– Что тут у вас? – раздается чей-то хриплый, видать, сорванный от крика голос.
– Взводного осколками похлестало. Фуфайка спасла. Вон вся в дырках. Как думаешь, оклемается?
– Посмотрим, так-то с виду парень молодой, крепкий. Если осколком насквозь не прошило, сдюжит.
– А это кто?
– Не знаем, под ним лежала. Но не из нашей роты. Кажись, живая. Мы поначалу думали, что врачиха из полевого госпиталя, да вроде незнакомая.
– А ты как будто всех врачих наперечет знаешь.
– Молодец ваш взводный: всегда бабу найдет, даже во время боя.
– Да ладно ты, зубоскал. Делай свое дело.
– Хватит языком трепать. Отойдите от раненых, – раздался властный голос, и тут же яркий свет ударил Евдокии в глаза.
Это врач отдернул с ее лица полу шинели, которой она была прикрыта.
– Открой глаза! – приказал врач, увидев, что она зажмурилась. – Слышишь меня? Кивни головой, если слышишь. Ага, хорошо. А видишь меня четко? Кивай головой: да или нет? Так, значит, расплываюсь я в твоих глазах. Ну, это бывает. Контузия у тебя. А говорить-то можешь? Рассказывай тогда, откуда ты появилась?
– Я Люську искала, а потом гляжу: коробочки ползут и муравьишки снуют туда-сюда, туда-сюда.
– Бредит?
– Похоже на то. Грузи на машину. Потом разберемся. Проверь, может, документы в карманах есть.
Окончательно Евдокия пришла в себя уже под вечер, вот только не помнила, на какой день. Лежала она в большом помещении на матрасе.
– А, очнулась? – услышала она чей-то голос и, повернув голову в ту сторону, увидела лейтенанта, полулежавшего рядом на таком же матрасе, полураздетого и с перевязанным бинтами крест-накрест торсом.
– Где мы? – спросила Евдокия.
– В госпитале, – успокоил ее лейтенант. – Снаряд рядом с нами разорвался. Я-то воробей стреляный, как только услышу свист, сначала тонкий, а потом нарастающий, типа как вот «фью-ю-у-у-у», так сразу падаю, где стою, и голову руками прикрываю. Если в задницу осколок прилетит, так это еще полбеды, а вот если уши обстрижет, то это дело уже серьезное, без ушей на люди не выйдешь, засмеют. Так вот, я как услышал это самое «фьюу», так сразу на тебя и бросился, закрыл собой. Малость спину продырявило, не страшно. Жить будем.
В это время Евдокии показалось, что в открытую дверь вошла Люська, и она крепко зажмурилась, подумав, что опять у нее начинается наваждение, что Люська ей видится в каждой девушке, потому что не сумела она ее найти, и поэтому Люськина смерть на ее совести...
– Теть Дусь, – раздался Люськин голос. – Открой глаза, это я, Люська. Я живая.
– Евдокия, посмотри на нас. Это я, Саша, комбат. Зря ты Люську искала, я ведь ее с собой увез. Моя вина, не предупредил. Все как-то суматошно получилось, прости уж, там такая кутерьма начиналась. Людей надо было спешно выводить из зоны боев.
– А как вы меня нашли? – Евдокия открыла глаза, все еще не веря, что перед ней действительно стоят Люська и Саша и что это не видения.
– Так это не мы тебя нашли, а нас нашли, – ответил комбат. – У тебя ведь в кармане удостоверение личности, а в нем указан номер части. Мы думали, что ты погибла, переживали. А как только мне сообщили, я сразу собрался и Люську с собой прихватил, мы ведь с ней расписались на днях.
– Поздравляю, – улыбнулась Евдокия. – Это вас Красная площадь так сблизила?
– Она самая, – рассмеялись они. – Ладно, пойдем мы. Батальон на новое место перебрасывают. Выздоравливай.
– Твои? – поинтересовался лейтенант, когда Люська с комбатом ушли.
– Мои, – ответила Евдокия. – Вот ее и искала, негодницу. А она, видишь, замуж вышла.
– Дело хорошее, – признал лейтенант. – Сама-то откуда?
– С Алтая.
– Колхозница?
– Почему сразу колхозница?
– Ну как же, Алтай – это бескрайние поля, хлеба.
– Нет, не колхозница. На руднике работаю.
– На руднике? – не поверил лейтенант. – Заливаешь! Кстати, меня Кириллом зовут. Я с Кузбасса. Со Сталинска. Слышала про такой город? Тоже шахтер по профессии.
– Вот как? – пришло время удивляться Евдокии.
– Да, я самый настоящий шахтер, – с каким-то почти детским восторгом воскликнул Кирилл. – Я на Юпитере живу. Прямо рядом с шахтой. Шахта называется имени Серго Орджоникидзе. Недалеко от нас стадион спортивный построили и больницу большую открыли, а еще...
– Врешь ты мне все, Кирюша, – остановила его Евдокия. – Юпитер, шахта, больница. Ты на Юпитер на пушечном ядре летаешь? Как барон Мюнхгаузен?
– Да нет же! – воскликнул Кирилл. – Юпитер – это улица так называется, на горе, рядом с шахтой. Я там домик построил, от работы недалеко. Знаешь, какой вид открывается с этой верхотуры? Все как на ладони. Вот и назвали нашу гору Юпитером.
– Веселые вы люди, – улыбнулась Евдокия.
– Веселые, – согласился Кирилл и, достав записную книжку, карандаш, написал что-то, вырвал листок, протянул его Евдокии. – Вот возьми, здесь мой адрес написан. Может, после войны с мужем в гости к нам приедете. Раз уж нас фронтовая дорожка свела. А еще лучше знаешь что? Переезжай к нам на жительство со всей семьей. Нам хорошие работники позарез нужны.
