Обстоятельства сложились так, мне надо было возвращаться в Омск. Планировал до 1000-летия Крещения Руси отбыть, отец эконом попросить остаться, помочь в подготовке к празднику. Не мог отказать, задержался на полтора месяца и только потом уехал.
– Приезжай, – звал батюшка Иона, прощаясь со мной. – В гости ли, навсегда ли – приезжай.
Вернулся в Омск, и как раз началось казачье движение. По отцу я из уральских казаков. Стал ходить на казачьи мероприятия. Звания тогда запросто налево-направо раздавали, сделали меня сотником. Сотник налицо, в сотне – ни одного казака. Начал искать казаков себе в подчинение. Времена шли бурные, Союз развалился, вспыхнули боевые действия в Приднестровье. Войсковой атаман Тупиков несколько раз ездил туда с нашими ребятами воевать. В очередной раз набирает группу, я решил тоже поехать. Назвался груздем – полезай в кузов: не для карнавала надел казачью форму. С автоматом обращаться умел, в армии не писарем в штабе обретался.
Вдруг поступает предложение – автомат заменить крестом иерея. Атаман второго отделения нашего казачьего войска Волин говорит:
– Николай, ты в церковь ходишь, в монастыри ездишь, пришла бумага: в Новочеркасске организуются курсы полковых священников. Отучишься на курсах и поедешь в Приднестровье священником. Казак без веры – не казак. Без тебя есть кому с автоматом воевать, нам нужны свои батюшки. Возьми благословение у владыки Феодосия и вперёд. Казаки решили, ты самая подходящая кандидатура.
Предложение атамана пришлось по душе – и казак, и священник. Поживу, думаю, в центре донского казачества, съезжу в Вёшенскую станицу, поклонюсь могиле Шолохова. Закончу курсы и поеду в Приднестровье полковым к нашим казакам священником. Вписали моё имя в направление на курсы. Самая что ни на есть официальная бумага, со всеми печатями. С ней отправился к владыке Феодосию, митрополиту Омскому и Тарскому, будучи уверенным, через неделю еду в Новочеркасск. Владыку Феодосия тогда практически не знал. В церкви, конечно, видел, на архиерейских службах был. Он меня вообще не знал, кто я и чем дышу.
Владыка пробежал глазами направление, улыбнулся, как только он мог улыбаться, с хитринкой, и развернул дело по-своему.
– Для начала, – говорит, – возьми квач, помоги женщинам мыть стены собора. А потом мы на тебя посмотрим.
По его тону понял, сходу не благословляет на курсы. А без благословения куда поедешь? Самочинство будет.
Владыка, отправляя на послушание, добавил:
– Завтра часам к восьми вечера приходи ко мне домой, побеседуем.
Стал к нему ходить, разговоры разговаривать. Какое-то время был вроде референта при нём и сторожа. Отвечал на звонки, когда его дома не было. Владыка мог улететь в Москву на несколько дней, меня оставлял присматривать за домом. Взялся он за меня основательно, стал привлекать на архиерейские службы иподьяконом, потом направил пономарём в Казачий собор к настоятелю Виктору Чухно. Комплексно подошёл к моей грешной персоне, так как надумал рукоположить в священники. Даже матушку мне, холостому да неженатому, организовал и в роли свахи выступил, только что сватов не засылали, а так проявил завидное упорство в достижение цели.
Получилось следующим образом. Владыка взял меня с собой в район на церковно-светское мероприятие и приметил, вот уж глаз был у него, обратил внимание, что я проявил интерес к хористке. Евгения пела в светском хоре, отличный был коллектив, прекрасный руководитель Вера Михайловна – человек верующий, хор исполнял много духовных песен. Владыка с большой симпатией относился к этому коллективу.
Интересное было время. Церковь только-только вырвалась из-под гнёта советской власти. Владыка трудился на всех фронтах. И в церкви, и в миру. Сидел в президиумах светских мероприятий, не только лишь сидел, нёс пасторское слово, а проповедником он был отменным, открывал приходы по всей области, организовывал духовные концерты. На одном из них узрел факт моего интереса к хористке.
По отдельности мне и ей назначил прийти в одно и то же время к нему на чай. Ничего не подозревая, прихожу и застаю Евгению. Не придал этому никакого значения. Мысли не возникло, что не случайно разом оказались у владыки. Евгения была правой рукой руководителя хора, ту владыка привечал у себя, поэтому я посчитал – Евгения решает с владыкой творческие вопросы. Пьём чай, о чём-то беседуем. Владыка вдруг выдаёт:
– Сижу и любуюсь на вас молодых и красивых, вижу – из вас получится прекрасная пара. Николая будем рукополагать в священники, ему нужна хорошая матушка. Благословляю вас под венец.
Евгения вспыхнула до корней волос, брызнула из-за стола. Удрала.
Владыка улыбается:
– Это хорошо! Плохо, если бы на шею тебе бросилась.
Через день звоню Жене, опасался: вдруг наотрез откажется встретиться после сватовства у владыки. Нет, пришла. Ни слова ей об инциденте у митрополита, и она молчит на данную тему. Однако владыка был человеком целеустремлённым, если что решил – не свернёшь. Касалось ли это глобальных вопросов – строительство Христорождественского собора, восстановление кафедрального Свято-Успенского или сугубо частного случая – женитьба будущего священника. Если долго не рассказывать, после некоторых колебаний, дала Женя согласие, я доложил владыке, он определил, в каком храме будем венчаться, назначил священника. Я справил наряд жениха – костюм, туфли, рубаху. Всё чин чинарём. Женя платье подвенечное сшила. Но в последний момент струсила. Не явилась в церковь. Ждём-пождём, а невесты нет. Говорю владыке:
– Владыка святый, нет так нет! Насильно мил не будешь. Слишком старый я для неё.
Мне тридцать девять, ей всего двадцать пять.
Владыка как ни в чём ни бывало:
– Николай, не хвилюйся, добивать будем!
Да ещё со своим украинским акцентом «добивать будем».
Уважаемый верующими и властями митрополит, пожилой человек выделил время, приехал на венчание, а невеста выкинула фокус. Что интересно, не обиделся, что его благословение игнорируется.
– Вот увидишь, – уверенно сказал, – гарная матушка получится!
И вторая попытка венчания оказалась неудачной – невеста повторила фокус с неявкой. Никак не могла решиться на столь важный шаг. В третий раз владыка назначил «добивать» в Казачьем соборе. Там ещё стоял орган, перед ним ряды белоснежных кресел, богослужения проходили в боковом приделе. Ничего умнее не придумали в советское время – устроить в православном храме органный зал. После возвращения храма епархии орган долго не демонтировали, по назначению не использовался, но стоял.
В третий раз собрались мы венчаться перед Петровским постом, едва не последний день, когда можно было. Дальше бы на долгий месяц отложилось. И снова та же картина, что и в предыдущие разы. Жених во всей подвенечной красе, в тёмно-синем костюме, белой рубахе, побрит, пострижен, наглажен, владыка в наличии, священник, настоятель храма отец Владимир Чухно, в облачении, венцы приготовлены, дружка, кому венец над моей головой держать, в полной готовности выполнять торжественную миссию, хор в ожидании отмашки регента поддерживать таинство пением, сочувствующие (несколько казаков, друзья) подошли, а невесты тю-тю. Обещала, божилась – больше ничего подобного не повторится, и снова-здорово… Пытаюсь дозвониться ей – никто не отвечает. Нервничаю, будто сам виноват. Ругаю возлюбленную на чём свет стоит. Как так можно? Ну, скажи «нет», рубани с плеча да и дело с концом.
Владыка подождал-подождал, крякнул, сел в «Волгу» и поехал в свою резиденцию. Проводили его, поднимаюсь по ступенькам паперти, впереди батюшка Владимир, я следом. Сейчас, думаю, извинюсь перед собравшимися и поставлю жирную точку в истории с венчанием. Зол был на Женю, не то слово.
Слышу, батюшка радостно возглашает:
– А вот и невеста!
Женя идёт с подругой. Постеснялась в подвенечном платье приехать, с собой взяла. Батюшка Владимир тут же владыке позвонил. И здесь он не фыркнул. Пока невеста надевала подвенечный наряд, вернулся. Оказал нам честь. Жена зашла в придел, владыка уже там, будто и не уезжал.
Вскоре меня в том же Казачьем соборе рукоположил в дьяконы. Месяца три служил дьяконом в Крестовоздвиженском соборе, тогда был он кафедральным, потом поехал с владыкой в Крутинку, где был рукоположен в священники. На обратной дороге владыка оставил меня в Саргатке – создавать приход, решать вопрос с храмом.
