы с Нинкой вышли на пустынную улицу и потащились по нерасчищенному тротуару на другой ее конец. Нинкин дом оказался рядом со спортивным залом, куда я приходил в свободные вечера и где Вадим качал мышцы. Нинка шла, заплетаясь, что-то бурчала себе под нос и висела на моей руке. У своего дома она встряхнулась и спросила:
– Где мы встретимся?
Встречаться мне не очень хотелось и я, чтобы отделаться, сказал:
– Может быть, в ресторане ?
– Нет. Ты в заводской общаге живешь, на втором этаже, над рестораном?
– Да…- удивился я такой осведомленности, - откуда ты это знаешь?
– Знаю. Ты лучше скажи, в какой комнате?
– В восьмой.
– Жди в гости как-нибудь…А пока - пока!
* * *
Вадим пригласил меня на день рождения дочери . Оббегав немногочисленные магазины , я купил в подарок двухлетней Даше большую куклу. Кукла закрывала глаза и произносила что-то похожее на «ма-ма». Я был уверен, что дочь Вадима придет в восторг и порядком огорчился, потому что это была уже третья такая кукла.
Жена Вадима Юля и ее подруга, тоже учительница, Таня, хлопотали на кухне, Вадим устроился перед телевизором, а мною занялась Даша. «Ви-тя, Ви-тя!» - ее голосок звенел непрерывно. Я был завален игрушками. Три одинаковых куклы, рыжий орангутан, кролик из белого меха были разложены у меня на коленях, на кресле, а Даша подносила новые. Пришедшая из кухни Таня присела на кресло рядом и напрасно пыталась переключить внимание Даши на себя. Она подняла маленькую куколку, упавшую с подлокотника моего кресла и сразу же раздался визг Даши: «Не надо!»
Дети меня не боятся, идут на контакт. А меня к детям влечет их неистовое фантазерство, от которого их торопятся избавить родители, школа, общество. Права, наверное, грустная шутка, что жизнь - всего-то шесть лет до школы и год после пенсии.
Приготовления к обеду закончились. Дашу Юля накормила и увела спать. Даша не успокоилась, пока не помахала мне рукой и не пропищала: «Ви-тя, Ви-тя!»
Праздник во все времена и у всех народов это - обильная пища и возбуждающее питьё. Меня посадили напротив Тани, и я начал ее изучать. В ней проглядывало что-то азиатское. Кожа лица была персиково-бархатистой. Темно-карие глаза. Сразу же припомнились строки Давида Самойлова: «…лицо твое степное, угрюмых глаз неистовый разлет, и губы, опаленные от зноя». Она пила вино без жеманства, аппетитно ела, непринужденно поддерживала разговор, который вращался вокруг детей. Я понял, что у Тани есть сын примерно того же возраста ,что и Даша, и что, скорее всего, нет мужа.
Меньше всего в общем разговоре пришлось говорить мне. Вадим представил меня, как друга детства, а я подтвердил, что работаю на том же предприятии , что и он и по сходной специальности, но человек гражданский. Что я одинок, по-моему, обеим женщинам было ясно без вопросов .
Внешность Тани не оставила меня равнодушным. Её не портили крупноватые руки, невысокая грудь, узкие бедра. Есть что-то от бегуньи или лыжницы. Таня рассматривала меня не менее внимательно. Мне захотелось ей понравиться.
Значит, у нее ребенок, сын. Антонина категорически отказывалась заводить ребенка и это, в основном, решило судьбу нашего брака. Для меня ребенок – неразрывная связь мужчины и женщины , без ребенка нет семьи. Ребенок, сын, мое продолжение во времени, моя Вечность….
От Вадима я ушел вместе с Таней. Провожать было недалеко: ее дом на той же улице, в ряду пятиэтажек новой постройки, но мы шли долго. Разговаривали вроде бы ни о чем. Но я ощущал значимость каждого ее вопроса и сам отвечал обдуманно. Подав руку на прощанье Таня обронила небрежно:
– Заходи как-нибудь. Посмотришь мои книги . Может быть тебя что-то заинтересует.
И назвала номер квартиры.
* * *
В заводской многотиражке напечатали мое стихотворение. Среди других оно смотрелось белой вороной. Я написал что-то о говорящем дожде и лужах на асфальте, нескромно подглядывающих под женские платья. В цеху, где я работал, появились поклонники нового таланта. Первым меня поздравил с публикацией токарь с участка метизов. В конце смены он предложил прогульнуться вместе.
Мы пошли от проходной завода через пустырь до первых домов города и всю дорогу говорили о поэзии, козыряя именами известных нам авторов, ближних и дальних . Меня он отнес к группе символистов, о которых я имел тогда отдаленное представление . Я спросил Стаса, пишет ли он сам стихи. «Не грешу этим, но читаю много. Боюсь чистого листа бумаги». Он посмеялся вместе со мной. Я признался, что только недавно преодолел робость перед публикацией.
– Нет, твои стихи стоящие, то есть настоящие. Задевают. Даже Томка не фыркнула, прочитав, а подруга ее, по моему, за это стихотворение влюбилась в тебя.
– Уж так и влюбилась?
– Второй день о тебе говорит. Она ведь в нашем цеху работает. На протяжке.
Протяжка была под контролем второго мастера, но я не раз был на его участке. Я стал вспоминать девушек –протяжчиц. Рослая, стройная даже в рабочем халате, белокурая запомнилась. Остальные как то прошли мимо внимания. Из-под косынки у белокурой выбивалась кудрявая челочка и сразу захотелось запечатлеть этот факт в стихах. Я вполуха слушал Стаса, пока до меня не дошло, что он приглашает меня к себе в гости в ближайшее время, когда к Томке, его жене, придет подруга из цеха.
–Приходи… Ведь тебе интересно будет услышать похвалу от симпатичной девушки, а?
– Не знаю…Может быть это неудобно? –Тянул я резину, не желая сразу сдаваться.
Мы расстались со Стасом на перекрестке. Время шло, Стас приглашения не подтверждал, я не напоминал. Несколько раз я, вроде бы по делу, побывал на протяжке и был замечен белокурой, даже одарен улыбкой. Меня , правда, огорчило то, что она ушла после работы вместе с рослым парнем. Приступ словотворчества тут же угас и стихи о кудрявой чёлочке я так и не написал.
* * *
Нинка заявилась, когда я её совсем не ждал. По правде сказать, я стал забывать встречу у деда и свою пьяную болтовню. Нинка пришла подвыпившая и принесла бутылку портвейна.
– Я подумала, что у тебя никакого пойла не найдется и прихватила вот это. В следующий раз запасись.
С мороза ее щеки густо розовели. Глаза казались темными из-за расширенных зрачков. Небрежно сбросив пальто на мою кровать, она стала стаскивать сапожки.
– Фу! У тебя жарко так! Извини, я кое что сниму с себя.
Она стянула через голову свитер и осталась в одной сорочке, под которой, как ни напрягайся, лифчика не просматривалось.
– Витя! Открывать бутылку обязанность мужчин…Или ты не мужчина?
Она начала рассказывать о каком-то Жорике , лапавшем ее без спросу и получившем от нее по морде, о дежурной по «вашей вонючей общаге» , пытавшейся ее не пустить…
– Я захотела и пришла… Не ее собачье дело! Еще документ у меня спрашивала!...Мой документ всегда при мне, - она захохотала. –Тебе, Витя, могу показать.
Забыв про портвейн, который я медлил открывать, она упала головой на свое пальто и мгновенно отключилась. Я забросил ее безвольные ноги на кровать и вышел в коридор объясниться с дежурной.
– Об этой девице кое-что знаю. Родители приличные, уважаемые люди в городе…Кто бы мог подумать!...Вы уж, Виктор, поберегитесь!