9
Санитарный поезд, увозивший Евдокию в сибирский госпиталь, остановился на какой-то станции, где на железнодорожных путях скопилось множество эшелонов, везущих бойцов на фронт, а раненых обратно. Сильно ослабевшая после контузии, с перевязанной головой, Евдокия вышла на перрон подышать свежим воздухом и вдруг услышала истошный крик: «Степаныч, гляди, жена твоя! Да, точно, она!» И сразу же другой крик: «Евдокиюшка!» Оглянулась, а к ней от соседнего эшелона бежит толпа мужиков в гимнастерках, без шапок, а на дворе зима, и впереди всех ее Виктор. Подбежали, окружили со всех сторон, обнимают.
Виктор прижал ее к груди, глазам своим не верит:
– Ты здесь каким чудом оказалась?
– С фронта еду, контузило, – едва шевелит губами Евдокия.
Она не может поверить, что вот рядом ее муж, а вместе с ним и соседский Федька, и Андрей с Сашкой, и другие поселковые ребята, призванные в действующую армию.
– С какого фронта? – кто за руку ее держит, кто по плечу гладит, а Виктор как прижал ее к себе, так и не отпускает. – Мы сами-то еще до фронта не добрались, почитай три месяца в учебке провели, а ты уже с фронта едешь, да еще контуженая. Что случилось, что стряслось?!
– Вот и оставляй наших женщин одних дома, без присмотра, – шутит кто-то. – Это не женщины – огонь!
– Тебя хотела увидеть, – шепчет Евдокия. – Вот увидела.
– А дома кто же? – спрашивает Виктор Степанович.
– Настька управляется, – отвечает Евдокия, не веря в свое счастье.
И правда, счастье долгим не бывает, на то оно и счастье: мелькнет мгновением малым – и снова жди и надейся... Громогласный гудок паровоза перекрывает станционную шумиху.
– По вагонам! – звучит команда.
– Я к тебе сынка послал, – шепнул Виктор Степанович. – Пусть у нас поживет. Я вернусь – разберемся.
– Ты только вернись, – шепчет Евдокия, и по ее щекам текут слезы. – Ты только вернись, – повторяет она, – а там разберемся.
Она стояла на перроне и все махала рукой давно ушедшему поезду, до тех пор пока ее не увидели санитарки. Они и привели ее, беспамятную, обратно в вагон и уложили на нижнюю полку. Когда Евдокия пришла в себя, за вагонным окном проносились заснеженные поля, перелески. Сибирь-матушка представала во всей своей суровой красе. Вот уж и Омск проехали, скоро Барнаул, затем на попутках до Змеиногорска, а оттуда домой на речку Белую да на рудник, в горах затерянный.
Подошла докторша.
– Ну и напугала же ты нас, подруга, очень сильно напугала, – приложила она руку ко лбу Евдокии. – Температуришь, голубушка. Что случилось, рассказывай, что тебя так сильно потрясло? Опять на фронт рвалась, пришлось успокоительное дать. Почти целые сутки в себя не приходила.
– Не знаю, – качает головой Евдокия. – Привиделось, наверное. Будто мужа на перроне встретила и ребят наших поселковых.
– После контузии и не такое бывает, – успокоила ее докторша. – Ничего, пройдет со временем. Восстановишься. Женщина ты еще молодая, сильная.
– Муж про сына что-то говорил, – сказала Евдокия.
– А у вас дети-то есть? – поинтересовался военврач.
– Есть, – улыбнулась одними губами Евдокия. – Дочка, взрослая уже. Муж, конечно, сына хотел, но он и дочку любит.
– Муж-то воюет?
– Воюет, – кивнула Евдокия.
– Ты о нем постоянно думаешь, вот он тебе и мерещится, – разъяснил доктор. – Вернется, раз обещал. Наши сибирские мужики слово держат. Ты только себя не накручивай, выброси мысли плохие из головы. Мужу твоему там, на фронте, легче не будет, оттого что ты здесь загнешься. Так что давай приходи в себя.
В Барнауле Евдокию хотели в госпиталь положить долечиваться. Докторша очень настаивала, но разве можно уговорить задержаться хоть на полдня женщину, почти уже стоящую на пороге своего дома, где ее давно заждалась дочка?
– Спасибочки, дорогая, – отвечала Евдокия, отрицательно качая головой. – Пойду я, однако. Мне ведь до своей хаты еще триста километров ехать. Ничего, на попутках за пару-тройку дней доберусь. А то дочка одна управляется. Трудно ей одной-то и на рудник ходить, и за хозяйством смотреть.
– Постой, не уходи, присядь-ка, – попросила докторша и сняла трубку телефона, стала кому-то звонить.
Голос ее звучал то ласково, просяще, то жестко, требовательно. Евдокия не прислушивалась, в голове у нее опять зазвонили колокола, перед глазами снова все поплыло, хотя и не так сильно, как раньше. Вдруг резкий запах нашатыря ударил в нос. Она встряхнулась и увидела склонившуюся над ней докторшу и двух санитарок рядом.
– В общем, так, голубушка, – проговорила докторша не терпящим возражения тоном. – Ты сейчас человек почти военный. Поэтому слушай меня внимательно. Я заместитель начальника госпиталя, приказываю: марш в палату! Отлежишься недельку, оклемаешься, потом поедешь. Жила твоя дочка без тебя три месяца, еще недельку подюжит, ничего с ней не случится. Сама же говоришь, невеста уже. А я, как только будет оказия, отправлю тебя на попутке прямо до твоего поселка.
Докторша сдержала слово. За три дня до Нового, тысяча девятьсот сорок второго года Евдокия села в полуторку, ехавшую с грузом медикаментов для районных медпунктов. Из госпиталя ее провожали всей палатой. Санитарка баба Маня сунула в руки узелок: «Возьми, милая, подарочек тебе на Новый год, натерпелась ты, горемычная».
