Капитан Лозовой был мягок, интеллигентен. Вроде и командирских ноток в его голосе не было, но его приказания выполнялись. Он всем своим обликом, простецким обращением располагал к себе. И не удивительно, что именно к нему на вокзале подошел совершенно незнакомый ему солдат, краткосрочный отпускник, и попросил одолжить недостающих денег на покупку билета на дорогу. Лозовой денег дал. Благодарный отпускник сказал, что в долгу не останется и попросил его адрес. Лозовой подивился, он дал солдату денег, не думая о возврате, потому что и сам бывал в такой ситуации, а еще потому, что они оба – служивые. Так сказать, государевы люди. Подивился, но адрес своей воинской части дал. Возврата денег он не ждал и вскоре забыл про этот случай. А потом пошли чудеса. Проходит каких-то полгода, и Лозового повышают в звании! Еще каких-то полгода – снова повышают!.. Воинская иерархия – тебе не “гражданка”. “За что?” или “Я не достоин!” тут не скажешь. Сторонние завистники на “гражданке” давно просверлили бы в биографию замочную скважину, чтобы выпытать – по заслугам ли честь. Но в армии не положено спрашивать – за что? Раз повышают, значит, так надо... Может, у него какая миссия секретная... Другие вон – сколько мундиров, сколько пар сапог износят, пока добьются наконец-то повышения в звании!.. Непонятно всё это... Потому вызывает опасение и уважение... В штабе полка уже чешут затылки, куда бы определить Лозового при очередном повышении... Одна надежда, что о нем знают в штабе дивизии или повыше и в свой час примут решение, он отбудет из части... Перед сном временами чесал затылок и сам Лозовой, дивясь тому, как стремительно слетают звезды на погоны... “Лохматой руки” в верхах у него нет. В его молодые-то годы такой стремительный взлет был бы объясним, помимо протеже, особым вкладом в воинскую науку, но не помнит Лозовой за собой таких талантов... С чего бы такой взлет?.. Как бы потом больно не упасть!.. Где же тут собака зарыта?.. Всё таинственное требует разрешения, требует ответа. Особенно, если это неведомое творится не с кем-нибудь, а именно с тобой... Неизвестность томит, тревожит и даже пугает. Множество вариантов проиграл в мыслях Лозовой. И нигде сему феномену не находилось ответа. Как только ни соединяла между собой даже несоединимые события его фантазия! Она же, эта самая фантазия, однажды предложила уж совсем ошеломительный вариант – случайную встречу с этим самым солдатиком на вокзале... А может, это – писарь, да притом где-нибудь в штабе повыше!?. Запросто может потребовать к себе биографические данные Лозового, а потом спокойненько вписывать его фамилию в список представленных на очередное повышение звания... Только этим можно объяснить стремительный взлет!.. Торопится служивый, пока его срок службы не вышел, отблагодарить за добро вчерашнему выпускнику военного училища! Уже сделал капитаном!.. Торопит коней!.. Как бы в овраг не свалиться!.. С восторженной жутью глядел порой в свое будущее Лозовой. Будь что будет! Уж теперь он точно вынесен судьбой за скобки обычной, обыденной служивой биографии и судьба предначертала ему путь особый... Вот уж действительно счастливчик на всю воинскую округу, то есть на весь военный округ!..
Капитан Лозовой свое слово сдержал: на помощь пришел первый взвод второй роты, поднятый по тревоге. Такое в части практиковалось. Силин несколько раз по тревоге ходил ночью на станцию разгружать вагоны, но на кухню – еще не приходилось. Конечно, он и сам был бы недоволен, как сейчас дуются новоявленные помощники, если бы его в самое время сладкого сна подняли по тревоге из-за такого пустяка, как чистка картошки. Дембеля из поднятых по тревоге, конечно, тут же ушли, остались лишь молодые.
-Че, сами не могли уж начистить? – бурчали они недовольно...