Я заверил «тетю Дусю», как все в общежитии звали дежурную, что ничего дурного не произойдет, протрезвеет девушка – провожу ее до дома.
Нинка лежала на спине, спокойно дышала, приоткрыв рот. Её полудетское тело не вызывало у меня никаких эмоций, кроме жалости. Сев за стол, я стал набрасывать строки стихотворения, не относящегося к событию.
Она проснулась сама, села на кровати и окликнула меня вполголоса.:
– Витя!
– Доброе утро! – откликнулся я в шутку. –На новом месте приснился жених невесте?
– Нет. Чепуха какая-то лезла в голову. Сколько уже времени?
– Скоро десять.
– Проводишь меня? А что я тут пьяная городила? Бред какой-то. В ресторане день рождения девки отмечали. Оттуда и пришла. Кстати, скоро день моего рождения. Приглашаю. У деда отметим.
– И сколько тебе стукнет?
– Пока секрет. Но, в общем-то, много. Мой вид обманчив, все меня молоденькой считают… Придешь поздравить?
Нинка темнила. Ей было не более семнадцати . При ее «приличных и уважаемых» родителях можно налететь и на провокацию , не отмоешься…
Представить Нинку своей женой, матерью моего ребенка, у меня никак не получалось.
* * *
В спортзале встретился с Вадимом. Он со смехом рассказал, как Даша играет с тремя куклами. Рассаживает их в ряд, называет «Витя», «Таня», «Деда». У меня могла бы быть такая же дочь, но Антонина предпочла свободу. Сидит теперь в приемной шефа , получает презенты и улыбки клиентов. Мать за ней ухаживает, как за маленькой. Все у нее есть. Даже любовь моя еще осталась, хотя я не хочу в этом признаться.
Мать в письме сообщала, что отец прибаливает и о моей «бывшей» - вскользь. Живет, мол, одна, работает. Мать развод не одобряла, хотя Антонина ей никогда не нравилась. Отец после фронта и ранения доработал на заводе до пенсии, но на скамеечке не сидел. «Витька, надо забор поправить…Витька, пару листов на крыше заменить надо!» Представить не могу, что он лежит больной.
* * *
В десятой комнате живут две девушки. Обе работают в техотделе. Ко мне относятся почти по матерински. Одной за тридцать, другая помоложе. У них в комнате неплохой телевизор и на интересные, по их мнению, фильмы меня приглашают. Приглашают и на чай, отвергая все мои попытки принести к чаю чего-нибудь покрепче, типа сухого грузинского. Зову их я тетями – тетя Клава, постарше и похудее, увлекающаяся вязанием, и тетя Вита, помоложе, полноватая, любительница литературы, одобрявшая мои попытки поэзии.
-- Виктор, у тебя получится. Уже получается. Вот какая свежая метафора! И образ! Работай над словом, читай…Вот в журнале замечательные стихи…- и она называет автора, как своего близкого знакомого.
Я читал стихи, не всегда докапываясь до смысла, и опять сочинял по-своему, получая от Виты нагоняй за вторичность, банальность и неграмотность.
* * *
– В эту субботу у тебя, надеюсь, срочных дел нет? – Стас вытирал руки ветошью, готовясь на перерыв. – Почитательница твоих стихов сама Томке напомнила. Хочет девушка поближе с поэтом познакомиться.
– Стас, мы тебя ждем! – крикнули от столика в закутке цеха собравшиеся доминошники.
– В субботу, в четыре! – И Стас скользнул между махинами станков.
Сегодня четверг, есть еще время до субботы подумать и решить, стоит ли заводить новое знакомство, не разобравшись с уже имеющимися.
- Виктор Семенович! Подойдите пожалуйста!
Это голос контролера, моего подчиненного, дотошного «дяди Саши». Он уже на пенсии, но равного ему в нашем коллективе нет. Раз он позвал, значит спорный вопрос и мне надо принять одно- единственное правильное решение. Цех работает на «оборонку» , отсюда и спрос с контроля.
Минут двадцать с мерителями колдуем над деталью размером всего-то с мобильный телефон, прежде чем делаем неутешительное для производственников заключение – брак!
Конец рабочей недели и уже готовы планы на выходные. Завтра после работы к «деду», на день рождения Нинки – обещал! А в субботу к Стасу. Тоже обещал… И надо, наконец, решить: где и с кем встречать Новый Год.
* * *
Уже снизу слышался гром музыки. Мне открыли только после пинка в дверь. Открыла Ленка - уже на взводе. Застолье было в разгаре. Увидев меня Нинка оттолкнула угрюмого прапорщика, сидевшего рядом, подскочила и повисла на шее. Мой подарок, коробку духов, бросила на кровать рядом с пьяным дедом,
– Витя, сюда, рядом со мной! Твое законное место!
Она налила рюмку водки мне и полный бокал себе.
– За меня, за мои восемнадцать! Ура!
Значит, обманывала меня, прибавляя возраст.
– За тебя! –Я отпил глоток и опустил руку с рюмкой.
– Нет! Так не пойдет! За меня пить до дна! – и она выпила свой бокал именно так.
Прапорщик, видимо, очередной друг Ленки, молча глазел на Нинку, переводя иногда мутный взгляд на меня, словно удивляясь, кто этот штатский, который обнимает именинницу. Нинка, обнимая меня, дирижировала в такт песне, льющейся из магнитофона.
Ленка, Нинка, даже дед что-то говорили , пытаясь перекричать музыку. Молчал угрюмо насупившийся прапорщик. Я делал вид, что подпеваю мелодии.
От водки, пришедшей к концу, перешли к пиву. Дед повалился головой в подушку, Ленка висела на мощном плече прапора, а Нинка добиралась до меня, расстегивая пуговицы моей рубашки. Потом она сняла свитер и осталась в одной ночнушке, от чего прапор вытаращил глаза и попытался отстранить от себя Ленку. Не тут-то было! Ленка очнулась и ещё крепче вцепилась в служивого.
Опираясь на мое плечо, Нинка встала над столом. Постучав ложкой по краю салатницы, никто, конечно, на стук не обратил внимания, крикнула:
– Стоп! Стоп, ребята. Время позднее, именинница хочет отдохнуть. Имеет право… Ленка, теперь моя очередь на диван…Витя! – она наклонилась ко мне. – Диван наш до утра!
Перспектива остаться до утра на диване с пьяной Нинкой меня не радовала, да и прапор мог спьяну накуролесить. Я встал из-за стола и вытащил за собой Нинку:
– Нинуля! – уговорить её можно было только нежностью, - Нинок! Пошли из этой хаты ко мне. Тут задохнуться можно. У меня спокойно, постелька чистая…
Нинка, пьяно улыбаясь, глядела на меня во все глаза, явно не понимая сути моего предложения. Я нанес самый решительный удар:
– Ниночка! Я же люблю тебя! Идем отсюда ко мне!
Подобрав свитер, я надел его на несопротивляющуюся Нинку и вывел ее в коридор.
Прапор сделал попытку встать, но Ленка вцепилась в него мертвой хваткой, и он обреченно сдулся.
На улице шел мелкий снежок, чистый морозный воздух был удивительно приятен после духоты в квартирке деда. Нинка, держась за меня обоими руками , блаженно улыбалась. Чтобы закрепить успех похищения, я наклонился и поцеловал её в пухлую щечку.
– Пошли, пошли! Помаленьку…Скоро придем.
К себе я Нинку, конечно, не повел. И ложиться с ней на узкую общежитскую коечку не хотел, и вообще нечего ей делать у меня. Я уже сделал для себя твердый выбор: Новый год встречаю у Вадима. И там будет Таня!
У своего дома Нинка пришла в себя.