Под самый Новый год машина с Евдокией прикатила в поселок, остановилась у конторы. Выйдя из машины, Евдокия попрощалась с шофером и нетвердой походкой направилась к своему дому, открыла калитку. Старый кудлатый пес Султанчик сначала было загавкал, но узнал хозяйку и стал прыгать вокруг нее, ластиться, старался лизнуть руку, так бы рад.
– Ну что ты, что ты. – Евдокия ласково погладила пса, почесала его за ушком, подумала: «Пес встречает, значит, дома все в порядке.
Смахнув веничком-голиком снег с валенок, Евдокия вошла в сени и, ничего не видя в темноте, на память протянула руку вперед, нашарила дверную ручку. Открыла дверь, вошла в комнату, огляделась: «Неужто я дома?» Стянула с головы платок и, закрыв глаза, втянула в себя воздух, почувствовала такой родной забытый запах родного очага.
– Тетя, ты к кому?
От неожиданности Евдокия вздрогнула, открыла глаза и увидела перед собой незнакомого мальчика лет двенадцати, внимательно глядевшего на нее. В груди у нее все похолодело, как будто в предчувствии беды. Чей это мальчик? А где дочь? Что с ней случилось? Первое мгновение она не могла ничего вымолвить, словно комок застрял в горле. И вдруг будто вихрь налетел.
– Мамулечка! – это Настька, выглянув на скрип двери из другой комнаты и увидев мать на пороге, заключила ее в свои объятия.
– Ох, – только и смогла вымолвить Евдокия. – А я уж заволновалась, гляжу, а тебя нет. Не знала, что и подумать. – по щекам ее текли слезы.
– Не плачь, тетя Евдокия, – по-взрослому сказал мальчик. – Я Вовка. Мне дядя Витя наказ для тебя дал.
10
Первые три месяца призванные в августе в армию красноармейцы проходили воинскую подготовку в учебной части, а в декабре их полк погрузили в несколько эшелонов и повезли в сторону фронта. Навстречу им мчались один за другим санитарные поезда, везя в сибирские госпитали раненых солдат.
На одной из больших станций, где их эшелон стоял больше суток, Виктор Степанович с двумя чайниками в руках пошел за кипятком. И увидел, что впереди него идет мальчишка в потрепанной курточке совсем не для сибирской зимы.
– Дяденьки, вы не на войну едете? – спросил паренек у стоявших возле вагона красноармейцев.
– Мы уже отвоевались, – ответил один из солдат с перевязанной головой. – В госпиталь едем, осколки вынимать.
– Дяденьки, вы не на войну едете? – подошел мальчишка к группе возле другой теплушки.
Один из стоящих обернулся, он был совсем еще молодой, но уже серьезный.
–Ты чего тут разгуливаешь между военными эшелонами? – спросил он у паренька строго.
– Дядя, а вы меня не возьмете с собой? Мне на фронт надо.
– А ну марш домой! – нахмурился солдат. – Мать, наверное, с ног сбилась, ищет его, а он по вокзалам шатается. Сейчас патрулю тебя сдам.
– Нет у меня мамки! – крикнул мальчишка и юркнул под вагон на другую сторону эшелона, только его и видели.
Виктор Степанович, набрав на вокзале кипятку в оба чайника, шел обратно и поглядывал по сторонам, не попадется ли опять тот мальчик. И точно, увидел его. Пацан стоял возле одной из теплушек.
– Слышь, парень, – окликнул его Виктор Степанович. – Не поможешь кипяток до моих ребят донести?
– Конечно, дяденька, давай помогу. – мальчишка взял один чайник, и они пошли вместе. – Дяденька, а ты не на фронт едешь? – спросил паренек.
– На фронт, – кивнул Виктор Степанович.
– Дяденька, возьми меня с собой на фронт, пожалуйста, мне очень надо, честное пионерское.
– А чего так?
– Батяньку хочу найти, он у меня с фашистами воюет.
– Вот мы и дошли. – Виктор Степанович подошел к открытой теплушке и крикнул: – Мужики, принимайте гостя.
– Это чей же такой бравый парнишка? – Андрей взял у мальчишки чайник с кипятком и подал ему руку: – Давай залезай.
– Накормить надо мальца, – распорядился Виктор Степанович. – Голодный, наверное. Ты сегодня завтракал, обедал?
– Да так, – уклончиво ответил мальчишка. – Утром тетенька с санитарного поезда кашей угостила и компоту целую кружку налила. Хотела с собой увезти, чтобы я при госпитале был, да только я убег.
– Так давай с нами пообедай, наша каша ничуть не хуже. – Виктор Степанович положил в чашку черпак каши с мясом и протянул мальчишке. – Тебя как звать-то?
– Вовка я, – прочавкал мальчишка с набитым ртом.
– А меня дядя Витя зовут. А это вот дядя Андрей.
– Куда ж ты, Вовка, рванул? – спросил у него Андрей. – Мать-то знает?
– Не-а, – отрицательно покачал головой Вовка. – Ее немцы убили бомбой. Вместе с сестренкой. Во время налета. Мы с дружками во дворе играли, а когда самолеты полетели, так все вместе в лес убегли. А как вернулись, гляжу – на месте нашей хаты яма глубокая.
– А как здесь-то оказался?
– Меня соседка наша тетка Демьяновна к себе взяла. Я у нее несколько дней жил. А когда немцы на танках уже близко к деревне подъехали, дядя командир, который ротой командовал, сказал нам: «Давайте улепетывайте отсюда, поскорее да подальше. Мы их задержим сколько сможем». Вот мы и ушли из деревни, потом на поезд сели и ехали долго, а как приехали на эту станцию, так я и убег от тетки Демьяновны. У нее своих детишек полным-полно – зачем я ей? Обу-за только.
– А батька-то у тебя где? – поинтересовался как бы между прочим Виктор Степанович.
– Не знаю, – пожал плечами Вовка. – Воюет где-то. Мамка, когда еще живая была, письмо от батяньки получила, так сказывала, что под Смоленском их армия стоит.