Вскоре и принудительные помощники поодиночке да потихоньку слиняли... И остался чистить картошку прежний состав наряда... Среди ночи посланцы дембелей невесть из каких рот приходили не раз за очищенной картошкой. Ребята не перечили, лишь молча смотрели, как убывает с таким трудом наполняемый бачок... Что оставалось делать? Плетью обуха не перешибешь... “Деды” днями отсыпаются, а ночью режутся в карты, жарят картошку с мясом да жируют. И откуда только взялись такие порядки? Ведь Мишка не припомнит, чтобы мужики в деревне, вспоминая службу в армии, упомянули про такую вот дедовщину...
Уже и утро наступило, повар с помощником загрузили котел на первое и ушли к себе в кандейку, а четверо все еще не управились с картошкой, которую надо было успеть начистить на второе. Ребята совсем отупели, не чувствовали ни холода, ни голода, почему-то все уже стало все равно, и спать уже не хотелось. Они вяло время от времени бросали в бачок очищенные картофелины.
-Не пора ли проверить, может, мясо готово? – намекнул неожиданно Ермилов. Однако сам не тронулся с места.
-Да ну его! Мне уже ничего не хочется, – отмахнулся Силин.
-Так его вроде бы недавно кинули в котел, – заметил Сидоров.
-Ниче! Горячее сырым не бывает. Как вы, а, ребята? – гнул свое Ермилов. Никто не прореагировал. – Ну и сидите, ждите, пока вам повар подаст на блюдечке с голубой каемочкой. А я в этом сильно сомневаюсь. Но не сомневаюсь в том, что если нам и перепадет потом, то голимые косточки. Вася, стань-ка на атасе, я мясо черпаком стану ловить!
Сидоров стал у двери, а Коля Ермилов черпаком зашарил по котлу. Вытащив добротный кус свинины, он начал резать. Стала сочиться кровь. Быстренько порезав на куски и бухнув остатки мяса в котел, Ермилов зашел в подсобку:
-Вы чего это в самом деле! Быть на кухне и с голоду пухнуть? Давайте берите!
Никто не возражал, все стали жевать мясо с хлебом. Когда подкрепились, стало клонить в сон. Тут вошел повар:
-Ну и работнички! И на завтрак еще не наготовили!
-Да хватит, поди, – возразил Силин.
-Ты знаешь или я знаю! Леха, сыпь на второе перловку! Салаги опять просачковали!
-Вам бы так просачковать, товарищ младший сержант! – возразил Силин, особенно налегая на слово “младший”. Он решительно поднялся, дерзко глянул повару в глаза.
Кто-то дернул его за рукав, чтоб Миша не терял контроля над собой. Повар промолчал, вышел и вернулся уже со своим помощником Лехой и хлеборезом Икрамом, которого все почему-то звали Экран.
-Ну! Дальше будем бузить или как? – спросил повар.
Был он низкорослый, далеко не богатырской комплекции, один на один каждый из них его бы запросто уделал, но у тех, кто пробрался на такое теплое местечко, конечно, масса корешей. Так что ребята правильно поступили, одернув Мишу. Но если сейчас начнется потасовка, придется заваривать кашу. Будь что будет! Все четверо невольно встали – в руках ножи... Те трое повернулись и вышли...
После того, как Силин и его друзья заступили на наряд, полк получил картофельное пюре только на обед следующего дня...
Потом мыли посуду, полы, сдвигали и ставили на прежнее место столы и скамейки... Сдали столовую заступившей в наряд второй роте только в одиннадцатом часу вечера...
В казарме Силин рухнул на кровать и тотчас заснул.
Наряд вне очереди
-Рядовой Силин! На выполнение наряда вне очереди! – вырвал его из сна голос старшины Рябко.
-Товарищ старшина, так я только что с наряда! Сутки не спал! – взмолился Миша.
-На выполнение наряда вне очереди!
Миша не шевельнулся, закрыл глаза и стал думать: подчиниться – не подчиниться?.. Что он – нелюдь какой, не понимает, что и так вымотались?
-Кому сказано! – угрожающе подступил Рябко.
Делать нечего, надо подыматься. Значит, специально не дают спать, хотят извести бессонницей. Значит, дело тут не в самом Рябко, на Силина он вроде зуба вовсе не имеет, Мишка не давал такого повода. Поди узнай, откуда давят на старшину, если давят, – Карапетян, дембеля или повар с хлеборезом?.. Поперек горла сейчас этот наряд вне очереди!..