- Ты меня сюда приволок? Обманщик! Ладно . Все равно люблю. Прощаю!
Обмазав меня остатками губной помады, покачиваясь, она ушла в подъезд.
* * *
В субботу проснулся поздно – праздник и прогулка по морозу дали себя знать. Вспомнил прапора. Пусть немного потерпит, и Нинка, на которую он глаз положил, освободится. Хотя и мне она в общем-то нравилась, непутевая девчонка, дуреха!
В ресторане оказался Борис. Давненько не виделись. В последнюю встречу он поинтересовался, как мне Катерина. Я подтвердил, что она действительно «другая». Теперь он шел ко мне, лавируя между еще пустыми столиками.
– Привет Витек! Пиво? А, ты же не пьешь его…
– Лучше чаю или рассола.
– День рождения Нинки отмечал?
– Да. А ты откуда знаешь?
– Знаю. С прошлых лет помню... Не буянила именинница?
– Нет. Я ее домой отвел…
– Домой? А чего у деда не остались? Именинница была бы не против…
Борис, конечно, знает праздники на квартире деда. За Нинкой , как за кометой хвост приключений потянется длинный! Борис, хитрый бывший зэк, знает про Нинку много больше, чем говорит. Он к ней много ближе, чем мне показалось вначале. И во всех его разговорах о ней слышится предупреждение.
Вернувшись к себе стал собираться на встречу с поклонницей моих стихов, к Стасу. Перебрал листочки, сложил в одну пачку, перегнув пополам сунул в карман – разберусь на месте.
* * *
Снег, по - февральски влажный и липкий, покрывал меня броней с ног до головы. На перекрестке буксовала легковушка. Водила, щупленький мужик, выйдя из машины, беспомощно оглядывался. Жди теперь службу дорожную, если она есть в этом городишке.
В коридоре у Стаса я заметил пальтецо с меховым воротничком, шапку-ушанку из белого кролика: «Нет, не блондинка с протяжки». Моя напряженность спала. Блондинку я видел в синтетической шубе под леопарда и в норковой шапочке.
За столом сидели Стас и девушка. Девушка была полной противоположностью той блондинки. Густые темные прямые волосы, смуглое лицо. Нос «уточкой», брови подковками над темно-карими глазами . Ненакрашеные губы с приподнятыми уголками, словно готовые к улыбке. Все это я охватил взглядом раньше, чем сказал «здравствуйте».
Из второй комнаты вышла женщина и ребенок, мальчик лет пяти. Серьезный, большеглазый, он внимательно посмотрел на меня и, глянув на Стаса, негромко сказал: «здравствуйте».
– Это моя половина, Тамара, можно звать Томкой. И Владик.
Плоская рыжая Томка была обсыпана веснушками. Большие, водянистые серые глаза из-под тяжелых век смотрели испуганно. Она то и дело бросала взгляды на мужа, словно ожидая команды. И команда последовала:
– Томка, давай тащи все на стол. Будем праздновать. Ровно пять лет и один месяц, как нас окрутили в ЗАГсе. Отметим эту печальную дату, превратим ее в праздник. А ты, Владик, к своим игрушкам марш!
Все это Стас изрекал командным голосом и мне показалось, что при слове «марш» Владик втянул голову в плечики. Стас явно был монархом в своем маленьком государстве. Томка пошла на кухню. В открытую дверь второй комнаты был виден стол и часть детской кроватки.
- А теперь вы, гости, познакомьтесь. Оля, по отчеству Петровна и Виктор Семенович. Будьте знакомы!
Уголки губ Оли приподнялись выше в неуверенной улыбке, но глаза, как мне показалось, остались грустными.
- Очень приятно! - Сказала Оля грудным, мягким голосом.
Принесла из кухни закуску и присела к столу Тамара. Она не произнесла ни слова. Зато Стас не умолкал. Оля отделывалась междометиями, я кивками головы подтверждал тирады хозяина.
Стас вещал о семье, о жизни. Молчаливая Томка, к моему удивлению, выпила рюмку до дна, даже не поморщившись. Она стала разговорчивей, вступала в полемику с мужем. Стас, налив только себе, выпил.
– Извините! –он наполнил рюмки. –Я вроде забыл, что вы тоже потребляете эту гадость…Первый тост был за нашу пятилетку, второй выпьем за ваши пятилетки, за вас. – и буквально вплеснул рюмку в один мах в рот.
Я смотрел на Олю, сравнивая ее с Таней. Что-то общее в них улавливалось, спортивное - в ловких движениях.
– Оля, каким спортом занимаешься? – спросил я совсем не в тему разговора.
Оля какое-то время удивленно молчала, что дало Стасу активно включиться.
– Да она у нас спортсменка - что надо! И по заводу и по городу.
– Ну, пожалуй, по городу не так уж…- Оля смутилась.
– Это ты брось! – Стас загорячился. – Первое место на четыреста разве мало?
– Четыреста – это по молодости было…
– Тоже мне старуха! – Стас не сдавался. –Твой рекорд стоит до сих пор не побитый!
– Хватит с меня и малой ракетки… А вы, Виктор Семенович, с каким спортом дружите?
– Во-первых, Оля, предлагаю «на ты». А из спорта остался один баскетбол, болен им с институтских времен….
-– Ну, собрались спортсмены! –Стас разлил остатки водки по рюмкам. – Между прочим, у меня первый разряд по боксу…Юношеский. «Мухач» я (от слова муха)… А Томка по литрболу ударяет …Томка, иди спать! Спать, я сказал!
Из спальни выглянул испуганный Владик.
- Ма…а! Иди ко мне..Я спать хочу..
Тамара, услышав голос сына, медленно переставляя ноги, направилась в спальню.
- Вот так и живем. –Стас развел руками. –А вы сидите, сидите… Есть закуска, водка будет... Пять сек – и принесу, ларек рядом, круглосуточный - для трудящихся…
– Нет, нет! – запротестовала Оля. – Меня и так дома, наверно, потеряли … Я ухожу, Стас. Ты Томку не обижай!
– Я обижаю? Это она меня обижает. Чуть что бежит к своей матери, Владика туда тащит…
Оля, махнув рукой на Стаса, вышла в коридор. Я тоже поднялся.
– Пойду и я. Олю надо проводить. Спасибо за прием! – Я пожал руку Стасу.
В коридоре Оля, уже одетая, немного смешная в своей огромной шапке , ждала меня.
Снег идти перестал, небо расчистилось, показались звезды и мороз вспомнил, что февраль - зимний месяц.
Оля жила в большом старом доме, сталинке, недалеко от завода. Площадь перед домом была украшена трехгранным пилоном в честь Победы.
От разговора про спорт мы перешли к литературным темам и обнаружили сходство в оценке читаных книг .
– Я принес несколько своих стихов, чтобы прочитать, но, видно, не судьба…
– Что так мрачно? Ваши…то есть твои стихи, Виктор, мне понравились. Новые в многотиражке появятся. А потом, мы же в одном цехе работаем. Если найдешь время, дашь почитать в рукописи. Стас сказал, что я на протяжке?
– Сказал. А что, Стас всегда такой дома?
– Да, к сожалению. Тамара - моя школьная подруга, выскочила замуж в восемнадцать – любовь! А теперь сама к рюмке прикладывается, а Стас…Их это дело, Томки и Стаса… Только я в любовь как-то не верю , а замужества боюсь… Пока, до встречи в цехе.