– Под Смоленском, говоришь? – Виктор Степанович взглянул на Андрея с Сашкой, и те поняли его с одного взгляда.
Про смоленский котел, в котором сгинула не одна советская дивизия, все были наслышаны.
– Так ты, значит, теперь один? – Виктор Степанович задумался. – Все равно. Нельзя тебе с нами. Мы на войну едем.
– Не хочу я в тыл. – Вовка отложил ложку и насупился. – Батяньку буду искать. Он ведь не знает еще, что мамку с сестренкой немцы убили.
– Слышь, Вовка. – Виктор Степанович положил руку ему на плечо и начал говорить серьезно, доверительно. – Дело одно у меня к тебе есть. Очень важное дело. Не знаю, как поступить. Помощь твоя нужна всем нам.
– А что случилось, дядь Вить? – встрепенулся Вовка. – Я помогу. Ты не думай, что я такой маленький. Я на самом деле знаешь какой жилистый?
– Вижу, – кивнул Виктор Степанович. – Поэтому и обращаюсь к тебе, а не к кому другому. Понимаешь, я в спешке ключи с собой увез. – он достал связку ключей из кармана и показал Вовке. – Этот вот от дома, а этот от каморки моей бригадирской на руднике. Как в нее сейчас попасть без ключа? Косяк стальной, замок пудовый. Его даже ломом не выдернешь. Сама дверь из листвяка сколочена. А в той каморке инструменты все и запалы для зарядов. Весь рудник может встать из-за моей оплошности. Отвези, пожалуйста, эти ключи моей жене. Она до рудника дойдет, передаст их кому надо. Выручишь?
– Это я запросто, – согласился Вовка. – Ты, дядь Вить, даже и не переживай так сильно.
– Вот и хорошо, вот и ладненько, – обрадовался Виктор Степанович. – Я сейчас тебе записку напишу, передашь ее жене моей, Евдокии Петровне. А чтобы ты в дороге не заплутал, я тебя на санитарный поезд пристрою. Я там знакомого встретил, он из нашего района, только из соседнего поселка. С ним и доедешь прямо до места. Если что, поможешь ему, он без ноги, на костылях...
– Так ты и есть тот самый сынок? – вспомнила Евдокия свою встречу с мужем на полустанке.
Значит, не привиделось, значит, судьба действительно вняла ее мольбам.
– Ну так иди же ко мне. – она села на стул и притянула к себе Вовку, поцеловала его в щеку.
– Ты, тетя Евдокия, не беспокойся, – проговорил мальчишка. – Я уже взрослый. Дядя Витя наказал мне слушаться тебя и помогать во всем. Я и дрова могу наколоть, и воду из колодца принести.
– Ладно, ты, взрослый, – взъерошила ему вихры Настька и обняла обоих. – Ты представляешь, мамулечка, я прихожу с работы, а он стоит у ворот, серьезный такой. Дядю Васю помнишь? Так вот он его прямо до дома до нашего довез, такой крюк сделал, кстати, он ногу на фронте потерял... Ребятишки соседские Вовку-то увидели, поколотить хотели, а когда он сказал, что его дядя Витя прислал, так сразу за своего приняли. У него от папы к тебе какое-то поручение, мне не говорит, настоящий партизан.
– Сейчас я принесу. – Вовка убежал в другую комнату и тут же вернулся со свертком. – Дядя Витя просил тебе ключи передать. И еще вот это, сказал, что секретно, что только тебе. Я бы иначе и не приехал.
– Давай посмотрим, что тут. – Евдокия развернула сверток и увидела пачку исписанных листков. – Это же письма! Вот Андрейка письмецо написал своей Полине. Это вот Сашкин почерк, матери пишет, а вот и от Вити письмо. Это письма родным от всей его бригады. Вовка, ты молодец, умничка! Это действительно очень важные документы. Я их сейчас разнесу по адресам. Вот радость-то будет – весточки от фронтовиков получить. А это вот, Настька, тебе письмо, сама знаешь, от кого.
– Подумаешь! – Настькины щеки полыхнули румянцем. – Давай уж, почитаю. – она взяла свернутый листок и ушла в другую комнату.
– Разнести эти письма поскорее надо, – встала Евдокия со стула. – Пойдем, Володенька, будешь моим помощником, согласен?
Что и говорить, эти письма под самый Новый, 1942 год были лучшим подарком для тех, кому они адресовались.
11
Взвод саперов разместился в рощице на берегу Волхова. Виктор Степанович со своими ребятами из бригады устроился в вырытой ими полуземлянке, обложенной со всех сторон снежными кирпичами. Она ничем не выделялась среди сугробов, а значит, была незаметной для противника.
Внутри пещеры утоптанный земляной пол был застлан еловыми ветками, в центре горел небольшой костерок, разожженный на куске жести. В снежном потолке наискось было проделано отверстие, чтобы дым от костра выходил наружу. На таком огне можно было и чай вскипятить, и банку тушенки разогреть, ну и погреться с ним рядом.
– Новый год, что ты нам несешь, радость или печаль? – задумчиво проговорил Петька, вертя в руке стреляную гильзу от ППШ, найденную на дороге.
Было видно, что он сильно переживал, из-за того что ему, как и многим другим бойцам, не досталось ни винтовки, ни автомата, ни тем более пулемета. Прибывшая на фронт дивизия была укомплектована стрелковым оружием от силы на двадцать процентов. Это значит, что из десяти человек лишь двое были вооружены, а у остальных вместо винтовок, автоматов и пистолетов были деревянные колья.
– Не переживай, братишка, настреляешься еще. В первом же бою разобьем фрицев и во-оружимся. – Андрей подбросил в костерок последние несколько сухих веточек. – Пойду дровишек подсоберу.
Он вышел из землянки на свежий воздух и поежился: «Небо-то как вызвездило. К морозу».
Насобирав в лесу охапку валежника, Андрей возвращался в землянку, как вдруг споткнулся о едва заметный бугорок, припорошенный выпавшим снегом.