Так я стараниями владыки Феодосия, вечная ему память, стал священником. Отдельное спасибо владыке за матушку, если бы не его настойчивость… Пятеро деток у нас…
Два года разрывался между Омском и Саргаткой, потом владыка поставил настоятелем саргатского храма отца Серафима, с той поры служу только в Крестовоздвиженском соборе.
Там в первой половине девяностых познакомился с Иваном Антоновичем. Сам по себе Иван дотошный, воцерковляясь, то и дело подходил с какими-то вопросами, а потом говорит:
– Батюшка, будьте моим духовником.
Я в отказ, какой из меня духовник? Попытался объяснить, что духовники, в моём понимании, это многоопытные в духовном делании священники, монахи, такие, как отцы Свято-Успенского Одесского монастыря Арсений или Алексий, а теперь ещё и батюшка Иона, я в священниках всего ничего, какой из меня духовник-наставник. Иван Антонович твердил своё:
– Вы из уральских казаков и я. Мы одного возраста…
Одним словом, подружились мы. Брак у него был невенчанный, обвенчал их. И вдруг эта трагедия – у него погиб старший сын. Я отпевал. Девять дней прошло после смерти, Иван весь чёрный ходит, на жену его Ольгу вообще смотреть больно.
– Иван, – предлагаю, – а поедем-ка в Одессу к батюшке Ионе.
Он согласился.
В СВЯТО-УСПЕНСКОМ МОНАСТЫРЕ
Второй рассказ раба Божия Иоанна
В год гибели моего Антона было у батюшки Николая и матушки Евгении две дочери. В Одессу поехали мы семьями, они вчетвером, я с женой Олей и младшим десятилетним сыном Петром. В Одессе с вокзала прямо с чемоданами направились в монастырь. Отец Николай первым делом обратился к старому знакомому отцу Виталию, эконому, Царствие ему Небесное, почил уже. Тот призвал к себе монахиню Марию и попросил разместить сибиряков у неё в доме. Всё решилось в какие-то полчаса.
Матушка Мария жила в трёхстах метрах от монастыря. Двухэтажный дом, уютный дворик, даже садик ухоженный имелся. В далёкие пятидесятые-шестидесятые годы матушка была духовным чадом и келейницей владыки Одесского и Херсонского митрополита Бориса (Вика). Рассказывала, был он человеком с большим сердцем, многим помогал. И её поддержал в трудный период.
Матушку Марию арестовали за хранение обращения Иоанна Кронштадтского к русскому народу. Пусть умер святой задолго до установления власти советов, карающие органы посчитали антисоветским его призыв к русским, к России твёрдо держаться веры православной, церкви и царя православного, иначе будет страна «не Россией, не Русью Святою, а сбродом всяких иноверцев». Отсидела матушка в общей сложности восемнадцать лет гулаговских лагерей. Много скорбей пришлось претерпеть женщине. На свободу вышла, а ни кола, ни двора, ни родственников. Владыка Борис приютил в своём доме, жил он вместе с мамой. Мария стала помогать по хозяйству, трудилась в Свято-Успенском монастыре. Архипастырское служение владыки Бориса на Одесской кафедре совпало с годами хрущёвской злобы на церковь. Митрополит активно и небезрезультатно противодействовал закрытию церквей в своей епархии. С владыкой нельзя было разговаривать только на уровне приказов, пользовался большим авторитетом в народе, архиерейские службы проходили в переполненных храмах, паства шла за ним. Поэтому был бельмом в глазу властьпридержащих, немало врагов нажил. И надорвал сердце. Умер в пятьдесят девять лет от инфаркта, а потом и мама его умерла, похоронена рядом с сыном на монастырском кладбище. Умирая, завещала дом матушке Марии, она к тому времени уже постриг приняла. Так что жили мы в бывшем архиерейском доме.
Матушка Мария приняла нас как родных, выделила большую комнату, в ней все вместе разместились. Монастырь рядом и атмосфера в доме самая благодатная. По вечерам матушка Мария приходила к нам, душевно разговаривали, читали книгу «Отец Арсений», она только-только появилась.
Отец Николай по дороге в Одессу сказал, что в обители надо обязательно поработать. Эконом отец Виталий поприветствовал наш трудовой порыв и отправил батюшку в распоряжение келаря отца Никона, тот его на фитофтору определил, я попал бригаду, которой руководил иеромонах отец Иоанн. Говоря по-научному, пришлось мне поучаствовать в решении логистической задачи по погрузке-разгрузке, перемещению грузов из точки «А» в точку «В». Вместе с отцом Иоанном возили на тележке бетонные столбы для забора, которым огораживали складские помещения на территории монастыря. Три дня занимался заборной логистикой, а потом отец Николай упросил отца эконома дать нам общее послушание. Объяснил ситуацию с погибшим сыном. Отец Виталий внял просьбе и, к большому недовольству отца Иоанна, отправил меня на фитофтору. Отец Иоанн в резкой форме высказал отцу Николаю своё негативное отношение к такой перестановке послушаний: не хватает рук забор ставить, а он, пользуясь благосклонностью отца эконома, забрал нужного работника, тем самым оголил фронт. Позже, правда, они примирились.
В южной части монастыря, ближе к морю, располагался виноградник, а рядом с ним большое поле помидоров. Помидоры росли не как в Сибири, без ухищрений с колышками, подвязыванием каждого стебля – прямо на земле. И урожай – красным красно. Но много плодов, поражённых фитофторой. Их мы убирали, дабы болезнь не поражала здоровые.
Я работой с отцом Иоанном был доволен, он проявил живой интерес ко мне, расспрашивал о Сибири, о моей службе в армии и понемногу начал рассказывать про батюшку Иону. Не сразу, видимо, приглядывался, можно-нет доверять информацию про старца паломнику-омичу. Тогда ещё ничего не писали о батюшке Ионе. После работы отец Иоанн накрывал стол в саду, вкушали вместе, беседовали.
Отец Николай сказал перед поездкой в монастырь, что в Одессе живёт редкий угодник Божий, старец Иона. Такой же почитаемый на Украине, как в России протоиерей Николай Гурьянов с острова Залит, архимандрит Кирилл (Павлов) из Троице-Сергиевой лавры, архимандрит Иоанн (Крестьянкин) из Псково-Печерского монастыря.
Втайне я надеялся, отец Иоанн был вхож к батюшке Ионе, он поспособствует встретиться со старцем, что было не так-то просто. Прямо сказать – совсем не просто. Ворота в монастырь открывали в шесть утра, а уже с трёх-четырёх ночи начинала расти очередь у ворот – жаждущие попасть к отцу Ионе. Отец Николай говорил:
– Надо хорошо молиться, чтобы побывать у него. Тут как Бог управит.
О старце Ионе много поведала Тамара, его духовное чадо. Мы жили у матушки Марии на первом этаже, Тамара в этом же доме – на втором. Как уже говорил, при доме садик, думаю, ещё от владыки Бориса остался. Виноград, яблони, груши, абрикосы. Дневной зной спадёт, и так хорошо посидеть, наслаждаясь южной благодатью. Тамара рассказывала, что батюшка Иона родился в 1925 году на Кировоградчине девятым ребёнком в семье. Назвали Владимиром. Родители крепко держались веры православной. За это, скорее всего, как идеологические противники новой власти попали под раскулачивание. Была в хозяйстве лошадь и коровёнка, а как без этого прожить большой семье. Наличие скотины стало поводом для записи в кулаки, с последующей экспроприацией движимого на четырёх ногах и недвижимого имущества.
В пятнадцать лет Владимир начал трудовую деятельность на кавказских нефтепромыслах. Было время, зарабатывал на хлеб шахтёром, потом трактористом. Однажды ночью пахал на тракторе, сморил его сон под монотонное урчание мотора – уснул за рычагами молодой парень. Внезапно проснулся, а в свете фар перед капотом женщина стоит, секунда – и наедет на неё. Остановил трактор, выскочил, глядь, никого нет, а гусеницы в метре от крутого обрыва. Ещё немного и сверзился бы в глубокий овраг. Отец Иона говорил: «Это Богородица меня от смерти спасла».
Был батюшка в миру не паинькой. В молодости никого не боялся, ходил с ружьем. Отец упрекал сына, мол, никто в семье оружия не носил… По словам Тамары, батюшка с неохотой вспоминал ту свою жизнь, нелицеприятно отзывался о себе. Был мужчиной жестким, сильным и гордым. В начале шестидесятых годов заболел тяжёлой формой туберкулеза и оказался в одной палате с такими же обреченными на смерть. Одного вперёд ногами вынесли, второго... Глядя на эту картину, дал обет посвятить себя Богу, если удастся выйти из больницы.
И случилось чудо. Начал на глазах оживать. По логике болезни обязан был чахнуть, всё происходило с точностью до наоборот. Бесповоротно пошёл на поправку. Выписали как совершенно здорового человека, даже рубцов в лёгких не осталось.