* * *
Я позвонил Тане и долго говорил обо всем, не решаясь сказать, что хочу ее видеть. Она сама пригласила меня придти в ближайшую субботу. Обрадовало и взволновало. Влюбленность , что ли? Наверно…
До субботы я находился в приподнятом настроении. Заглянувшую ко мне Нинку вежливо выпроводил. Она поняла это, надула губки. Все вечера до субботы ходил в спортзал, таскал до изнеможения железо. У меня в голове мелькали мысли о Тане или складывались и разрушались строчки новых стихов. Каждый вечер я начинал новое стихотворение, скомкав вчерашний листок. Стихи не шли…
Все субботние планы свелись к подготовке к встрече. Волновался, как перед первым свиданием в доармейские годы. Переписал несколько новых стихотворений…
Таня открыла дверь. В простеньком платьице, без аромата духов, она была еще более красива.
– Проходи. Раздевайся и одень тапочки.
Большие тапочки. От бывшего мужа остались, наверно. Маленькие ботинки. Это обувь сына. А где же он? Опережая мой вопрос, сказала просто:
– Сергей у бабушки, соседки. Проходи, проходи…
Я справился с дыханием и даже изобразил на лице улыбку.
Шкаф с книгами, стол с большой стопой тетрадей, стакан с набором авторучек и карандашей.
– Ну вот моя с Сергеем обитель, место отдохновения от моих бандитов.
Я изобразил на лице недоумение.
– Да,да! Не смотри так удивленно. Учащиеся моего десятого – это бандиты, идиоты, дебилы, в лучшем случае. Я веду литературу, пытаюсь вбить в их пустые головы прописные истины, без которых нет человека вообще.
– Получается?
– Если бы! Остается только натаскивать тех, кто после школы собирается в институт. Почитал бы ты, Виктор, их сочинения! Вон они, горой лежат на столе…Ладно, отойдем от больной для меня темы. И вообще, надо расслабиться. Пройдем на кухню. Ты, кстати, сними свой пиджак и галстук, будем по- домашнему.
Я что-то начал говорить о книгах, но Таня пресекла мою речь твердо, как она, наверное, командует в классе.
– О книгах после.
Стол на кухне был сервирован и увенчан бутылкой коньяка.
– Не удивляйся. У меня праздник – первый мужчина в моем доме после развода. Чуть больше года как это случилось. Так-то!
Таня переставила бутылку ближе ко мне. Я понял намек, открыл и разлил в маленькие рюмочки.
– По праву хозяйки предлагаю первый тост. Выпьем за счастье в жизни, которое несмотря ни на что и вопреки всему!..
Как и на празднике у Вадима, в ней не было ни скованности, ни жеманства, только большая взволнованность, которую она пыталась скрыть. Ничем не закусывая, она то глядела в окно, выходящее на детскую площадку, то на меня, невозмутимо вроде бы зачищающего тарелку.
– По грузинскому обычаю, - начал я, нарушив затянувшуюся паузу,- посуда на столе не должна оставаться пустой, а тамада должен быть готовым произнести подходящий тост.
Говоря эту фразу, я вновь наполнил посуду, но ответить на Танин тост, прозвучавший как вызов, с ходу не мог. Ведь ее тост был признанием в одиночестве.
– Присоединяюсь к твоему тосту, Таня, – начал я развивать мысль,- но…– Тут я замялся и замолчал, увидев как Таня напряженно вглядывается мне в глаза, и закончил:
- Присоединяюсь
По протекции Вадима, военного представителя на этом оборонном предприятии, стал работать мастером отдела техконтроля и жить в заводском общежитии для молодых специалистов. Ужинал обычно в ресторанчике на первом этаже того же общежития.
Там я в одиночестве и сидел за столиком, когда ко мне с двумя кружками пива подошел мужчина лет сорока на вид и с моего разрешения подсел напротив. Так произошло мое первое знакомство с местными. Быстро и въедливо, мужчина осмотрел меня, я в свою очередь сделал то же самое. Худое, помятое лицо с заметными шрамами на верхней губе и подбородке.
– Извините, вы недавно в городе?- вкрадчиво осведомился сосед по столику.
– Да. Недавно...- и, чтобы внести ясность, уточнил: - Работаю на заводе, а живу этажом выше.
– Борис.
Мужчина протянул руку. На пальцах и на запястье тускло синели наколки, сигнализируя о его прошлом.
– Виктор.
Он пил пиво, я – чай. Я кратко рассказал о себе, Борис поведал о своей жизни. Отбыл в зоне червонец за тяжкое преступление, которого фактически не совершал. Выучился играть на аккордеоне, стал художником - оформителем и, вернувшись в город, работает рекламистом в кинотеатре.
Все городские новости и сплетни ему известны! – прихвастнул.
– Ты молодой еще и, наверно, скучаешь по бабе? - спросил он, узнав о моем разводе. – Подружка тебе нужна, это ясно. Могу познакомить. Медсестра. Девка чистая. - В кривой ухмылочке блеснули стальные коронки.
А почему бы и нет? Только так я избавлюсь от изнурительных воспоминаний, от Антонины…
Прошло какое-то время и я опять встретил Бориса .
– Ну, как там медсестра ? – спросил я как бы между прочим.
– Идем в гости, если настроен.
Пришли в общежитие какого-то ведомства. По дороге Борис сообщил, что медсестра Катерина живет в одной комнате с девушкой Бориса.
– Моя Валентина - баба что надо. Катюха другого сорта.
– Какого другого? – я приостановился.
– Да не бойся! Может, даже понравиться… – Борис засмеялся.
Он не ошибся. Черные глаза, черные волосы, собранные в пучок на затылке, узкий нос с горбинкой. Валентина, худенькая, голубоглазая блондинка, смотрелась рядом с Катериной ангелочком.
– Привет девочки ! – Борис выставил на стол водку и пиво. – Можно у вас праздничек отметить?
- Какой еще праздник? – Катерина показала мелкие белые зубки. - Знаем ваши праздники! Скажи лучше, что привел нового своего дружка.
- Ух ты, моя догадливая! Привел. Знакомьтесь.
Тосты выдавал Борис. Катерина пила по полной, разбавляла тосты анекдотами и воспоминаниями о шахтерском городке Анжеро-Судженске, где училась. Воспоминания были позабористей анекдотов.
Борис, подмигнув мне, предложил Валентине прогуляться, и они ушли.
– А что мы будем делать? – Улыбаясь во весь свой бисер, Катерина уже снимала кофточку. Она осталась в майке. Черные глаза смеялись. Она провоцировала к насилию, и прелюдия любви свелась к силовому единоборству. Я ждал, что она завопит: «Помогите!» но этого не случилось.
Накинув на плечи искусственную шубку цвета малины, стуча пластиковыми тапочками, Катерина умчалась в конец коридора в ванную. «Ну все!» - подумал я, выравнивая дыхание, но Катя уже прибежала обратно и, на ходу сбросив свою замечательную шубу, плюхнулась рядом на кровать. Холодная после водной процедуры, прижалась ко мне. Я подумал, что следующий любовный раунд пройдет в нежности. Но всё повторилось!
– Катерина, хватит! – сказал я решительно, приводя в порядок свой гардероб.
– Слабак! – она не скрывала разочарования. – Вот у меня геолог был!..
Я нисколько не позавидовал тому счастливцу.
Пришел Борис с Валентиной, и еще две бутылки пива украсили наш праздник.
В общежитии, после душа лежа в кровати, я попытался разобраться в случившимся. Конечно, Катерина своим темпераментом могла бы затмить многих, но это ли мне надо?
* * *
Здесь, в Сибири, подступала зима.
Как обычно, вечером я спустился поужинать. В этот раз, выйдя из зала, в безделии остановился возле раздевалки. С улицы заходили люди. Девушка в коротком пальтеце голубого цвета, в белой пуховой шапочке и унтах задержалась у дверей. Разрумяненная с мороза , она выглядела новогодней Снегурочкой. Круглое лицо с серыми узкими глазками было чистым, не накрашенные губы сложены в полуулыбку. Обводя взглядом фойе, слишком уж не заинтересованно глянула на меня. Это задело. Я подошел и спросил:
– Вы кого-нибудь ищете, девушка?