– Взводного осколками похлестало. Фуфайка спасла. Вон вся в дырках. Как думаешь, оклемается?
– Посмотрим, так-то с виду парень молодой, крепкий. Если осколком насквозь не прошило, сдюжит.
– А это кто?
– Не знаем, под ним лежала. Но не из нашей роты. Кажись, живая. Мы поначалу думали, что врачиха из полевого госпиталя, да вроде незнакомая.
– А ты как будто всех врачих наперечет знаешь.
– Молодец ваш взводный: всегда бабу найдет, даже во время боя.
– Да ладно ты, зубоскал. Делай свое дело.
– Хватит языком трепать. Отойдите от раненых, – раздался властный голос, и тут же яркий свет ударил Евдокии в глаза.
Это врач отдернул с ее лица полу шинели, которой она была прикрыта.
– Открой глаза! – приказал врач, увидев, что она зажмурилась. – Слышишь меня? Кивни головой, если слышишь. Ага, хорошо. А видишь меня четко? Кивай головой: да или нет? Так, значит, расплываюсь я в твоих глазах. Ну, это бывает. Контузия у тебя. А говорить-то можешь? Рассказывай тогда, откуда ты появилась?
– Я Люську искала, а потом гляжу: коробочки ползут и муравьишки снуют туда-сюда, туда-сюда.
– Бредит?
– Похоже на то. Грузи на машину. Потом разберемся. Проверь, может, документы в карманах есть.
Окончательно Евдокия пришла в себя уже под вечер, вот только не помнила, на какой день. Лежала она в большом помещении на матрасе.
– А, очнулась? – услышала она чей-то голос и, повернув голову в ту сторону, увидела лейтенанта, полулежавшего рядом на таком же матрасе, полураздетого и с перевязанным бинтами крест-накрест торсом.
– Где мы? – спросила Евдокия.
– В госпитале, – успокоил ее лейтенант. – Снаряд рядом с нами разорвался. Я-то воробей стреляный, как только услышу свист, сначала тонкий, а потом нарастающий, типа как вот «фью-ю-у-у-у», так сразу падаю, где стою, и голову руками прикрываю. Если в задницу осколок прилетит, так это еще полбеды, а вот если уши обстрижет, то это дело уже серьезное, без ушей на люди не выйдешь, засмеют. Так вот, я как услышал это самое «фьюу», так сразу на тебя и бросился, закрыл собой. Малость спину продырявило, не страшно. Жить будем.
В это время Евдокии показалось, что в открытую дверь вошла Люська, и она крепко зажмурилась, подумав, что опять у нее начинается наваждение, что Люська ей видится в каждой девушке, потому что не сумела она ее найти, и поэтому Люськина смерть на ее совести...
– Теть Дусь, – раздался Люськин голос. – Открой глаза, это я, Люська. Я живая.
– Евдокия, посмотри на нас. Это я, Саша, комбат. Зря ты Люську искала, я ведь ее с собой увез. Моя вина, не предупредил. Все как-то суматошно получилось, прости уж, там такая кутерьма начиналась. Людей надо было спешно выводить из зоны боев.
– А как вы меня нашли? – Евдокия открыла глаза, все еще не веря, что перед ней действительно стоят Люська и Саша и что это не видения.
– Так это не мы тебя нашли, а нас нашли, – ответил комбат. – У тебя ведь в кармане удостоверение личности, а в нем указан номер части. Мы думали, что ты погибла, переживали. А как только мне сообщили, я сразу собрался и Люську с собой прихватил, мы ведь с ней расписались на днях.
– Поздравляю, – улыбнулась Евдокия. – Это вас Красная площадь так сблизила?
– Она самая, – рассмеялись они. – Ладно, пойдем мы. Батальон на новое место перебрасывают. Выздоравливай.
– Твои? – поинтересовался лейтенант, когда Люська с комбатом ушли.
– Мои, – ответила Евдокия. – Вот ее и искала, негодницу. А она, видишь, замуж вышла.
– Дело хорошее, – признал лейтенант. – Сама-то откуда?
– С Алтая.
– Колхозница?
– Почему сразу колхозница?
– Ну как же, Алтай – это бескрайние поля, хлеба.
– Нет, не колхозница. На руднике работаю.
– На руднике? – не поверил лейтенант. – Заливаешь! Кстати, меня Кириллом зовут. Я с Кузбасса. Со Сталинска. Слышала про такой город? Тоже шахтер по профессии.
– Вот как? – пришло время удивляться Евдокии.
– Да, я самый настоящий шахтер, – с каким-то почти детским восторгом воскликнул Кирилл. – Я на Юпитере живу. Прямо рядом с шахтой. Шахта называется имени Серго Орджоникидзе. Недалеко от нас стадион спортивный построили и больницу большую открыли, а еще...
– Врешь ты мне все, Кирюша, – остановила его Евдокия. – Юпитер, шахта, больница. Ты на Юпитер на пушечном ядре летаешь? Как барон Мюнхгаузен?
– Да нет же! – воскликнул Кирилл. – Юпитер – это улица так называется, на горе, рядом с шахтой. Я там домик построил, от работы недалеко. Знаешь, какой вид открывается с этой верхотуры? Все как на ладони. Вот и назвали нашу гору Юпитером.
– Веселые вы люди, – улыбнулась Евдокия.
– Веселые, – согласился Кирилл и, достав записную книжку, карандаш, написал что-то, вырвал листок, протянул его Евдокии. – Вот возьми, здесь мой адрес написан. Может, после войны с мужем в гости к нам приедете. Раз уж нас фронтовая дорожка свела. А еще лучше знаешь что? Переезжай к нам на жительство со всей семьей. Нам хорошие работники позарез нужны.