Обет, данный Богу, вчерашний смертельно больной не забыл. Отправился в Абхазию к монахам-пустынникам, что ставили кельи в безлюдных местах среди гор и славили Бога вопреки всем гонениям и напастям. Претерпевали изрядно. Выискивали их с вертолётов, арестовывали, бросали в камеры к уголовникам. Этой участи батюшка Иона избежал, какое-то время пожил среди пустынников, а потом отправился в Одесский Свято-Успенский монастырь в надежде стать трудником, славить Бога в молитве, работать вместе с братией во славу Божью. И получил категорический от ворот поворот: ни под каким видом в обитель взять не можем. Не потому, что не нуждался монастырь в рабочих руках. Ещё как требовались они, тем более, которые к любому делу пригодны. И крестьянствовать могут, и в сугубо рабочих специальностях разбираются. Все объяснялось просто: власть в очередной раз ополчилась на церковь, на всякие ухищрения шла в намерении закрыть один из последних монастырей. На тот период категорически не разрешалось брать в обитель даже трудников.
Батюшка Иона отчаиваться не стал. В Абхазии пустынножители как только не приспосабливаются, сгонят с одного места, в другом ставят кельи из подручного материала. Один в дупле устроился. Однажды решил сходить с визитами к братии, кто поблизости жил, а никого нет – кельи разорены. Милиция по наводке вертолётчиков устроила облаву. Лишь келью-дупло не засекли с воздуха.
Батюшка Иона пошёл на берег моря, на котором монастырь расположен, в глиняном обрыве, где стрижи норы роют, выкопал себе пещерку. Обосновался почти как пустынник в первые века христианства. В пещерке несколько месяцев жил и молился, просил Матерь Божью принять в свою обитель.
Местные власти, всячески досаждая монастырю, пытались не мытьём, так катаньем подвести его к закрытию. Придумали светлые партийные головы темнотой одолеть оплот православия – отключили подачу электроэнергии. Пребывали в полной уверенности: монахи поживут-поживут без электричества, да и разбредутся кто куда. При лучине большое монастырское хозяйство не потянешь. Обитель не только себя содержала, государство драконовскими налогами обложило монахов. И не моги не заплатить вовремя. Это колхозам сроки проплат сдвигались, суммы долгов скащивались или списывались вовсе, монастырям – нет. Вынь да положь в указанный срок назначенную сумму. Монахи в ответ на происки властей с отключением электричества раздобыли мощный дизель-генератор военного образца. Нашли выход из тупиковой ситуации. Одна загвоздка: обслуживать технику некому – нет дизелиста среди братии. Священнослужители есть, певцы есть, электрики есть, водопроводчики есть, виноградари есть, специалиста по эксплуатации дизеля – ни одного. Тут-то и вспомнили о трактористе, что просился в обитель. Отец-наместник призвал к себе упрямого мужика.
Потом отец Иона будет вспоминать: «Я-то думал, в монастыре только и буду в молитвенной тишине к Богу взывать, а у меня опять в ушах шум дизеля».
Следующую историю не от Тамары слышал, в поле, когда на фитофторе работали, семинарист рассказал.
Владыка митрополит Сергий (Петров), был он человеком сановитым, по-генеральски представительным, однажды присмотрелся к братии монастыря и ну отчитывать, дескать, негоже ходить в поношенных, латанных-перелатанных подрясниках. В обитель паломники приезжают со всех краёв, его святейшество патриарх в любой момент может заявиться, а вы ходите в затрапезном виде. Не будешь возражать архипастырю, что не избалована братия разнообразием гардероба. Если и есть подрясники поновее, так они в церковь на службы одеваются, зачем понапрасну трепать...
Высказал владыка претензии братии. А когда стали подходить к нему под благословение, появился инок Иона, доселе отсутствовавший по причине выполнения срочной работы – ремонтировал дизель-генератор. Подойдя к митрополиту, на глазах у всех наклонился и вытер руки, измазанные соляркой и машинным маслом, о шёлковый подризник владыки. Затем взял архиерейское благословение и, как ни в чём ни бывало, пошёл дальше реанимировать раскапризничавшуюся технику.
Митрополит Сергий, только что распекавший братию за внешний вид, проявил удивительное смирение. Ни слова, ни полслова не промолвил по поводу дерзкого поступка инока. А вскоре одарил монахов новыми подрясниками. В том числе и инока Иону.
В тот день мы с отцом Николаем пришли в трапезную на обед. По уставу сначала монахи трапезничали, потом все остальные. Мы припозднились, заходим в трапезную, Бог ты мой, никого нет, а батюшка Иона арбуз вкушает. Перед ним в глубокой тарелке стоит средних размеров нарезанный аккуратными ломтями арбуз…
У меня сердце оборвалось, вот он, батюшка… Впервые за пять дней увидел. На территории монастыря постоянно был в ожидании, вдруг появился откуда-нибудь, не пропустить бы… Ему тогда было чуть за семьдесят лет. Крепкий, борода с густой сединой, но, видно, когда-то была смоляной черноты…
Отец Николай спросил:
– Батюшка Иона, не узнаёте меня?
– Как же тебя не узнать, – сказал батюшка и шутливо пропел:
Коля-Коля-Николай,
Сиди дома – не гуляй!
К тебе девушки придут,
Поцелуют и уйдут!
В это время в трапезную вошёл высокий статный монах в клобуке. Лет сорок с небольшим. Роскошная густая борода.
Батюшка Иона представил его отцу Николаю:
– Это моё духовное чадо. Офицер, полковник.
Монах взял у батюшки Ионы благословение и ушёл.
Отец Николай на меня показал:
– А вот моё духовное чадо, тоже полковник.
И добавил:
– У него сын недавно погиб.
Только это и сказал обо мне. Я сел в сторонке, мне принесли поесть. Отец Иона начал расспрашивать отца Николая об Омской епархии. В один момент повернулся в мою сторону, передал ломоть арбуза.
– Бери, кушай. Вкусный кавун.
Минут десять они беседовали. Батюшка Иона поднялся уходить. Я всё это время сидел, как на старте, вскочил, шагнул к нему:
– Благословите, батюшка.
Он молитву прочитал и говорит:
– Не печалуйся, чадо. Кто убивает, грехи убиенного на себя забирает.
Отец Николай ничего не говорил батюшке об обстоятельствах смерти сына. Я в пяти метрах сидел, весь разговор слышал. Только и прозвучало обо мне, когда представлял – «у него сын погиб».
Кто бы только знал, как мне стало легко после слов батюшки. Словно многотонная глыба свалилась с души, под гнётом которой жил после смерти Антона.
«Кто убивает, грехи убиенного на себя забирает».
Фактически сказал: убили Антона…
Понимаю женщину, которая пришла к старцу со своими печалями и грехами и бежала от него, не чуя под собой ног, ликуя от счастья: «Батюшка Иона сказал, что любит меня!»
Отец Иона (рука у него лёгкая, будто воздушная) благословил, в моей голове пронеслось: вот бы ещё сына и жену благословил.
Буквально на следующий день Оля с Петей и матушкой Марией идут по монастырю, навстречу батюшка Иона, обычно вокруг него коловращение, здесь никого. Они к нему под благословение...
Как можно не верить после этого в милость Божью.
НЕ БЫВАЕТ КЛАДБИЩЕ БЕЗ ПРАВЕДНИКА
Третий рассказ раба Божия Иоанна
В танковом училище был у меня друг и товарищ Валера Самохин. Отличный парень, даже породнились, наши жёны – двоюродные сёстры. На третьем курсе дали нам увольнение, Валера пригласил к своей зазнобе: «Пошли-пошли, к моей Надежде сеструха сродная приехала из района, не теряйся – отличная деваха». Я, слава Богу, не растерялся. С девушками застенчивый был, тут крепко задружил. После училища пути-дороги наши с Валерой редко пересекались, но как ни встретимся, подначивал: «Ты меня аж бегом обязан коньяком поить за такую жену!»
Валера тоже помотался по Союзу. На Дальнем Востоке начинал службу, потом – Алтай, Горьковская область, Германия, наконец – Украина. На год раньше меня академию окончил. Головастый, хваткий. На Украине осел. Смеялся: «Перепуталось всё кверху ногами. Русак Самохин в Украине, а хохол Савченко в Сибири!» При развале Союза он был заместителем командира дивизии в Закарпатье, полковник. Ему пообещали: останешься в Украине, через полгода станешь командиром дивизии и получишь генерала. Он клюнул. Валера профессионал, всё прошёл – от взводного до замкомдива. Он бы и дивизией командовал лучше многих. Одним словом, присягнул Валера Украине. Чем крайне раздосадовал своего отца. Дядя Слава из серьёзных мужиков. Фронтовик, танкист, четыре экипажа сменил в войну, не один раз горел в танке, до Праги дошёл. Категорически не согласился с выбором Валеры. Подвыпив, стучал кулаком по столу: «Ты мне не сын!» Обиделся страшно: «Два раза присягу не принимают!»