– Нет. Просто гляжу…
– Может, вас нужно проводить до дома?
– Я не домой. – Она говорила со мной, как со старым знакомым. – Мне надо зайти к деду.
К деду так к деду. У девчушки с аккуратно вздернутым носиком дед натурально мог быть.
Она бросила на меня несколько оценивающих взглядов и, как мне показалось, осталась осмотром довольна. Она явно « велась». Но сколько ей лет? Похожа на школьницу, сбежавшую с урока физики.
Девушка заметила мой интерес и, не дожидаясь вопросов, продолжила разговор.
– Дед - дядя моей подруги. Мы его дедом зовем. У него плохо с ногами. Ленка приходит к нему делать уборку. Можно к нему придти с другом, он не против.
Вот теперь все ясно. Или почти ясно. Спросил напрямую:
- Что ваш «дед» пьет?
– Водку он пьет. От водки, наверно, и болеет.
– Взять бутылку и к деду?
Я смотрел во все глаза, ожидая хоть какого-то смущения. Ничего подобного!
– Давай. Там, наверно, уже Ленка со своим парнем.
– Маня! - окликнул я знакомую официантку, выглянувшую из зала. – Бутылку на вынос, пожалуйста!
Маня, грудастая брюнетка в кокошнике, улыбнулась мне, а на «школьницу» бросила далеко не лестный взгляд.
* * *
– Тебя как звать? — глядя на катящийся рядом колобок, спросил я.
– Нинка. А вас?
– Да ладно! Чего это «вас». Будем на «ты». Виктор я. Можно Витя.
– Витя, а я видела тебя с… девушкой. Я ее знаю. Катя.
– Да. Было такое, - подтвердил я с неохотой.
Мы шли мимо ряда двухэтажных ничем не примечательных домов, где поселили во время войны спецов из Ленинграда.
– Дед здесь живет.– Показала Нинка на один из них.
Дверь в квартиру на втором этаже открыла пучеглазая русая красотка. Она нисколько не удивилась, что за спиной Нинки стоит высокий мужчина в пыжиковой шапке . И сделала зазывающий жест. Я зашел в коридор и уже без приглашения разделся. Нинка проворно скинула пальто и шапочку.
– Пошли! – Она потянула меня за руку.
На кровати сидел небритый худой мужчина неопределенного возраста, где-то между пятьюдесятью и семьюдесятью . И рядом – тот самый дед, выглядевший не лучше.
– Это Виктор, - представила меня Нинка, – а это дед - Валерий Семенович, Лена и… – Нинка застопорила речь, – Как тебя звать?
- Меня? Толик. Толян…- губы мокрого рта у небритого расплылись в пьяной улыбке. – Я тут, бля…
– Толян! Закрой пасть! – Лена толкнула его в плечо, и он, обведя взглядом комнату, повернулся к ней.
– Ты чего дерешься? – и опять та же улыбка.
– Ленка! Я говорила тебе: отшить надо этого алкаша! - Нинка недовольно впятила губки.
– Виктор, вы где работаете? – вступил в разговор хозяин квартиры. Высохшее лицо и красные веки говорили о болезни.
– Вы, наверно, на заводе трудитесь? – Слова он произносил медленно, с остановкой после каждого. Правая рука, лежащая на столе, мелко дрожала.
– Да, на заводе. Мастером ОТК. – Сказал я, опережая вопросы.
Валерий Семенович покивал головой и уставился взглядом в пустой стаканчик, стоявший перед ним. Нинка перешёптывалась с Ленкой, Толян, навалившись грудью на край столешницы, молчал. В наступившей тишине я вспомнил о водке.
– Извините, - сказал я, принес из коридора и выставил бутылку. Валерий Семенович оживился, и его трясущаяся рука двинулась в сторону посуды. Ленка цепко схватила бутылку за горлышко, отвернула пробку и поровну разлила веселящую жидкость. Выпили все, в том числе, и оживившийся Толян, после чего он плотно улегся головой на столе. Остатки водки Ленка разделила на двоих с Нинкой.
Нинка с Ленкой о чем-то разговаривали вполголоса. Время шло. Компания эта мне надоела.
– Извините, но на всех здесь места не хватит, – глядя на меня, вдруг заявила Ленка, – Мы с Толяном кое-как на диване перебьемся, а вы…по домам. В другой раз.
Нинка утвердительно кивнула головой.
Мы с Нинкой вышли на пустынную улицу и потащились по нерасчищенному тротуару на другой ее конец. Нинкин дом оказался рядом со спортивным залом, куда я приходил в свободные вечера и где Вадим качал мышцы. Нинка шла, заплетаясь, что-то бурчала себе под нос и висела на моей руке. У своего дома она встряхнулась и спросила:
– Где мы встретимся?
Встречаться мне не очень хотелось и я, чтобы отделаться, сказал:
– Может быть, в ресторане ?
– Нет. Ты в заводской общаге живешь, на втором этаже, над рестораном?
– Да…- удивился я такой осведомленности, - откуда ты это знаешь?
– Знаю. Ты лучше скажи, в какой комнате?
– В восьмой.
– Жди в гости как-нибудь…А пока - пока!
* * *
Вадим пригласил меня на день рождения дочери . Оббегав немногочисленные магазины , я купил в подарок двухлетней Даше большую куклу. Кукла закрывала глаза и произносила что-то похожее на «ма-ма». Я был уверен, что дочь Вадима придет в восторг и порядком огорчился, потому что это была уже третья такая кукла.
Жена Вадима Юля и ее подруга, тоже учительница, Таня, хлопотали на кухне, Вадим устроился перед телевизором, а мною занялась Даша. «Ви-тя, Ви-тя!» - ее голосок звенел непрерывно. Я был завален игрушками. Три одинаковых куклы, рыжий орангутан, кролик из белого меха были разложены у меня на коленях, на кресле, а Даша подносила новые. Пришедшая из кухни Таня присела на кресло рядом и напрасно пыталась переключить внимание Даши на себя. Она подняла маленькую куколку, упавшую с подлокотника моего кресла и сразу же раздался визг Даши: «Не надо!»
Дети меня не боятся, идут на контакт. А меня к детям влечет их неистовое фантазерство, от которого их торопятся избавить родители, школа, общество. Права, наверное, грустная шутка, что жизнь - всего-то шесть лет до школы и год после пенсии.
Приготовления к обеду закончились. Дашу Юля накормила и увела спать. Даша не успокоилась, пока не помахала мне рукой и не пропищала: «Ви-тя, Ви-тя!»
Праздник во все времена и у всех народов это - обильная пища и возбуждающее питьё. Меня посадили напротив Тани, и я начал ее изучать. В ней проглядывало что-то азиатское. Кожа лица была персиково-бархатистой. Темно-карие глаза. Сразу же припомнились строки Давида Самойлова: «…лицо твое степное, угрюмых глаз неистовый разлет, и губы, опаленные от зноя». Она пила вино без жеманства, аппетитно ела, непринужденно поддерживала разговор, который вращался вокруг детей. Я понял, что у Тани есть сын примерно того же возраста ,что и Даша, и что, скорее всего, нет мужа.
Меньше всего в общем разговоре пришлось говорить мне. Вадим представил меня, как друга детства, а я подтвердил, что работаю на том же предприятии , что и он и по сходной специальности, но человек гражданский. Что я одинок, по-моему, обеим женщинам было ясно без вопросов .