9
Санитарный поезд, увозивший Евдокию в сибирский госпиталь, остановился на какой-то станции, где на железнодорожных путях скопилось множество эшелонов, везущих бойцов на фронт, а раненых обратно. Сильно ослабевшая после контузии, с перевязанной головой, Евдокия вышла на перрон подышать свежим воздухом и вдруг услышала истошный крик: «Степаныч, гляди, жена твоя! Да, точно, она!» И сразу же другой крик: «Евдокиюшка!» Оглянулась, а к ней от соседнего эшелона бежит толпа мужиков в гимнастерках, без шапок, а на дворе зима, и впереди всех ее Виктор. Подбежали, окружили со всех сторон, обнимают.
Виктор прижал ее к груди, глазам своим не верит:
– Ты здесь каким чудом оказалась?
– С фронта еду, контузило, – едва шевелит губами Евдокия.
Она не может поверить, что вот рядом ее муж, а вместе с ним и соседский Федька, и Андрей с Сашкой, и другие поселковые ребята, призванные в действующую армию.
– С какого фронта? – кто за руку ее держит, кто по плечу гладит, а Виктор как прижал ее к себе, так и не отпускает. – Мы сами-то еще до фронта не добрались, почитай три месяца в учебке провели, а ты уже с фронта едешь, да еще контуженая. Что случилось, что стряслось?!
– Вот и оставляй наших женщин одних дома, без присмотра, – шутит кто-то. – Это не женщины – огонь!
– Тебя хотела увидеть, – шепчет Евдокия. – Вот увидела.
– А дома кто же? – спрашивает Виктор Степанович.
– Настька управляется, – отвечает Евдокия, не веря в свое счастье.
И правда, счастье долгим не бывает, на то оно и счастье: мелькнет мгновением малым – и снова жди и надейся... Громогласный гудок паровоза перекрывает станционную шумиху.
– По вагонам! – звучит команда.
– Я к тебе сынка послал, – шепнул Виктор Степанович. – Пусть у нас поживет. Я вернусь – разберемся.
– Ты только вернись, – шепчет Евдокия, и по ее щекам текут слезы. – Ты только вернись, – повторяет она, – а там разберемся.
Она стояла на перроне и все махала рукой давно ушедшему поезду, до тех пор пока ее не увидели санитарки. Они и привели ее, беспамятную, обратно в вагон и уложили на нижнюю полку. Когда Евдокия пришла в себя, за вагонным окном проносились заснеженные поля, перелески. Сибирь-матушка представала во всей своей суровой красе. Вот уж и Омск проехали, скоро Барнаул, затем на попутках до Змеиногорска, а оттуда домой на речку Белую да на рудник, в горах затерянный.
Подошла докторша.
– Ну и напугала же ты нас, подруга, очень сильно напугала, – приложила она руку ко лбу Евдокии. – Температуришь, голубушка. Что случилось, рассказывай, что тебя так сильно потрясло? Опять на фронт рвалась, пришлось успокоительное дать. Почти целые сутки в себя не приходила.
– Не знаю, – качает головой Евдокия. – Привиделось, наверное. Будто мужа на перроне встретила и ребят наших поселковых.
– После контузии и не такое бывает, – успокоила ее докторша. – Ничего, пройдет со временем. Восстановишься. Женщина ты еще молодая, сильная.
– Муж про сына что-то говорил, – сказала Евдокия.
– А у вас дети-то есть? – поинтересовался военврач.
– Есть, – улыбнулась одними губами Евдокия. – Дочка, взрослая уже. Муж, конечно, сына хотел, но он и дочку любит.
– Муж-то воюет?
– Воюет, – кивнула Евдокия.
– Ты о нем постоянно думаешь, вот он тебе и мерещится, – разъяснил доктор. – Вернется, раз обещал. Наши сибирские мужики слово держат. Ты только себя не накручивай, выброси мысли плохие из головы. Мужу твоему там, на фронте, легче не будет, оттого что ты здесь загнешься. Так что давай приходи в себя.
В Барнауле Евдокию хотели в госпиталь положить долечиваться. Докторша очень настаивала, но разве можно уговорить задержаться хоть на полдня женщину, почти уже стоящую на пороге своего дома, где ее давно заждалась дочка?
– Спасибочки, дорогая, – отвечала Евдокия, отрицательно качая головой. – Пойду я, однако. Мне ведь до своей хаты еще триста километров ехать. Ничего, на попутках за пару-тройку дней доберусь. А то дочка одна управляется. Трудно ей одной-то и на рудник ходить, и за хозяйством смотреть.
– Постой, не уходи, присядь-ка, – попросила докторша и сняла трубку телефона, стала кому-то звонить.
Голос ее звучал то ласково, просяще, то жестко, требовательно. Евдокия не прислушивалась, в голове у нее опять зазвонили колокола, перед глазами снова все поплыло, хотя и не так сильно, как раньше. Вдруг резкий запах нашатыря ударил в нос. Она встряхнулась и увидела склонившуюся над ней докторшу и двух санитарок рядом.
– В общем, так, голубушка, – проговорила докторша не терпящим возражения тоном. – Ты сейчас человек почти военный. Поэтому слушай меня внимательно. Я заместитель начальника госпиталя, приказываю: марш в палату! Отлежишься недельку, оклемаешься, потом поедешь. Жила твоя дочка без тебя три месяца, еще недельку подюжит, ничего с ней не случится. Сама же говоришь, невеста уже. А я, как только будет оказия, отправлю тебя на попутке прямо до твоего поселка.
Докторша сдержала слово. За три дня до Нового, тысяча девятьсот сорок второго года Евдокия села в полуторку, ехавшую с грузом медикаментов для районных медпунктов. Из госпиталя ее провожали всей палатой. Санитарка баба Маня сунула в руки узелок: «Возьми, милая, подарочек тебе на Новый год, натерпелась ты, горемычная».
Под самый Новый год машина с Евдокией прикатила в поселок, остановилась у конторы. Выйдя из машины, Евдокия попрощалась с шофером и нетвердой походкой направилась к своему дому, открыла калитку. Старый кудлатый пес Султанчик сначала было загавкал, но узнал хозяйку и стал прыгать вокруг нее, ластиться, старался лизнуть руку, так бы рад.