Запад активно подтягивал Украину под свои знамёна. Валера ездил «перенимать опыт» в войска США, НАТО. Два раза подавали его документы на присвоение генерала, оба раза не прошло. Приоритет отдавался национальным кадрам. Так и не стал командиром дивизии. Потом ему предложили генеральскую должность в национальной академии обороны, Валера переехал в Киев. Но это я забегаю вперёд.
Как бы там ни было, не осуждал его выбор, остались друзьями. В 2009 году Валера пригласил нас с женой в гости: «Киев покажу, потом поедем под Одессу на море, отдохнём по высшему разряду». Я с радостью согласился. Первое, что пришло в голову: ещё раз побываю у батюшки Ионы. Прошло двенадцать лет после нашей встречи. Пять дней в Киеве у Валеры гостили, я первым делом настоял на посещении Киево-Печерской лавры…
Потом поехали вчетвером (он с женой и я с женой) в Чабанку, в ней стояла танковая бригада. Вот где служба – двадцать километров от Одессы, берег моря. Это не забайкальские степи у границы с Китаем. Валера, как и обещал, всё устроил в наилучшем виде – поселили нас в отдельно стоящем генеральском домике. Море, солнце, купались, загорали.
День на третий говорю Валере, как бы в Свято-Успенский монастырь съездить.
– Да без проблем, – уверенно прозвучало в ответ.
На следующее утро машина была подана к крыльцу. В первый раз вчетвером поехали, а потом с женой вдвоём паломничали в обитель.
Во вторую нашу поездку отстояли с женой литургию, после службы выходим, архидиакон Пимен на солнышке сидит.
– Отец Пимен, – спрашиваю, – разрешите присесть рядом с вами?
Он хорошо знал батюшку Николая ещё по тем временам, когда тот в трудниках подвизался в монастыре. Отец Николай смешно рассказывал, как отец Пимен однажды подскочил к нему: «Мыкола, – заполошно говорит, – трэба взять драбыну и поднять шпакивню!»
Я начал рассказывать отцу Пимену, что приезжал сюда двенадцать лет назад с отцом Николаем.
Он вспомнил отца Николая, на мой вопрос о батюшке Ионе ответил:
– С неделю как на Афон уехал.
Батюшка почти каждый год ездил на Святую гору.
Так и не удалось больше повидаться с ним. Валера Самохин и на следующий год звал в Одессу, я засобирался, позвонил матушке Марии, узнал, что батюшка Иона в монастыре и никуда не собирается. Купили билеты, но за два дня до отъезда жена порвала связку на ноге.
Сейчас остаётся только мечтать, что когда-нибудь сподобит Бог на могилке у батюшки побывать. Четвёртый год каждое утро читаю молитву «О прекращении междоусобной брани», прошу Господа: «…Лишённые крова введи в домы, алчущие напитай, плачущие утеши, разделённые совокупи… Не остави стадо Свое, от сродник своих во озлоблении сущих, умалитися, но скорее примирение яко щедр даруй…» Украина для меня закрыта. Валера, само собой, больше не приглашает. Он, хоть и ушёл в отставку, но по-прежнему преподаёт в национальной академии (кстати, генерала ему и здесь не дали) и приезд в гости полковника-танкиста из России для него грозит большими неприятностями. С началом военных действий на Донбассе позвонил, подвыпивши был (чаще в таком состоянии звонит), и пусть полушутя, но стал наезжать: «Ну что, агрессоры?» Я ему жёстко ответил и положил трубку. С того раза, если звонит (или я на день его рождения), разговоры разговариваем только на бытовые темы, политику не затрагиваем.
В 2009-м мы отлично, спасибо Валере, отдохнули. Чудный вечер провели с женой у матушки Марии. Встретились случайно в обители, она зазвала к себе, потчевала нас варениками домашними и чаем с абрикосовым вареньем. Матушка рассказала интересную историю из недавнего прошлого Свято-Успенского монастыря. Отец Николай, кстати, тоже знал её, он ведь после Чернобыля приезжал в монастырь поступать в семинарию. Спросил его: «Почему не рассказали, батюшка?» – «Как-то, – говорит, – к слову не пришлось».
Радиоактивное облако после взрыва на Чернобыльской АЭС прошло над Одессой. Невидимая радиоактивная грязь не миновала миллионный город. Подняли военных для проведения дезактивации. Те, прежде чем начать её, составили дозиметрические карты.
Посмотрели на них, и возникло два вопроса. Во-первых, на территории Свято-Успенского монастыря чисто. Вокруг грязно, а здесь, словно в радиоактивном облаке дыра над обителью образовалась. Причём, чисто не только на площади, ограниченной забором монастыря, немаленькая территория, примыкающая к обители, тоже не сифонит. Это первый загадочный момент. Второй – кладбища чистые. Ни на одном погосте нет повышенного радиационного фона.
Военные приехали к отцу Вадиму, наместнику Свято-Успенского монастыря, за разъяснением. Положение на Украине сложилось более чем тревожное. По радио вещали: всё хорошо, оснований для беспокойства нет. Осведомлённые люди знали – есть все основания для тревоги. Чернобыль продолжал представлять реальную угрозу, никто не мог дать гарантий, что четвёртый блок не рванёт ещё раз. Поэтому военным было не до реверансов в сторону государственной атеистической идеологии, смело приехали в обитель за разъяснением, каким образом товарищи монахи добились чистоты на своей территории? Уж не сами ли нейтрализовали радиоактивную грязь?
Отец наместник собрал многоопытных монахов, доложил о вопросах, поставивших военных химиков в тупик.
Кто-то из отцов предложил для наглядности провести эксперимент. Попросил принести морской воды для замера уровня радиации.
– Я без дополнительного замера знаю, – сказал один из военных, – сифонит море.
Воду всё-таки принесли. Дозиметр показал значительное превышение нормы. Отцы освятили морскую воду и передали военным, мол, делайте контрольный замер. Те пожали плечами, мол, зачем? Но дозиметр «нащёлкал» норму.
– И что, вы вот так по всей территории молились? – удивились военные.
– В монастыре молитва не прекращается никогда, – сказал отец наместник, – и не только в связи с Чернобылем.
– Ладно, допустим, – согласились военные, – у вас чисто из-за молитв, а как же кладбища? Там-то почему? В разных местах расположены, однако какое ни возьми, вокруг их территорий грязно, среди могил никаких отклонений? Получается, покойников не берёт радиация?
Ответ отцов-монахов ещё больше озадачил военных.
– На каждом кладбище, – объяснили, – хотя бы один праведник лежит. Он и освящает землю.
– Хорошо, пусть будет так – на кладбищах, как вы говорите, праведники, в монастыре – молитвы, но почему за забором у вас чисто? Целый кусок территории не тронут?
На этот вопрос отцы сходу не ответили, взяли тайм-аут.
Покопались в своих архивах и нашли дореволюционную карту Одессы, на которой монастырь обозначен в первоначальных границах. Сравнили с дозиметрической картой. Всё стало ясно. Земля за забором обители не была загрязнена по той причине, что она долгие годы принадлежала монастырю, пока советская власть не начала борьбу с «религиозным дурманом», не потеснила монастырь, отхватив от его угодий добрый кусок земли. Улицы на нём проложили, дома поставили…
Такую историю рассказала матушка Мария.
В тот приезд в Одессу так и не удалось повидаться с батюшкой Ионой, надеялся, вдруг вернётся с Афона, но нет. А с его духовным чадом, Тамарой, с которой познакомился в первый наш приезд, столкнулся в обители. Рассказала, что батюшка Иона начал сдавать в последнее время. Не такой энергичный, частенько болеет. Живёт с сердечным кардиостимулятором. А паломников к нему стало ещё больше. Отовсюду едут, даже из Франции и Германии, а есть дедок-американец, так он каждый год из США специально прилетает.
С Тамарой обменялись сотовыми телефонами, но позвонил ей только через три с половиной года, как только узнал, что батюшка Иона преставился.
Тамара расплакалась в трубку:
– Нет больше нашего батюшки, нет нашего молитвенника. Осиротели. Кто теперь будет просить Бога за нас грешных?
Поплакала, потом говорит:
– Батюшка предсказал, через год после его смерти начнутся большие нестроения, будет кровавая Пасха. Расспрашивать его, конечно, не стали, что он имел в виду под кровавой пасхой? Но сказал так.