Внешность Тани не оставила меня равнодушным. Её не портили крупноватые руки, невысокая грудь, узкие бедра. Есть что-то от бегуньи или лыжницы. Таня рассматривала меня не менее внимательно. Мне захотелось ей понравиться.
Значит, у нее ребенок, сын. Антонина категорически отказывалась заводить ребенка и это, в основном, решило судьбу нашего брака. Для меня ребенок – неразрывная связь мужчины и женщины , без ребенка нет семьи. Ребенок, сын, мое продолжение во времени, моя Вечность….
От Вадима я ушел вместе с Таней. Провожать было недалеко: ее дом на той же улице, в ряду пятиэтажек новой постройки, но мы шли долго. Разговаривали вроде бы ни о чем. Но я ощущал значимость каждого ее вопроса и сам отвечал обдуманно. Подав руку на прощанье Таня обронила небрежно:
– Заходи как-нибудь. Посмотришь мои книги . Может быть тебя что-то заинтересует.
И назвала номер квартиры.
* * *
В заводской многотиражке напечатали мое стихотворение. Среди других оно смотрелось белой вороной. Я написал что-то о говорящем дожде и лужах на асфальте, нескромно подглядывающих под женские платья. В цеху, где я работал, появились поклонники нового таланта. Первым меня поздравил с публикацией токарь с участка метизов. В конце смены он предложил прогульнуться вместе.
Мы пошли от проходной завода через пустырь до первых домов города и всю дорогу говорили о поэзии, козыряя именами известных нам авторов, ближних и дальних . Меня он отнес к группе символистов, о которых я имел тогда отдаленное представление . Я спросил Стаса, пишет ли он сам стихи. «Не грешу этим, но читаю много. Боюсь чистого листа бумаги». Он посмеялся вместе со мной. Я признался, что только недавно преодолел робость перед публикацией.
– Нет, твои стихи стоящие, то есть настоящие. Задевают. Даже Томка не фыркнула, прочитав, а подруга ее, по моему, за это стихотворение влюбилась в тебя.
– Уж так и влюбилась?
– Второй день о тебе говорит. Она ведь в нашем цеху работает. На протяжке.
Протяжка была под контролем второго мастера, но я не раз был на его участке. Я стал вспоминать девушек –протяжчиц. Рослая, стройная даже в рабочем халате, белокурая запомнилась. Остальные как то прошли мимо внимания. Из-под косынки у белокурой выбивалась кудрявая челочка и сразу захотелось запечатлеть этот факт в стихах. Я вполуха слушал Стаса, пока до меня не дошло, что он приглашает меня к себе в гости в ближайшее время, когда к Томке, его жене, придет подруга из цеха.
–Приходи… Ведь тебе интересно будет услышать похвалу от симпатичной девушки, а?
– Не знаю…Может быть это неудобно? –Тянул я резину, не желая сразу сдаваться.
Мы расстались со Стасом на перекрестке. Время шло, Стас приглашения не подтверждал, я не напоминал. Несколько раз я, вроде бы по делу, побывал на протяжке и был замечен белокурой, даже одарен улыбкой. Меня , правда, огорчило то, что она ушла после работы вместе с рослым парнем. Приступ словотворчества тут же угас и стихи о кудрявой чёлочке я так и не написал.
* * *
Нинка заявилась, когда я её совсем не ждал. По правде сказать, я стал забывать встречу у деда и свою пьяную болтовню. Нинка пришла подвыпившая и принесла бутылку портвейна.
– Я подумала, что у тебя никакого пойла не найдется и прихватила вот это. В следующий раз запасись.
С мороза ее щеки густо розовели. Глаза казались темными из-за расширенных зрачков. Небрежно сбросив пальто на мою кровать, она стала стаскивать сапожки.
– Фу! У тебя жарко так! Извини, я кое что сниму с себя.
Она стянула через голову свитер и осталась в одной сорочке, под которой, как ни напрягайся, лифчика не просматривалось.
– Витя! Открывать бутылку обязанность мужчин…Или ты не мужчина?
Она начала рассказывать о каком-то Жорике , лапавшем ее без спросу и получившем от нее по морде, о дежурной по «вашей вонючей общаге» , пытавшейся ее не пустить…
– Я захотела и пришла… Не ее собачье дело! Еще документ у меня спрашивала!...Мой документ всегда при мне, - она захохотала. –Тебе, Витя, могу показать.
Забыв про портвейн, который я медлил открывать, она упала головой на свое пальто и мгновенно отключилась. Я забросил ее безвольные ноги на кровать и вышел в коридор объясниться с дежурной.
– Об этой девице кое-что знаю. Родители приличные, уважаемые люди в городе…Кто бы мог подумать!...Вы уж, Виктор, поберегитесь!
Я заверил «тетю Дусю», как все в общежитии звали дежурную, что ничего дурного не произойдет, протрезвеет девушка – провожу ее до дома.
Нинка лежала на спине, спокойно дышала, приоткрыв рот. Её полудетское тело не вызывало у меня никаких эмоций, кроме жалости. Сев за стол, я стал набрасывать строки стихотворения, не относящегося к событию.
Она проснулась сама, села на кровати и окликнула меня вполголоса.:
– Витя!
– Доброе утро! – откликнулся я в шутку. –На новом месте приснился жених невесте?
– Нет. Чепуха какая-то лезла в голову. Сколько уже времени?
– Скоро десять.
– Проводишь меня? А что я тут пьяная городила? Бред какой-то. В ресторане день рождения девки отмечали. Оттуда и пришла. Кстати, скоро день моего рождения. Приглашаю. У деда отметим.
– И сколько тебе стукнет?
– Пока секрет. Но, в общем-то, много. Мой вид обманчив, все меня молоденькой считают… Придешь поздравить?
Нинка темнила. Ей было не более семнадцати . При ее «приличных и уважаемых» родителях можно налететь и на провокацию , не отмоешься…
Представить Нинку своей женой, матерью моего ребенка, у меня никак не получалось.
* * *
В спортзале встретился с Вадимом. Он со смехом рассказал, как Даша играет с тремя куклами. Рассаживает их в ряд, называет «Витя», «Таня», «Деда». У меня могла бы быть такая же дочь, но Антонина предпочла свободу. Сидит теперь в приемной шефа , получает презенты и улыбки клиентов. Мать за ней ухаживает, как за маленькой. Все у нее есть. Даже любовь моя еще осталась, хотя я не хочу в этом признаться.
Мать в письме сообщала, что отец прибаливает и о моей «бывшей» - вскользь. Живет, мол, одна, работает. Мать развод не одобряла, хотя Антонина ей никогда не нравилась. Отец после фронта и ранения доработал на заводе до пенсии, но на скамеечке не сидел. «Витька, надо забор поправить…Витька, пару листов на крыше заменить надо!» Представить не могу, что он лежит больной.
* * *
В десятой комнате живут две девушки. Обе работают в техотделе. Ко мне относятся почти по матерински. Одной за тридцать, другая помоложе. У них в комнате неплохой телевизор и на интересные, по их мнению, фильмы меня приглашают. Приглашают и на чай, отвергая все мои попытки принести к чаю чего-нибудь покрепче, типа сухого грузинского. Зову их я тетями – тетя Клава, постарше и похудее, увлекающаяся вязанием, и тетя Вита, помоложе, полноватая, любительница литературы, одобрявшая мои попытки поэзии.
-- Виктор, у тебя получится. Уже получается. Вот какая свежая метафора! И образ! Работай над словом, читай…Вот в журнале замечательные стихи…- и она называет автора, как своего близкого знакомого.
Я читал стихи, не всегда докапываясь до смысла, и опять сочинял по-своему, получая от Виты нагоняй за вторичность, банальность и неграмотность.