– Ну что ты, что ты. – Евдокия ласково погладила пса, почесала его за ушком, подумала: «Пес встречает, значит, дома все в порядке.
Смахнув веничком-голиком снег с валенок, Евдокия вошла в сени и, ничего не видя в темноте, на память протянула руку вперед, нашарила дверную ручку. Открыла дверь, вошла в комнату, огляделась: «Неужто я дома?» Стянула с головы платок и, закрыв глаза, втянула в себя воздух, почувствовала такой родной забытый запах родного очага.
– Тетя, ты к кому?
От неожиданности Евдокия вздрогнула, открыла глаза и увидела перед собой незнакомого мальчика лет двенадцати, внимательно глядевшего на нее. В груди у нее все похолодело, как будто в предчувствии беды. Чей это мальчик? А где дочь? Что с ней случилось? Первое мгновение она не могла ничего вымолвить, словно комок застрял в горле. И вдруг будто вихрь налетел.
– Мамулечка! – это Настька, выглянув на скрип двери из другой комнаты и увидев мать на пороге, заключила ее в свои объятия.
– Ох, – только и смогла вымолвить Евдокия. – А я уж заволновалась, гляжу, а тебя нет. Не знала, что и подумать. – по щекам ее текли слезы.
– Не плачь, тетя Евдокия, – по-взрослому сказал мальчик. – Я Вовка. Мне дядя Витя наказ для тебя дал.
10
Первые три месяца призванные в августе в армию красноармейцы проходили воинскую подготовку в учебной части, а в декабре их полк погрузили в несколько эшелонов и повезли в сторону фронта. Навстречу им мчались один за другим санитарные поезда, везя в сибирские госпитали раненых солдат.
На одной из больших станций, где их эшелон стоял больше суток, Виктор Степанович с двумя чайниками в руках пошел за кипятком. И увидел, что впереди него идет мальчишка в потрепанной курточке совсем не для сибирской зимы.
– Дяденьки, вы не на войну едете? – спросил паренек у стоявших возле вагона красноармейцев.
– Мы уже отвоевались, – ответил один из солдат с перевязанной головой. – В госпиталь едем, осколки вынимать.
– Дяденьки, вы не на войну едете? – подошел мальчишка к группе возле другой теплушки.
Один из стоящих обернулся, он был совсем еще молодой, но уже серьезный.
–Ты чего тут разгуливаешь между военными эшелонами? – спросил он у паренька строго.
– Дядя, а вы меня не возьмете с собой? Мне на фронт надо.
– А ну марш домой! – нахмурился солдат. – Мать, наверное, с ног сбилась, ищет его, а он по вокзалам шатается. Сейчас патрулю тебя сдам.
– Нет у меня мамки! – крикнул мальчишка и юркнул под вагон на другую сторону эшелона, только его и видели.
Виктор Степанович, набрав на вокзале кипятку в оба чайника, шел обратно и поглядывал по сторонам, не попадется ли опять тот мальчик. И точно, увидел его. Пацан стоял возле одной из теплушек.
– Слышь, парень, – окликнул его Виктор Степанович. – Не поможешь кипяток до моих ребят донести?
– Конечно, дяденька, давай помогу. – мальчишка взял один чайник, и они пошли вместе. – Дяденька, а ты не на фронт едешь? – спросил паренек.
– На фронт, – кивнул Виктор Степанович.
– Дяденька, возьми меня с собой на фронт, пожалуйста, мне очень надо, честное пионерское.
– А чего так?
– Батяньку хочу найти, он у меня с фашистами воюет.
– Вот мы и дошли. – Виктор Степанович подошел к открытой теплушке и крикнул: – Мужики, принимайте гостя.
– Это чей же такой бравый парнишка? – Андрей взял у мальчишки чайник с кипятком и подал ему руку: – Давай залезай.
– Накормить надо мальца, – распорядился Виктор Степанович. – Голодный, наверное. Ты сегодня завтракал, обедал?
– Да так, – уклончиво ответил мальчишка. – Утром тетенька с санитарного поезда кашей угостила и компоту целую кружку налила. Хотела с собой увезти, чтобы я при госпитале был, да только я убег.
– Так давай с нами пообедай, наша каша ничуть не хуже. – Виктор Степанович положил в чашку черпак каши с мясом и протянул мальчишке. – Тебя как звать-то?
– Вовка я, – прочавкал мальчишка с набитым ртом.
– А меня дядя Витя зовут. А это вот дядя Андрей.
– Куда ж ты, Вовка, рванул? – спросил у него Андрей. – Мать-то знает?
– Не-а, – отрицательно покачал головой Вовка. – Ее немцы убили бомбой. Вместе с сестренкой. Во время налета. Мы с дружками во дворе играли, а когда самолеты полетели, так все вместе в лес убегли. А как вернулись, гляжу – на месте нашей хаты яма глубокая.
– А как здесь-то оказался?
– Меня соседка наша тетка Демьяновна к себе взяла. Я у нее несколько дней жил. А когда немцы на танках уже близко к деревне подъехали, дядя командир, который ротой командовал, сказал нам: «Давайте улепетывайте отсюда, поскорее да подальше. Мы их задержим сколько сможем». Вот мы и ушли из деревни, потом на поезд сели и ехали долго, а как приехали на эту станцию, так я и убег от тетки Демьяновны. У нее своих детишек полным-полно – зачем я ей? Обу-за только.
– А батька-то у тебя где? – поинтересовался как бы между прочим Виктор Степанович.
– Не знаю, – пожал плечами Вовка. – Воюет где-то. Мамка, когда еще живая была, письмо от батяньки получила, так сказывала, что под Смоленском их армия стоит.
– Под Смоленском, говоришь? – Виктор Степанович взглянул на Андрея с Сашкой, и те поняли его с одного взгляда.