Старшина придрался к воротничку Силина и влепил наряд вне очереди. Воротнички ради чистоты собственно и не проверяются. Это – верный способ объявить наряд вне очереди, – когда нужно заставить поработать или извести неугодного. Ведь внеочередной наряд выполняется во внеслужебное время, чаще всего после отбоя. Неожиданно подзывается солдат, чаще всего из молодых, звучит приказание показать воротничок. И чаще всего вне зависимости от степени его чистоты подозванный тут же получает внеочередной наряд, а то и пару. Так что, если старший по званию – младший сержант, сержант, старшина – приказывает показать воротничок, можно, не расстегивая ворота, сразу же заявить: “Я уже иду выполнять наряд вне очереди!” Как это недавно сделал Колька Ермилов, за что схлопотал еще один наряд – старшина усмотрел в его словах издевку над собой.
Силин поднялся и стал одеваться.
-Так, в прошлый раз ты где выполнял?
-Комнату отдыха убирал и курилку.
-Так. А сейчас будешь чистить туалет.
Миша взял швабру, тряпку и пошел убирать. Почистил раковины, унитазы. Помыл пол, протер на всякий случай подоконники и стекла, чтобы старшина не имел повода придраться и гонять снова переделывать работу, пошел в каптерку и доложил:
-Товарищ старшина! Наряд вне очереди выполнен!
-Да? – вскинул старшина голову, сидя среди дембелей.
-Больно быстро, – заметил Карапетян.
-Выполнил так выполнил, – вздохнул старшина. – Пойдем посмотрим.
-Так. А это что такое? – указал в туалете на унитазы.
-Ведь чисто же!
-Нет Это вот что такое?
-Ржавчина, грязь столетняя, что не отмывается.
-Вот и надо отмыть.
-Как – “отмыть”?
-А я тебе скажу, как. Берешь зубную щетку, порошок зубной и драишь.
-А почему тогда раньше никто так не драил?
-Будешь препираться – еще наряд получишь.
-А где я порошок возьму? – сказал Миша в надежде, что старшине этот повод покажется резонным, и он не заставит чистить унитазы зубной щеткой.
-Это не беда, – заулыбался старшина. – Пойдем в каптерку, у меня для таких запасец имеется...
Силин почистил унитазы и опять доложил старшине. Рябко проверил и снова придрался, что “очко” не имеет нужного блеска... Миша принес песку от пожарного щита, насыпал в каждый унитаз. Обмотал правый сапог шинельным сукном – и давай ногой надраивать... Рябко принял наряд лишь во втором часу ночи.
Опять тревога, а Силинза бильярдом
-Гога! – услышал он сквозь сон.
Какой Гога? Грузина с автороты ведь Зурабом зовут...
-Тревога! – услышал яснее.
Миша мысленно сбросил свое тело с койки и начал быстро одеваться, но на самом деле и не шевельнулся.
-Тревога! – снова заорал дневальный.
Силин взглянул на часы – пять. Совсем ослабел Миша. Тут придется сообщить одну деликатную подробность: после воровато съеденного на кухне сырого мяса получил расстройство желудка со всеми вытекающими последствиями – частым беганием в туалет, общей слабостью... Казалось, если подымется – тут же рассыплется на части... И он не поднялся. Представил, как сейчас придется бежать в автопарк, потом загружать и разгружать снаряды, заносить их в склад, коченеть на морозе... Это было выше сил!
-Ты чего, гвардеец? – подскочил к нему Кривцов. – Еще на один наряд напрашиваешься? Хочешь, чтоб тебя совсем доконали? Подымайся! Будешь хоть для виду болтаться, кто за тобой будет смотреть?
Знал Миша, что не будет он для виду болтаться. Это значит – на остальных ребят свою ношу взваливать. Кое-как поднялся. Натянул на себя стеганые штаны и ватник. Но когда пошел по казарме, понял, что просто физически не в состоянии грузить снаряды...
Он поднялся наверх, где в полупустом помещении свален всякий хлам, забрался за прислоненный к стене сломанный бильярд, чтобы его ни за что не смогли обнаружить, свернулся калачиков – и заснул...