* * *
– В эту субботу у тебя, надеюсь, срочных дел нет? – Стас вытирал руки ветошью, готовясь на перерыв. – Почитательница твоих стихов сама Томке напомнила. Хочет девушка поближе с поэтом познакомиться.
– Стас, мы тебя ждем! – крикнули от столика в закутке цеха собравшиеся доминошники.
– В субботу, в четыре! – И Стас скользнул между махинами станков.
Сегодня четверг, есть еще время до субботы подумать и решить, стоит ли заводить новое знакомство, не разобравшись с уже имеющимися.
- Виктор Семенович! Подойдите пожалуйста!
Это голос контролера, моего подчиненного, дотошного «дяди Саши». Он уже на пенсии, но равного ему в нашем коллективе нет. Раз он позвал, значит спорный вопрос и мне надо принять одно- единственное правильное решение. Цех работает на «оборонку» , отсюда и спрос с контроля.
Минут двадцать с мерителями колдуем над деталью размером всего-то с мобильный телефон, прежде чем делаем неутешительное для производственников заключение – брак!
Конец рабочей недели и уже готовы планы на выходные. Завтра после работы к «деду», на день рождения Нинки – обещал! А в субботу к Стасу. Тоже обещал… И надо, наконец, решить: где и с кем встречать Новый Год.
* * *
Уже снизу слышался гром музыки. Мне открыли только после пинка в дверь. Открыла Ленка - уже на взводе. Застолье было в разгаре. Увидев меня Нинка оттолкнула угрюмого прапорщика, сидевшего рядом, подскочила и повисла на шее. Мой подарок, коробку духов, бросила на кровать рядом с пьяным дедом,
– Витя, сюда, рядом со мной! Твое законное место!
Она налила рюмку водки мне и полный бокал себе.
– За меня, за мои восемнадцать! Ура!
Значит, обманывала меня, прибавляя возраст.
– За тебя! –Я отпил глоток и опустил руку с рюмкой.
– Нет! Так не пойдет! За меня пить до дна! – и она выпила свой бокал именно так.
Прапорщик, видимо, очередной друг Ленки, молча глазел на Нинку, переводя иногда мутный взгляд на меня, словно удивляясь, кто этот штатский, который обнимает именинницу. Нинка, обнимая меня, дирижировала в такт песне, льющейся из магнитофона.
Ленка, Нинка, даже дед что-то говорили , пытаясь перекричать музыку. Молчал угрюмо насупившийся прапорщик. Я делал вид, что подпеваю мелодии.
От водки, пришедшей к концу, перешли к пиву. Дед повалился головой в подушку, Ленка висела на мощном плече прапора, а Нинка добиралась до меня, расстегивая пуговицы моей рубашки. Потом она сняла свитер и осталась в одной ночнушке, от чего прапор вытаращил глаза и попытался отстранить от себя Ленку. Не тут-то было! Ленка очнулась и ещё крепче вцепилась в служивого.
Опираясь на мое плечо, Нинка встала над столом. Постучав ложкой по краю салатницы, никто, конечно, на стук не обратил внимания, крикнула:
– Стоп! Стоп, ребята. Время позднее, именинница хочет отдохнуть. Имеет право… Ленка, теперь моя очередь на диван…Витя! – она наклонилась ко мне. – Диван наш до утра!
Перспектива остаться до утра на диване с пьяной Нинкой меня не радовала, да и прапор мог спьяну накуролесить. Я встал из-за стола и вытащил за собой Нинку:
– Нинуля! – уговорить её можно было только нежностью, - Нинок! Пошли из этой хаты ко мне. Тут задохнуться можно. У меня спокойно, постелька чистая…
Нинка, пьяно улыбаясь, глядела на меня во все глаза, явно не понимая сути моего предложения. Я нанес самый решительный удар:
– Ниночка! Я же люблю тебя! Идем отсюда ко мне!
Подобрав свитер, я надел его на несопротивляющуюся Нинку и вывел ее в коридор.
Прапор сделал попытку встать, но Ленка вцепилась в него мертвой хваткой, и он обреченно сдулся.
На улице шел мелкий снежок, чистый морозный воздух был удивительно приятен после духоты в квартирке деда. Нинка, держась за меня обоими руками , блаженно улыбалась. Чтобы закрепить успех похищения, я наклонился и поцеловал её в пухлую щечку.
– Пошли, пошли! Помаленьку…Скоро придем.
К себе я Нинку, конечно, не повел. И ложиться с ней на узкую общежитскую коечку не хотел, и вообще нечего ей делать у меня. Я уже сделал для себя твердый выбор: Новый год встречаю у Вадима. И там будет Таня!
У своего дома Нинка пришла в себя.
- Ты меня сюда приволок? Обманщик! Ладно . Все равно люблю. Прощаю!
Обмазав меня остатками губной помады, покачиваясь, она ушла в подъезд.
* * *
В субботу проснулся поздно – праздник и прогулка по морозу дали себя знать. Вспомнил прапора. Пусть немного потерпит, и Нинка, на которую он глаз положил, освободится. Хотя и мне она в общем-то нравилась, непутевая девчонка, дуреха!
В ресторане оказался Борис. Давненько не виделись. В последнюю встречу он поинтересовался, как мне Катерина. Я подтвердил, что она действительно «другая». Теперь он шел ко мне, лавируя между еще пустыми столиками.
– Привет Витек! Пиво? А, ты же не пьешь его…
– Лучше чаю или рассола.
– День рождения Нинки отмечал?
– Да. А ты откуда знаешь?
– Знаю. С прошлых лет помню... Не буянила именинница?
– Нет. Я ее домой отвел…
– Домой? А чего у деда не остались? Именинница была бы не против…
Борис, конечно, знает праздники на квартире деда. За Нинкой , как за кометой хвост приключений потянется длинный! Борис, хитрый бывший зэк, знает про Нинку много больше, чем говорит. Он к ней много ближе, чем мне показалось вначале. И во всех его разговорах о ней слышится предупреждение.
Вернувшись к себе стал собираться на встречу с поклонницей моих стихов, к Стасу. Перебрал листочки, сложил в одну пачку, перегнув пополам сунул в карман – разберусь на месте.
* * *
Снег, по - февральски влажный и липкий, покрывал меня броней с ног до головы. На перекрестке буксовала легковушка. Водила, щупленький мужик, выйдя из машины, беспомощно оглядывался. Жди теперь службу дорожную, если она есть в этом городишке.
В коридоре у Стаса я заметил пальтецо с меховым воротничком, шапку-ушанку из белого кролика: «Нет, не блондинка с протяжки». Моя напряженность спала. Блондинку я видел в синтетической шубе под леопарда и в норковой шапочке.
За столом сидели Стас и девушка. Девушка была полной противоположностью той блондинки. Густые темные прямые волосы, смуглое лицо. Нос «уточкой», брови подковками над темно-карими глазами . Ненакрашеные губы с приподнятыми уголками, словно готовые к улыбке. Все это я охватил взглядом раньше, чем сказал «здравствуйте».
Из второй комнаты вышла женщина и ребенок, мальчик лет пяти. Серьезный, большеглазый, он внимательно посмотрел на меня и, глянув на Стаса, негромко сказал: «здравствуйте».
– Это моя половина, Тамара, можно звать Томкой. И Владик.
Плоская рыжая Томка была обсыпана веснушками. Большие, водянистые серые глаза из-под тяжелых век смотрели испуганно. Она то и дело бросала взгляды на мужа, словно ожидая команды. И команда последовала:
– Томка, давай тащи все на стол. Будем праздновать. Ровно пять лет и один месяц, как нас окрутили в ЗАГсе. Отметим эту печальную дату, превратим ее в праздник. А ты, Владик, к своим игрушкам марш!