Умер отец Иона в декабре 2012 года.
Слова Тамары сразу вспомнились в 2014 году, когда начались кровавые события на Украине.
– Приезжай, – звал батюшка Иона, прощаясь со мной. – В гости ли, навсегда ли – приезжай.
Вернулся в Омск, и как раз началось казачье движение. По отцу я из уральских казаков. Стал ходить на казачьи мероприятия. Звания тогда запросто налево-направо раздавали, сделали меня сотником. Сотник налицо, в сотне – ни одного казака. Начал искать казаков себе в подчинение. Времена шли бурные, Союз развалился, вспыхнули боевые действия в Приднестровье. Войсковой атаман Тупиков несколько раз ездил туда с нашими ребятами воевать. В очередной раз набирает группу, я решил тоже поехать. Назвался груздем – полезай в кузов: не для карнавала надел казачью форму. С автоматом обращаться умел, в армии не писарем в штабе обретался.
Вдруг поступает предложение – автомат заменить крестом иерея. Атаман второго отделения нашего казачьего войска Волин говорит:
– Николай, ты в церковь ходишь, в монастыри ездишь, пришла бумага: в Новочеркасске организуются курсы полковых священников. Отучишься на курсах и поедешь в Приднестровье священником. Казак без веры – не казак. Без тебя есть кому с автоматом воевать, нам нужны свои батюшки. Возьми благословение у владыки Феодосия и вперёд. Казаки решили, ты самая подходящая кандидатура.
Предложение атамана пришлось по душе – и казак, и священник. Поживу, думаю, в центре донского казачества, съезжу в Вёшенскую станицу, поклонюсь могиле Шолохова. Закончу курсы и поеду в Приднестровье полковым к нашим казакам священником. Вписали моё имя в направление на курсы. Самая что ни на есть официальная бумага, со всеми печатями. С ней отправился к владыке Феодосию, митрополиту Омскому и Тарскому, будучи уверенным, через неделю еду в Новочеркасск. Владыку Феодосия тогда практически не знал. В церкви, конечно, видел, на архиерейских службах был. Он меня вообще не знал, кто я и чем дышу.
Владыка пробежал глазами направление, улыбнулся, как только он мог улыбаться, с хитринкой, и развернул дело по-своему.
– Для начала, – говорит, – возьми квач, помоги женщинам мыть стены собора. А потом мы на тебя посмотрим.
По его тону понял, сходу не благословляет на курсы. А без благословения куда поедешь? Самочинство будет.
Владыка, отправляя на послушание, добавил:
– Завтра часам к восьми вечера приходи ко мне домой, побеседуем.
Стал к нему ходить, разговоры разговаривать. Какое-то время был вроде референта при нём и сторожа. Отвечал на звонки, когда его дома не было. Владыка мог улететь в Москву на несколько дней, меня оставлял присматривать за домом. Взялся он за меня основательно, стал привлекать на архиерейские службы иподьяконом, потом направил пономарём в Казачий собор к настоятелю Виктору Чухно. Комплексно подошёл к моей грешной персоне, так как надумал рукоположить в священники. Даже матушку мне, холостому да неженатому, организовал и в роли свахи выступил, только что сватов не засылали, а так проявил завидное упорство в достижение цели.
Получилось следующим образом. Владыка взял меня с собой в район на церковно-светское мероприятие и приметил, вот уж глаз был у него, обратил внимание, что я проявил интерес к хористке. Евгения пела в светском хоре, отличный был коллектив, прекрасный руководитель Вера Михайловна – человек верующий, хор исполнял много духовных песен. Владыка с большой симпатией относился к этому коллективу.
Интересное было время. Церковь только-только вырвалась из-под гнёта советской власти. Владыка трудился на всех фронтах. И в церкви, и в миру. Сидел в президиумах светских мероприятий, не только лишь сидел, нёс пасторское слово, а проповедником он был отменным, открывал приходы по всей области, организовывал духовные концерты. На одном из них узрел факт моего интереса к хористке.
По отдельности мне и ей назначил прийти в одно и то же время к нему на чай. Ничего не подозревая, прихожу и застаю Евгению. Не придал этому никакого значения. Мысли не возникло, что не случайно разом оказались у владыки. Евгения была правой рукой руководителя хора, ту владыка привечал у себя, поэтому я посчитал – Евгения решает с владыкой творческие вопросы. Пьём чай, о чём-то беседуем. Владыка вдруг выдаёт:
– Сижу и любуюсь на вас молодых и красивых, вижу – из вас получится прекрасная пара. Николая будем рукополагать в священники, ему нужна хорошая матушка. Благословляю вас под венец.
Евгения вспыхнула до корней волос, брызнула из-за стола. Удрала.
Владыка улыбается:
– Это хорошо! Плохо, если бы на шею тебе бросилась.
Через день звоню Жене, опасался: вдруг наотрез откажется встретиться после сватовства у владыки. Нет, пришла. Ни слова ей об инциденте у митрополита, и она молчит на данную тему. Однако владыка был человеком целеустремлённым, если что решил – не свернёшь. Касалось ли это глобальных вопросов – строительство Христорождественского собора, восстановление кафедрального Свято-Успенского или сугубо частного случая – женитьба будущего священника. Если долго не рассказывать, после некоторых колебаний, дала Женя согласие, я доложил владыке, он определил, в каком храме будем венчаться, назначил священника. Я справил наряд жениха – костюм, туфли, рубаху. Всё чин чинарём. Женя платье подвенечное сшила. Но в последний момент струсила. Не явилась в церковь. Ждём-пождём, а невесты нет. Говорю владыке:
– Владыка святый, нет так нет! Насильно мил не будешь. Слишком старый я для неё.
Мне тридцать девять, ей всего двадцать пять.
Владыка как ни в чём ни бывало:
– Николай, не хвилюйся, добивать будем!
Да ещё со своим украинским акцентом «добивать будем».
Уважаемый верующими и властями митрополит, пожилой человек выделил время, приехал на венчание, а невеста выкинула фокус. Что интересно, не обиделся, что его благословение игнорируется.
– Вот увидишь, – уверенно сказал, – гарная матушка получится!
И вторая попытка венчания оказалась неудачной – невеста повторила фокус с неявкой. Никак не могла решиться на столь важный шаг. В третий раз владыка назначил «добивать» в Казачьем соборе. Там ещё стоял орган, перед ним ряды белоснежных кресел, богослужения проходили в боковом приделе. Ничего умнее не придумали в советское время – устроить в православном храме органный зал. После возвращения храма епархии орган долго не демонтировали, по назначению не использовался, но стоял.
В третий раз собрались мы венчаться перед Петровским постом, едва не последний день, когда можно было. Дальше бы на долгий месяц отложилось. И снова та же картина, что и в предыдущие разы. Жених во всей подвенечной красе, в тёмно-синем костюме, белой рубахе, побрит, пострижен, наглажен, владыка в наличии, священник, настоятель храма отец Владимир Чухно, в облачении, венцы приготовлены, дружка, кому венец над моей головой держать, в полной готовности выполнять торжественную миссию, хор в ожидании отмашки регента поддерживать таинство пением, сочувствующие (несколько казаков, друзья) подошли, а невесты тю-тю. Обещала, божилась – больше ничего подобного не повторится, и снова-здорово… Пытаюсь дозвониться ей – никто не отвечает. Нервничаю, будто сам виноват. Ругаю возлюбленную на чём свет стоит. Как так можно? Ну, скажи «нет», рубани с плеча да и дело с концом.
Владыка подождал-подождал, крякнул, сел в «Волгу» и поехал в свою резиденцию. Проводили его, поднимаюсь по ступенькам паперти, впереди батюшка Владимир, я следом. Сейчас, думаю, извинюсь перед собравшимися и поставлю жирную точку в истории с венчанием. Зол был на Женю, не то слово.
Слышу, батюшка радостно возглашает:
– А вот и невеста!
Женя идёт с подругой. Постеснялась в подвенечном платье приехать, с собой взяла. Батюшка Владимир тут же владыке позвонил. И здесь он не фыркнул. Пока невеста надевала подвенечный наряд, вернулся. Оказал нам честь. Жена зашла в придел, владыка уже там, будто и не уезжал.
Вскоре меня в том же Казачьем соборе рукоположил в дьяконы. Месяца три служил дьяконом в Крестовоздвиженском соборе, тогда был он кафедральным, потом поехал с владыкой в Крутинку, где был рукоположен в священники. На обратной дороге владыка оставил меня в Саргатке – создавать приход, решать вопрос с храмом.
Так я стараниями владыки Феодосия, вечная ему память, стал священником. Отдельное спасибо владыке за матушку, если бы не его настойчивость… Пятеро деток у нас…
Два года разрывался между Омском и Саргаткой, потом владыка поставил настоятелем саргатского храма отца Серафима, с той поры служу только в Крестовоздвиженском соборе.