Про смоленский котел, в котором сгинула не одна советская дивизия, все были наслышаны.
– Так ты, значит, теперь один? – Виктор Степанович задумался. – Все равно. Нельзя тебе с нами. Мы на войну едем.
– Не хочу я в тыл. – Вовка отложил ложку и насупился. – Батяньку буду искать. Он ведь не знает еще, что мамку с сестренкой немцы убили.
– Слышь, Вовка. – Виктор Степанович положил руку ему на плечо и начал говорить серьезно, доверительно. – Дело одно у меня к тебе есть. Очень важное дело. Не знаю, как поступить. Помощь твоя нужна всем нам.
– А что случилось, дядь Вить? – встрепенулся Вовка. – Я помогу. Ты не думай, что я такой маленький. Я на самом деле знаешь какой жилистый?
– Вижу, – кивнул Виктор Степанович. – Поэтому и обращаюсь к тебе, а не к кому другому. Понимаешь, я в спешке ключи с собой увез. – он достал связку ключей из кармана и показал Вовке. – Этот вот от дома, а этот от каморки моей бригадирской на руднике. Как в нее сейчас попасть без ключа? Косяк стальной, замок пудовый. Его даже ломом не выдернешь. Сама дверь из листвяка сколочена. А в той каморке инструменты все и запалы для зарядов. Весь рудник может встать из-за моей оплошности. Отвези, пожалуйста, эти ключи моей жене. Она до рудника дойдет, передаст их кому надо. Выручишь?
– Это я запросто, – согласился Вовка. – Ты, дядь Вить, даже и не переживай так сильно.
– Вот и хорошо, вот и ладненько, – обрадовался Виктор Степанович. – Я сейчас тебе записку напишу, передашь ее жене моей, Евдокии Петровне. А чтобы ты в дороге не заплутал, я тебя на санитарный поезд пристрою. Я там знакомого встретил, он из нашего района, только из соседнего поселка. С ним и доедешь прямо до места. Если что, поможешь ему, он без ноги, на костылях...
– Так ты и есть тот самый сынок? – вспомнила Евдокия свою встречу с мужем на полустанке.
Значит, не привиделось, значит, судьба действительно вняла ее мольбам.
– Ну так иди же ко мне. – она села на стул и притянула к себе Вовку, поцеловала его в щеку.
– Ты, тетя Евдокия, не беспокойся, – проговорил мальчишка. – Я уже взрослый. Дядя Витя наказал мне слушаться тебя и помогать во всем. Я и дрова могу наколоть, и воду из колодца принести.
– Ладно, ты, взрослый, – взъерошила ему вихры Настька и обняла обоих. – Ты представляешь, мамулечка, я прихожу с работы, а он стоит у ворот, серьезный такой. Дядю Васю помнишь? Так вот он его прямо до дома до нашего довез, такой крюк сделал, кстати, он ногу на фронте потерял... Ребятишки соседские Вовку-то увидели, поколотить хотели, а когда он сказал, что его дядя Витя прислал, так сразу за своего приняли. У него от папы к тебе какое-то поручение, мне не говорит, настоящий партизан.
– Сейчас я принесу. – Вовка убежал в другую комнату и тут же вернулся со свертком. – Дядя Витя просил тебе ключи передать. И еще вот это, сказал, что секретно, что только тебе. Я бы иначе и не приехал.
– Давай посмотрим, что тут. – Евдокия развернула сверток и увидела пачку исписанных листков. – Это же письма! Вот Андрейка письмецо написал своей Полине. Это вот Сашкин почерк, матери пишет, а вот и от Вити письмо. Это письма родным от всей его бригады. Вовка, ты молодец, умничка! Это действительно очень важные документы. Я их сейчас разнесу по адресам. Вот радость-то будет – весточки от фронтовиков получить. А это вот, Настька, тебе письмо, сама знаешь, от кого.
– Подумаешь! – Настькины щеки полыхнули румянцем. – Давай уж, почитаю. – она взяла свернутый листок и ушла в другую комнату.
– Разнести эти письма поскорее надо, – встала Евдокия со стула. – Пойдем, Володенька, будешь моим помощником, согласен?
Что и говорить, эти письма под самый Новый, 1942 год были лучшим подарком для тех, кому они адресовались.
11
Взвод саперов разместился в рощице на берегу Волхова. Виктор Степанович со своими ребятами из бригады устроился в вырытой ими полуземлянке, обложенной со всех сторон снежными кирпичами. Она ничем не выделялась среди сугробов, а значит, была незаметной для противника.
Внутри пещеры утоптанный земляной пол был застлан еловыми ветками, в центре горел небольшой костерок, разожженный на куске жести. В снежном потолке наискось было проделано отверстие, чтобы дым от костра выходил наружу. На таком огне можно было и чай вскипятить, и банку тушенки разогреть, ну и погреться с ним рядом.
– Новый год, что ты нам несешь, радость или печаль? – задумчиво проговорил Петька, вертя в руке стреляную гильзу от ППШ, найденную на дороге.
Было видно, что он сильно переживал, из-за того что ему, как и многим другим бойцам, не досталось ни винтовки, ни автомата, ни тем более пулемета. Прибывшая на фронт дивизия была укомплектована стрелковым оружием от силы на двадцать процентов. Это значит, что из десяти человек лишь двое были вооружены, а у остальных вместо винтовок, автоматов и пистолетов были деревянные колья.
– Не переживай, братишка, настреляешься еще. В первом же бою разобьем фрицев и во-оружимся. – Андрей подбросил в костерок последние несколько сухих веточек. – Пойду дровишек подсоберу.
Он вышел из землянки на свежий воздух и поежился: «Небо-то как вызвездило. К морозу».
Насобирав в лесу охапку валежника, Андрей возвращался в землянку, как вдруг споткнулся о едва заметный бугорок, припорошенный выпавшим снегом.