Все это Стас изрекал командным голосом и мне показалось, что при слове «марш» Владик втянул голову в плечики. Стас явно был монархом в своем маленьком государстве. Томка пошла на кухню. В открытую дверь второй комнаты был виден стол и часть детской кроватки.
- А теперь вы, гости, познакомьтесь. Оля, по отчеству Петровна и Виктор Семенович. Будьте знакомы!
Уголки губ Оли приподнялись выше в неуверенной улыбке, но глаза, как мне показалось, остались грустными.
- Очень приятно! - Сказала Оля грудным, мягким голосом.
Принесла из кухни закуску и присела к столу Тамара. Она не произнесла ни слова. Зато Стас не умолкал. Оля отделывалась междометиями, я кивками головы подтверждал тирады хозяина.
Стас вещал о семье, о жизни. Молчаливая Томка, к моему удивлению, выпила рюмку до дна, даже не поморщившись. Она стала разговорчивей, вступала в полемику с мужем. Стас, налив только себе, выпил.
– Извините! –он наполнил рюмки. –Я вроде забыл, что вы тоже потребляете эту гадость…Первый тост был за нашу пятилетку, второй выпьем за ваши пятилетки, за вас. – и буквально вплеснул рюмку в один мах в рот.
Я смотрел на Олю, сравнивая ее с Таней. Что-то общее в них улавливалось, спортивное - в ловких движениях.
– Оля, каким спортом занимаешься? – спросил я совсем не в тему разговора.
Оля какое-то время удивленно молчала, что дало Стасу активно включиться.
– Да она у нас спортсменка - что надо! И по заводу и по городу.
– Ну, пожалуй, по городу не так уж…- Оля смутилась.
– Это ты брось! – Стас загорячился. – Первое место на четыреста разве мало?
– Четыреста – это по молодости было…
– Тоже мне старуха! – Стас не сдавался. –Твой рекорд стоит до сих пор не побитый!
– Хватит с меня и малой ракетки… А вы, Виктор Семенович, с каким спортом дружите?
– Во-первых, Оля, предлагаю «на ты». А из спорта остался один баскетбол, болен им с институтских времен….
-– Ну, собрались спортсмены! –Стас разлил остатки водки по рюмкам. – Между прочим, у меня первый разряд по боксу…Юношеский. «Мухач» я (от слова муха)… А Томка по литрболу ударяет …Томка, иди спать! Спать, я сказал!
Из спальни выглянул испуганный Владик.
- Ма…а! Иди ко мне..Я спать хочу..
Тамара, услышав голос сына, медленно переставляя ноги, направилась в спальню.
- Вот так и живем. –Стас развел руками. –А вы сидите, сидите… Есть закуска, водка будет... Пять сек – и принесу, ларек рядом, круглосуточный - для трудящихся…
– Нет, нет! – запротестовала Оля. – Меня и так дома, наверно, потеряли … Я ухожу, Стас. Ты Томку не обижай!
– Я обижаю? Это она меня обижает. Чуть что бежит к своей матери, Владика туда тащит…
Оля, махнув рукой на Стаса, вышла в коридор. Я тоже поднялся.
– Пойду и я. Олю надо проводить. Спасибо за прием! – Я пожал руку Стасу.
В коридоре Оля, уже одетая, немного смешная в своей огромной шапке , ждала меня.
Снег идти перестал, небо расчистилось, показались звезды и мороз вспомнил, что февраль - зимний месяц.
Оля жила в большом старом доме, сталинке, недалеко от завода. Площадь перед домом была украшена трехгранным пилоном в честь Победы.
От разговора про спорт мы перешли к литературным темам и обнаружили сходство в оценке читаных книг .
– Я принес несколько своих стихов, чтобы прочитать, но, видно, не судьба…
– Что так мрачно? Ваши…то есть твои стихи, Виктор, мне понравились. Новые в многотиражке появятся. А потом, мы же в одном цехе работаем. Если найдешь время, дашь почитать в рукописи. Стас сказал, что я на протяжке?
– Сказал. А что, Стас всегда такой дома?
– Да, к сожалению. Тамара - моя школьная подруга, выскочила замуж в восемнадцать – любовь! А теперь сама к рюмке прикладывается, а Стас…Их это дело, Томки и Стаса… Только я в любовь как-то не верю , а замужества боюсь… Пока, до встречи в цехе.
* * *
Я позвонил Тане и долго говорил обо всем, не решаясь сказать, что хочу ее видеть. Она сама пригласила меня придти в ближайшую субботу. Обрадовало и взволновало. Влюбленность , что ли? Наверно…
До субботы я находился в приподнятом настроении. Заглянувшую ко мне Нинку вежливо выпроводил. Она поняла это, надула губки. Все вечера до субботы ходил в спортзал, таскал до изнеможения железо. У меня в голове мелькали мысли о Тане или складывались и разрушались строчки новых стихов. Каждый вечер я начинал новое стихотворение, скомкав вчерашний листок. Стихи не шли…
Все субботние планы свелись к подготовке к встрече. Волновался, как перед первым свиданием в доармейские годы. Переписал несколько новых стихотворений…
Таня открыла дверь. В простеньком платьице, без аромата духов, она была еще более красива.
– Проходи. Раздевайся и одень тапочки.
Большие тапочки. От бывшего мужа остались, наверно. Маленькие ботинки. Это обувь сына. А где же он? Опережая мой вопрос, сказала просто:
– Сергей у бабушки, соседки. Проходи, проходи…
Я справился с дыханием и даже изобразил на лице улыбку.
Шкаф с книгами, стол с большой стопой тетрадей, стакан с набором авторучек и карандашей.
– Ну вот моя с Сергеем обитель, место отдохновения от моих бандитов.
Я изобразил на лице недоумение.
– Да,да! Не смотри так удивленно. Учащиеся моего десятого – это бандиты, идиоты, дебилы, в лучшем случае. Я веду литературу, пытаюсь вбить в их пустые головы прописные истины, без которых нет человека вообще.
– Получается?
– Если бы! Остается только натаскивать тех, кто после школы собирается в институт. Почитал бы ты, Виктор, их сочинения! Вон они, горой лежат на столе…Ладно, отойдем от больной для меня темы. И вообще, надо расслабиться. Пройдем на кухню. Ты, кстати, сними свой пиджак и галстук, будем по- домашнему.
Я что-то начал говорить о книгах, но Таня пресекла мою речь твердо, как она, наверное, командует в классе.
– О книгах после.
Стол на кухне был сервирован и увенчан бутылкой коньяка.
– Не удивляйся. У меня праздник – первый мужчина в моем доме после развода. Чуть больше года как это случилось. Так-то!
Таня переставила бутылку ближе ко мне. Я понял намек, открыл и разлил в маленькие рюмочки.
– По праву хозяйки предлагаю первый тост. Выпьем за счастье в жизни, которое несмотря ни на что и вопреки всему!..
Как и на празднике у Вадима, в ней не было ни скованности, ни жеманства, только большая взволнованность, которую она пыталась скрыть. Ничем не закусывая, она то глядела в окно, выходящее на детскую площадку, то на меня, невозмутимо вроде бы зачищающего тарелку.
– По грузинскому обычаю, - начал я, нарушив затянувшуюся паузу,- посуда на столе не должна оставаться пустой, а тамада должен быть готовым произнести подходящий тост.
Говоря эту фразу, я вновь наполнил посуду, но ответить на Танин тост, прозвучавший как вызов, с ходу не мог. Ведь ее тост был признанием в одиночестве.
– Присоединяюсь к твоему тосту, Таня, – начал я развивать мысль,- но…– Тут я замялся и замолчал, увидев как Таня напряженно вглядывается мне в глаза, и закончил:
- Присоединяюсь
| Далее