Там в первой половине девяностых познакомился с Иваном Антоновичем. Сам по себе Иван дотошный, воцерковляясь, то и дело подходил с какими-то вопросами, а потом говорит:
– Батюшка, будьте моим духовником.
Я в отказ, какой из меня духовник? Попытался объяснить, что духовники, в моём понимании, это многоопытные в духовном делании священники, монахи, такие, как отцы Свято-Успенского Одесского монастыря Арсений или Алексий, а теперь ещё и батюшка Иона, я в священниках всего ничего, какой из меня духовник-наставник. Иван Антонович твердил своё:
– Вы из уральских казаков и я. Мы одного возраста…
Одним словом, подружились мы. Брак у него был невенчанный, обвенчал их. И вдруг эта трагедия – у него погиб старший сын. Я отпевал. Девять дней прошло после смерти, Иван весь чёрный ходит, на жену его Ольгу вообще смотреть больно.
– Иван, – предлагаю, – а поедем-ка в Одессу к батюшке Ионе.
Он согласился.
В СВЯТО-УСПЕНСКОМ МОНАСТЫРЕ
Второй рассказ раба Божия Иоанна
В год гибели моего Антона было у батюшки Николая и матушки Евгении две дочери. В Одессу поехали мы семьями, они вчетвером, я с женой Олей и младшим десятилетним сыном Петром. В Одессе с вокзала прямо с чемоданами направились в монастырь. Отец Николай первым делом обратился к старому знакомому отцу Виталию, эконому, Царствие ему Небесное, почил уже. Тот призвал к себе монахиню Марию и попросил разместить сибиряков у неё в доме. Всё решилось в какие-то полчаса.
Матушка Мария жила в трёхстах метрах от монастыря. Двухэтажный дом, уютный дворик, даже садик ухоженный имелся. В далёкие пятидесятые-шестидесятые годы матушка была духовным чадом и келейницей владыки Одесского и Херсонского митрополита Бориса (Вика). Рассказывала, был он человеком с большим сердцем, многим помогал. И её поддержал в трудный период.
Матушку Марию арестовали за хранение обращения Иоанна Кронштадтского к русскому народу. Пусть умер святой задолго до установления власти советов, карающие органы посчитали антисоветским его призыв к русским, к России твёрдо держаться веры православной, церкви и царя православного, иначе будет страна «не Россией, не Русью Святою, а сбродом всяких иноверцев». Отсидела матушка в общей сложности восемнадцать лет гулаговских лагерей. Много скорбей пришлось претерпеть женщине. На свободу вышла, а ни кола, ни двора, ни родственников. Владыка Борис приютил в своём доме, жил он вместе с мамой. Мария стала помогать по хозяйству, трудилась в Свято-Успенском монастыре. Архипастырское служение владыки Бориса на Одесской кафедре совпало с годами хрущёвской злобы на церковь. Митрополит активно и небезрезультатно противодействовал закрытию церквей в своей епархии. С владыкой нельзя было разговаривать только на уровне приказов, пользовался большим авторитетом в народе, архиерейские службы проходили в переполненных храмах, паства шла за ним. Поэтому был бельмом в глазу властьпридержащих, немало врагов нажил. И надорвал сердце. Умер в пятьдесят девять лет от инфаркта, а потом и мама его умерла, похоронена рядом с сыном на монастырском кладбище. Умирая, завещала дом матушке Марии, она к тому времени уже постриг приняла. Так что жили мы в бывшем архиерейском доме.
Матушка Мария приняла нас как родных, выделила большую комнату, в ней все вместе разместились. Монастырь рядом и атмосфера в доме самая благодатная. По вечерам матушка Мария приходила к нам, душевно разговаривали, читали книгу «Отец Арсений», она только-только появилась.
Отец Николай по дороге в Одессу сказал, что в обители надо обязательно поработать. Эконом отец Виталий поприветствовал наш трудовой порыв и отправил батюшку в распоряжение келаря отца Никона, тот его на фитофтору определил, я попал бригаду, которой руководил иеромонах отец Иоанн. Говоря по-научному, пришлось мне поучаствовать в решении логистической задачи по погрузке-разгрузке, перемещению грузов из точки «А» в точку «В». Вместе с отцом Иоанном возили на тележке бетонные столбы для забора, которым огораживали складские помещения на территории монастыря. Три дня занимался заборной логистикой, а потом отец Николай упросил отца эконома дать нам общее послушание. Объяснил ситуацию с погибшим сыном. Отец Виталий внял просьбе и, к большому недовольству отца Иоанна, отправил меня на фитофтору. Отец Иоанн в резкой форме высказал отцу Николаю своё негативное отношение к такой перестановке послушаний: не хватает рук забор ставить, а он, пользуясь благосклонностью отца эконома, забрал нужного работника, тем самым оголил фронт. Позже, правда, они примирились.
В южной части монастыря, ближе к морю, располагался виноградник, а рядом с ним большое поле помидоров. Помидоры росли не как в Сибири, без ухищрений с колышками, подвязыванием каждого стебля – прямо на земле. И урожай – красным красно. Но много плодов, поражённых фитофторой. Их мы убирали, дабы болезнь не поражала здоровые.
Я работой с отцом Иоанном был доволен, он проявил живой интерес ко мне, расспрашивал о Сибири, о моей службе в армии и понемногу начал рассказывать про батюшку Иону. Не сразу, видимо, приглядывался, можно-нет доверять информацию про старца паломнику-омичу. Тогда ещё ничего не писали о батюшке Ионе. После работы отец Иоанн накрывал стол в саду, вкушали вместе, беседовали.
Отец Николай сказал перед поездкой в монастырь, что в Одессе живёт редкий угодник Божий, старец Иона. Такой же почитаемый на Украине, как в России протоиерей Николай Гурьянов с острова Залит, архимандрит Кирилл (Павлов) из Троице-Сергиевой лавры, архимандрит Иоанн (Крестьянкин) из Псково-Печерского монастыря.
Втайне я надеялся, отец Иоанн был вхож к батюшке Ионе, он поспособствует встретиться со старцем, что было не так-то просто. Прямо сказать – совсем не просто. Ворота в монастырь открывали в шесть утра, а уже с трёх-четырёх ночи начинала расти очередь у ворот – жаждущие попасть к отцу Ионе. Отец Николай говорил:
– Надо хорошо молиться, чтобы побывать у него. Тут как Бог управит.
О старце Ионе много поведала Тамара, его духовное чадо. Мы жили у матушки Марии на первом этаже, Тамара в этом же доме – на втором. Как уже говорил, при доме садик, думаю, ещё от владыки Бориса остался. Виноград, яблони, груши, абрикосы. Дневной зной спадёт, и так хорошо посидеть, наслаждаясь южной благодатью. Тамара рассказывала, что батюшка Иона родился в 1925 году на Кировоградчине девятым ребёнком в семье. Назвали Владимиром. Родители крепко держались веры православной. За это, скорее всего, как идеологические противники новой власти попали под раскулачивание. Была в хозяйстве лошадь и коровёнка, а как без этого прожить большой семье. Наличие скотины стало поводом для записи в кулаки, с последующей экспроприацией движимого на четырёх ногах и недвижимого имущества.
В пятнадцать лет Владимир начал трудовую деятельность на кавказских нефтепромыслах. Было время, зарабатывал на хлеб шахтёром, потом трактористом. Однажды ночью пахал на тракторе, сморил его сон под монотонное урчание мотора – уснул за рычагами молодой парень. Внезапно проснулся, а в свете фар перед капотом женщина стоит, секунда – и наедет на неё. Остановил трактор, выскочил, глядь, никого нет, а гусеницы в метре от крутого обрыва. Ещё немного и сверзился бы в глубокий овраг. Отец Иона говорил: «Это Богородица меня от смерти спасла».
Был батюшка в миру не паинькой. В молодости никого не боялся, ходил с ружьем. Отец упрекал сына, мол, никто в семье оружия не носил… По словам Тамары, батюшка с неохотой вспоминал ту свою жизнь, нелицеприятно отзывался о себе. Был мужчиной жестким, сильным и гордым. В начале шестидесятых годов заболел тяжёлой формой туберкулеза и оказался в одной палате с такими же обреченными на смерть. Одного вперёд ногами вынесли, второго... Глядя на эту картину, дал обет посвятить себя Богу, если удастся выйти из больницы.
И случилось чудо. Начал на глазах оживать. По логике болезни обязан был чахнуть, всё происходило с точностью до наоборот. Бесповоротно пошёл на поправку. Выписали как совершенно здорового человека, даже рубцов в лёгких не осталось.