Поздним вечером Силин снова выполнял очередной наряд вне очереди. К нему в умывальную комнату зашел Денис Кривцов.
-Что ж ты не послушался? – упрекнул он Силина. – Себе же хуже сделал!
-Да уже не мог больше, – сознался наказанный. – Чувствую, если подыму ящик со снарядами, кишки повылезут, а ящик меня придавит.
-Ну и не подымал бы! Ты приглядись, как другие сачкуют, – заметил Денис, протягивая ему сигарету. – Жалко мне тебя! Уеду, буду думать: как ты тут?..
-А куда ты собираешься уехать.
Кривцов с некоторым чувством превосходства поглядел на собеседника, пустил струйку думы:
-В Безводную меня переводят, в штаб дивизии.
-Ну это недалеко, я думал – куда подальше.
-Куда подальше я сам теперь здесь могу кое-кого послать.
-На разборке учебной тревоги у наших все в порядке было? – спросил Силин.
-Ты бы спросил хоть, куда же это меня переводят? – с невольной обидой заметил Кривцов.
-Ты же сам говоришь – в штаб.
-В дивизионную газету меня берут!
Силин вспомнил, что Кривцов по образованию журналист. Он часто писал заметки в дивизионную газету “На страже Родины”, иногда печатался и в окружной газете “На боевом посту”. А теперь, значит, будет служить в самой редакции.
-Старлей оттуда приезжал, – продолжал Денис. – Я им еще давно писал, предлагал свои услуги. И вот заметили.
-Повезло тебе!
-Ничего, Миш, обоснуюсь, может, и тебя удастся перевести.
-Ты сам, главное, устройся на новом месте благополучно, – заметил Силин. – А то попадется зверь-старшина, наша рота раем покажется.
-Не покажется, – заверил Кривцов. – Как вспомню, какой тут рай, – не запрошусь назад.
-Слушай, Денис, почему нам армию представляют в книгах и в кино только в благородном виде?
-Общая установка, чтоб мы чувства ура-патриотизма не теряли... Сколько я сам этих парадно-плакатных материалов понаписал! Аж муторно! Хорошо еще, что на “гражданке” в редакции в производственном отделе работал, где меньше политики, а пишешь о деле.
-А ты бы писал все, как есть.
-Все как есть, Миша, не пропустят.
-А для себя-то ты можешь писать правду? Или слабо?
-Может, когда-нибудь и напишу. А пока – двойная бухгалтерия, – усмехнулся Кривцов. – Правду себе на ум посылаешь, а для газеты пишешь, чего требуют... Вот попробуй написать про армейскую жизнь, как ты говоришь, все как есть. Ну и кто это напечатает? Да никто! А еще начнут коситься: почему это он чернит нашу действительность? Тут политикой пахнет! И пошло-поехало!.. Да и кто способен честно написать ее, правду-то? С детсадовского возраста мозги запудрены. Им в статьях, книгах и кино такую жизнь подавай, какую они прикажут изобразить. Все остальное – очернение... Потрафил власти – катайся как сыр в масле! Вот и тянется большинство писать угодное властям. Зачастую, – подсознательно. А кто и сознательно. А сам втихаря думает: уж потом-то всю правду-матку выложу! Но начнет потом писать эту самую правду-матку во искупление словесного блуда своего, а рука уже сама новый словесный понос строчит! Рад бы в рай, да грехи не пускают! Коллапс! Черная дыра. Попал в поле притяжения – и следов от тебя не останется. Я и сам не знаю, еще остался от меня след или уже нет. Вот и литература скатилась от князя Мышкина до комиссара Кошкина... Хорошо бы исследование написать: “Деградация русской литературы от князя Мышкина до комиссара Кошкина, а также от Куприна до Крупина...”
Силину странно слышать такие откровения Кривцова. К людям искусства, куда он причислял и журналистов, Миша относился с большим почтением. Они особенные, совсем из другого мира, куда не всякому доступно войти, – не потому, что туда не пускают, а потому, что самому слабо. А еще и потому ему интересно с Кривцовым, что Миша сам далеко не равнодушен к литературе, даже вел когда-то дневник, пробовал писать стихи и рассказы. Потом этот пыл поугас, но интерес остался... А насчет армии Денис угодил в самую точку. Если написать все, как есть – ни одна газета не напечатает!