Обет, данный Богу, вчерашний смертельно больной не забыл. Отправился в Абхазию к монахам-пустынникам, что ставили кельи в безлюдных местах среди гор и славили Бога вопреки всем гонениям и напастям. Претерпевали изрядно. Выискивали их с вертолётов, арестовывали, бросали в камеры к уголовникам. Этой участи батюшка Иона избежал, какое-то время пожил среди пустынников, а потом отправился в Одесский Свято-Успенский монастырь в надежде стать трудником, славить Бога в молитве, работать вместе с братией во славу Божью. И получил категорический от ворот поворот: ни под каким видом в обитель взять не можем. Не потому, что не нуждался монастырь в рабочих руках. Ещё как требовались они, тем более, которые к любому делу пригодны. И крестьянствовать могут, и в сугубо рабочих специальностях разбираются. Все объяснялось просто: власть в очередной раз ополчилась на церковь, на всякие ухищрения шла в намерении закрыть один из последних монастырей. На тот период категорически не разрешалось брать в обитель даже трудников.
Батюшка Иона отчаиваться не стал. В Абхазии пустынножители как только не приспосабливаются, сгонят с одного места, в другом ставят кельи из подручного материала. Один в дупле устроился. Однажды решил сходить с визитами к братии, кто поблизости жил, а никого нет – кельи разорены. Милиция по наводке вертолётчиков устроила облаву. Лишь келью-дупло не засекли с воздуха.
Батюшка Иона пошёл на берег моря, на котором монастырь расположен, в глиняном обрыве, где стрижи норы роют, выкопал себе пещерку. Обосновался почти как пустынник в первые века христианства. В пещерке несколько месяцев жил и молился, просил Матерь Божью принять в свою обитель.
Местные власти, всячески досаждая монастырю, пытались не мытьём, так катаньем подвести его к закрытию. Придумали светлые партийные головы темнотой одолеть оплот православия – отключили подачу электроэнергии. Пребывали в полной уверенности: монахи поживут-поживут без электричества, да и разбредутся кто куда. При лучине большое монастырское хозяйство не потянешь. Обитель не только себя содержала, государство драконовскими налогами обложило монахов. И не моги не заплатить вовремя. Это колхозам сроки проплат сдвигались, суммы долгов скащивались или списывались вовсе, монастырям – нет. Вынь да положь в указанный срок назначенную сумму. Монахи в ответ на происки властей с отключением электричества раздобыли мощный дизель-генератор военного образца. Нашли выход из тупиковой ситуации. Одна загвоздка: обслуживать технику некому – нет дизелиста среди братии. Священнослужители есть, певцы есть, электрики есть, водопроводчики есть, виноградари есть, специалиста по эксплуатации дизеля – ни одного. Тут-то и вспомнили о трактористе, что просился в обитель. Отец-наместник призвал к себе упрямого мужика.
Потом отец Иона будет вспоминать: «Я-то думал, в монастыре только и буду в молитвенной тишине к Богу взывать, а у меня опять в ушах шум дизеля».
Следующую историю не от Тамары слышал, в поле, когда на фитофторе работали, семинарист рассказал.
Владыка митрополит Сергий (Петров), был он человеком сановитым, по-генеральски представительным, однажды присмотрелся к братии монастыря и ну отчитывать, дескать, негоже ходить в поношенных, латанных-перелатанных подрясниках. В обитель паломники приезжают со всех краёв, его святейшество патриарх в любой момент может заявиться, а вы ходите в затрапезном виде. Не будешь возражать архипастырю, что не избалована братия разнообразием гардероба. Если и есть подрясники поновее, так они в церковь на службы одеваются, зачем понапрасну трепать...
Высказал владыка претензии братии. А когда стали подходить к нему под благословение, появился инок Иона, доселе отсутствовавший по причине выполнения срочной работы – ремонтировал дизель-генератор. Подойдя к митрополиту, на глазах у всех наклонился и вытер руки, измазанные соляркой и машинным маслом, о шёлковый подризник владыки. Затем взял архиерейское благословение и, как ни в чём ни бывало, пошёл дальше реанимировать раскапризничавшуюся технику.
Митрополит Сергий, только что распекавший братию за внешний вид, проявил удивительное смирение. Ни слова, ни полслова не промолвил по поводу дерзкого поступка инока. А вскоре одарил монахов новыми подрясниками. В том числе и инока Иону.
В тот день мы с отцом Николаем пришли в трапезную на обед. По уставу сначала монахи трапезничали, потом все остальные. Мы припозднились, заходим в трапезную, Бог ты мой, никого нет, а батюшка Иона арбуз вкушает. Перед ним в глубокой тарелке стоит средних размеров нарезанный аккуратными ломтями арбуз…
У меня сердце оборвалось, вот он, батюшка… Впервые за пять дней увидел. На территории монастыря постоянно был в ожидании, вдруг появился откуда-нибудь, не пропустить бы… Ему тогда было чуть за семьдесят лет. Крепкий, борода с густой сединой, но, видно, когда-то была смоляной черноты…
Отец Николай спросил:
– Батюшка Иона, не узнаёте меня?
– Как же тебя не узнать, – сказал батюшка и шутливо пропел:
Коля-Коля-Николай,
Сиди дома – не гуляй!
К тебе девушки придут,
Поцелуют и уйдут!
В это время в трапезную вошёл высокий статный монах в клобуке. Лет сорок с небольшим. Роскошная густая борода.
Батюшка Иона представил его отцу Николаю:
– Это моё духовное чадо. Офицер, полковник.
Монах взял у батюшки Ионы благословение и ушёл.
Отец Николай на меня показал:
– А вот моё духовное чадо, тоже полковник.
И добавил:
– У него сын недавно погиб.
Только это и сказал обо мне. Я сел в сторонке, мне принесли поесть. Отец Иона начал расспрашивать отца Николая об Омской епархии. В один момент повернулся в мою сторону, передал ломоть арбуза.
– Бери, кушай. Вкусный кавун.
Минут десять они беседовали. Батюшка Иона поднялся уходить. Я всё это время сидел, как на старте, вскочил, шагнул к нему:
– Благословите, батюшка.
Он молитву прочитал и говорит:
– Не печалуйся, чадо. Кто убивает, грехи убиенного на себя забирает.
Отец Николай ничего не говорил батюшке об обстоятельствах смерти сына. Я в пяти метрах сидел, весь разговор слышал. Только и прозвучало обо мне, когда представлял – «у него сын погиб».
Кто бы только знал, как мне стало легко после слов батюшки. Словно многотонная глыба свалилась с души, под гнётом которой жил после смерти Антона.
«Кто убивает, грехи убиенного на себя забирает».
Фактически сказал: убили Антона…
Понимаю женщину, которая пришла к старцу со своими печалями и грехами и бежала от него, не чуя под собой ног, ликуя от счастья: «Батюшка Иона сказал, что любит меня!»
Отец Иона (рука у него лёгкая, будто воздушная) благословил, в моей голове пронеслось: вот бы ещё сына и жену благословил.
Буквально на следующий день Оля с Петей и матушкой Марией идут по монастырю, навстречу батюшка Иона, обычно вокруг него коловращение, здесь никого. Они к нему под благословение...
Как можно не верить после этого в милость Божью.
НЕ БЫВАЕТ КЛАДБИЩЕ БЕЗ ПРАВЕДНИКА
Третий рассказ раба Божия Иоанна
В танковом училище был у меня друг и товарищ Валера Самохин. Отличный парень, даже породнились, наши жёны – двоюродные сёстры. На третьем курсе дали нам увольнение, Валера пригласил к своей зазнобе: «Пошли-пошли, к моей Надежде сеструха сродная приехала из района, не теряйся – отличная деваха». Я, слава Богу, не растерялся. С девушками застенчивый был, тут крепко задружил. После училища пути-дороги наши с Валерой редко пересекались, но как ни встретимся, подначивал: «Ты меня аж бегом обязан коньяком поить за такую жену!»
Валера тоже помотался по Союзу. На Дальнем Востоке начинал службу, потом – Алтай, Горьковская область, Германия, наконец – Украина. На год раньше меня академию окончил. Головастый, хваткий. На Украине осел. Смеялся: «Перепуталось всё кверху ногами. Русак Самохин в Украине, а хохол Савченко в Сибири!» При развале Союза он был заместителем командира дивизии в Закарпатье, полковник. Ему пообещали: останешься в Украине, через полгода станешь командиром дивизии и получишь генерала. Он клюнул. Валера профессионал, всё прошёл – от взводного до замкомдива. Он бы и дивизией командовал лучше многих. Одним словом, присягнул Валера Украине. Чем крайне раздосадовал своего отца. Дядя Слава из серьёзных мужиков. Фронтовик, танкист, четыре экипажа сменил в войну, не один раз горел в танке, до Праги дошёл. Категорически не согласился с выбором Валеры. Подвыпив, стучал кулаком по столу: «Ты мне не сын!» Обиделся страшно: «Два раза присягу не принимают!»
Запад активно подтягивал Украину под свои знамёна. Валера ездил «перенимать опыт» в войска США, НАТО. Два раза подавали его документы на присвоение генерала, оба раза не прошло. Приоритет отдавался национальным кадрам. Так и не стал командиром дивизии. Потом ему предложили генеральскую должность в национальной академии обороны, Валера переехал в Киев. Но это я забегаю вперёд.
Как бы там ни было, не осуждал его выбор, остались друзьями. В 2009 году Валера пригласил нас с женой в гости: «Киев покажу, потом поедем под Одессу на море, отдохнём по высшему разряду». Я с радостью согласился. Первое, что пришло в голову: ещё раз побываю у батюшки Ионы. Прошло двенадцать лет после нашей встречи. Пять дней в Киеве у Валеры гостили, я первым делом настоял на посещении Киево-Печерской лавры…
Потом поехали вчетвером (он с женой и я с женой) в Чабанку, в ней стояла танковая бригада. Вот где служба – двадцать километров от Одессы, берег моря. Это не забайкальские степи у границы с Китаем. Валера, как и обещал, всё устроил в наилучшем виде – поселили нас в отдельно стоящем генеральском домике. Море, солнце, купались, загорали.
День на третий говорю Валере, как бы в Свято-Успенский монастырь съездить.
– Да без проблем, – уверенно прозвучало в ответ.
На следующее утро машина была подана к крыльцу. В первый раз вчетвером поехали, а потом с женой вдвоём паломничали в обитель.
Во вторую нашу поездку отстояли с женой литургию, после службы выходим, архидиакон Пимен на солнышке сидит.
– Отец Пимен, – спрашиваю, – разрешите присесть рядом с вами?
Он хорошо знал батюшку Николая ещё по тем временам, когда тот в трудниках подвизался в монастыре. Отец Николай смешно рассказывал, как отец Пимен однажды подскочил к нему: «Мыкола, – заполошно говорит, – трэба взять драбыну и поднять шпакивню!»
Я начал рассказывать отцу Пимену, что приезжал сюда двенадцать лет назад с отцом Николаем.
Он вспомнил отца Николая, на мой вопрос о батюшке Ионе ответил:
– С неделю как на Афон уехал.
Батюшка почти каждый год ездил на Святую гору.
Так и не удалось больше повидаться с ним. Валера Самохин и на следующий год звал в Одессу, я засобирался, позвонил матушке Марии, узнал, что батюшка Иона в монастыре и никуда не собирается. Купили билеты, но за два дня до отъезда жена порвала связку на ноге.
Сейчас остаётся только мечтать, что когда-нибудь сподобит Бог на могилке у батюшки побывать. Четвёртый год каждое утро читаю молитву «О прекращении междоусобной брани», прошу Господа: «…Лишённые крова введи в домы, алчущие напитай, плачущие утеши, разделённые совокупи… Не остави стадо Свое, от сродник своих во озлоблении сущих, умалитися, но скорее примирение яко щедр даруй…» Украина для меня закрыта. Валера, само собой, больше не приглашает. Он, хоть и ушёл в отставку, но по-прежнему преподаёт в национальной академии (кстати, генерала ему и здесь не дали) и приезд в гости полковника-танкиста из России для него грозит большими неприятностями. С началом военных действий на Донбассе позвонил, подвыпивши был (чаще в таком состоянии звонит), и пусть полушутя, но стал наезжать: «Ну что, агрессоры?» Я ему жёстко ответил и положил трубку. С того раза, если звонит (или я на день его рождения), разговоры разговариваем только на бытовые темы, политику не затрагиваем.
В 2009-м мы отлично, спасибо Валере, отдохнули. Чудный вечер провели с женой у матушки Марии. Встретились случайно в обители, она зазвала к себе, потчевала нас варениками домашними и чаем с абрикосовым вареньем. Матушка рассказала интересную историю из недавнего прошлого Свято-Успенского монастыря. Отец Николай, кстати, тоже знал её, он ведь после Чернобыля приезжал в монастырь поступать в семинарию. Спросил его: «Почему не рассказали, батюшка?» – «Как-то, – говорит, – к слову не пришлось».
Радиоактивное облако после взрыва на Чернобыльской АЭС прошло над Одессой. Невидимая радиоактивная грязь не миновала миллионный город. Подняли военных для проведения дезактивации. Те, прежде чем начать её, составили дозиметрические карты.
Посмотрели на них, и возникло два вопроса. Во-первых, на территории Свято-Успенского монастыря чисто. Вокруг грязно, а здесь, словно в радиоактивном облаке дыра над обителью образовалась. Причём, чисто не только на площади, ограниченной забором монастыря, немаленькая территория, примыкающая к обители, тоже не сифонит. Это первый загадочный момент. Второй – кладбища чистые. Ни на одном погосте нет повышенного радиационного фона.
Военные приехали к отцу Вадиму, наместнику Свято-Успенского монастыря, за разъяснением. Положение на Украине сложилось более чем тревожное. По радио вещали: всё хорошо, оснований для беспокойства нет. Осведомлённые люди знали – есть все основания для тревоги. Чернобыль продолжал представлять реальную угрозу, никто не мог дать гарантий, что четвёртый блок не рванёт ещё раз. Поэтому военным было не до реверансов в сторону государственной атеистической идеологии, смело приехали в обитель за разъяснением, каким образом товарищи монахи добились чистоты на своей территории? Уж не сами ли нейтрализовали радиоактивную грязь?
Отец наместник собрал многоопытных монахов, доложил о вопросах, поставивших военных химиков в тупик.
Кто-то из отцов предложил для наглядности провести эксперимент. Попросил принести морской воды для замера уровня радиации.
– Я без дополнительного замера знаю, – сказал один из военных, – сифонит море.
Воду всё-таки принесли. Дозиметр показал значительное превышение нормы. Отцы освятили морскую воду и передали военным, мол, делайте контрольный замер. Те пожали плечами, мол, зачем? Но дозиметр «нащёлкал» норму.
– И что, вы вот так по всей территории молились? – удивились военные.
– В монастыре молитва не прекращается никогда, – сказал отец наместник, – и не только в связи с Чернобылем.
– Ладно, допустим, – согласились военные, – у вас чисто из-за молитв, а как же кладбища? Там-то почему? В разных местах расположены, однако какое ни возьми, вокруг их территорий грязно, среди могил никаких отклонений? Получается, покойников не берёт радиация?
Ответ отцов-монахов ещё больше озадачил военных.
– На каждом кладбище, – объяснили, – хотя бы один праведник лежит. Он и освящает землю.
– Хорошо, пусть будет так – на кладбищах, как вы говорите, праведники, в монастыре – молитвы, но почему за забором у вас чисто? Целый кусок территории не тронут?
На этот вопрос отцы сходу не ответили, взяли тайм-аут.
Покопались в своих архивах и нашли дореволюционную карту Одессы, на которой монастырь обозначен в первоначальных границах. Сравнили с дозиметрической картой. Всё стало ясно. Земля за забором обители не была загрязнена по той причине, что она долгие годы принадлежала монастырю, пока советская власть не начала борьбу с «религиозным дурманом», не потеснила монастырь, отхватив от его угодий добрый кусок земли. Улицы на нём проложили, дома поставили…
Такую историю рассказала матушка Мария.
В тот приезд в Одессу так и не удалось повидаться с батюшкой Ионой, надеялся, вдруг вернётся с Афона, но нет. А с его духовным чадом, Тамарой, с которой познакомился в первый наш приезд, столкнулся в обители. Рассказала, что батюшка Иона начал сдавать в последнее время. Не такой энергичный, частенько болеет. Живёт с сердечным кардиостимулятором. А паломников к нему стало ещё больше. Отовсюду едут, даже из Франции и Германии, а есть дедок-американец, так он каждый год из США специально прилетает.
С Тамарой обменялись сотовыми телефонами, но позвонил ей только через три с половиной года, как только узнал, что батюшка Иона преставился.
Тамара расплакалась в трубку:
– Нет больше нашего батюшки, нет нашего молитвенника. Осиротели. Кто теперь будет просить Бога за нас грешных?
Поплакала, потом говорит:
– Батюшка предсказал, через год после его смерти начнутся большие нестроения, будет кровавая Пасха. Расспрашивать его, конечно, не стали, что он имел в виду под кровавой пасхой? Но сказал так.
Умер отец Иона в декабре 2012 года.
Слова Тамары сразу вспомнились в 2014 году, когда начались кровавые события на Украине.
Назад |