-А чего же себе такую профессию выбрал? – упрекнул Миша.
-Откуда я знал! Когда поступал – юнец был.
-Ну ничего. Сменить специальность еще не поздно, – поддержал Силин.
Денис долгим странным взглядом посмотрел на него, затянулся, медленно выдохнул струйку дыма и изменившимся голосом сказал:
-Запомни, в журналистику идут в основном не из любви к газете, а из любви к искусству. Вот тут-то нас и ловят!
Что Мишу удивило, – когда Кривцов говорил последнюю фразу, голос его дрогнул, а лицо стало по-мальчишески обиженным.
-Я верю, Денис, ты еще напишешь про армию по-настоящему, – искренне сказал Силин.
-Раньше армия была другая, – заметил Денис. – Со своим богатым прошлым, со славными традициями. Классическая была армия – вот и писали о ней классически. А теперь попробуй! А какое тогда было офицерство? Благородное! Не то, что нынешнее. Хотя нынешние и не виноваты – сами часть громадного механизма. А чтобы механизм этот зубьями не подцепил, не затянул в себя и не перемолол, не переломал хребет, нужно держать уши востро и попусту не лезть в бутылку. Давай-ка лучше помогу...
Как он был благодарен Кривцову за этот душевный порыв! Не столько помощь дорога, сколько желание помочь. Если честно, этого от Дениса он не ожидал.
-И Кривцову один наряд вне очереди! – заявил вошедший старшина, когда они заканчивали уборку.
-Почему это? – спросил Денис.
-А вмешиваешься в выполнение наряда Силиным. Не положено! Так что – наряд вне очереди!
-Дудки, товарищ старшина!
-Че-его!
-Что слышал! Наряд отменяется. Отбываю в штаб дивизии, – злорадно закончил Кривцов и вышел.
Рассерженный Рябко заставил Мишу переделать работу...
Когда подходил к своей койке и проходил мимо Кривцова, тот уже спал. Миша подивился его выдержке и спокойствию... Перед сном прислушивался, не подымет ли старшина Кривцова выполнять наряд, но этого не случилось: смекнул Рябко, что Кривцов для него теперь недосягаем. Он его не достанет, а вот Кривцов – кто его знает, куда именно его взяли в штаб – очень даже может достать старшину...
Мишу порезали!
Вечером, когда наступили сумерки, но свет еще не был зажжен, население второго батальона могло увидеть следующую картину: вдруг к ним на второй этаж вбежал солдат, пронесся мимо дневального через всю казарму, распахнул окно и исчез...
Всем хорошо известно, что там пожарная лестница, которой после вечерней поверки пользовались при уходе в самоволку и вообще, когда нужно незаметно от начальственных глаз покинуть казарму.
Только солдат скрылся, как влетел прапорщик Зубко:
-Где он?
-Кто? – спросил – руки по швам – дневальный.
-Да кто только что вбежал!
Рядовой Мухин, а это был он, прекрасно понял, о ком прапорщик спрашивает, и лихорадочно соображал, что же ему ответить. У Мухина свежа еще в памяти взбучка, которую он получил, когда вернулся из кухни к дембелям без картошки... Прапор спросил и ушел, а ты потом оставайся стрелочником. Даже если и убегает, солдат – он свой брат, и дневальный уже как бы инстинктивно принимает его сторону. А если он еще и дембель или “дед” какой, то повыше прапора или другого командира будет! Не дай Бог, по указке Мухина его застукают! Заложишь – беды не оберешься! Ребра пересчитают, кровавыми слезами умоешься, бессонницей изведут... Упаси Бог от ночных тревог, от сержанта-кусочника и старшины-сверхсрочника!.. Но говорить прапору “не знаю” – тоже не выйдет.
-Язык проглотил? – подступил снова Зубко.
И лишь тогда Мухин указал, в каком направлении скрылся преследуемый: все равно его уже не догнать – и след простыл!
Прапорщик ринулся в конец казармы. Дневальный вздохнул свободно: и солдата ищи, как ветра в поле, и прапору ответил на вопрос. А Зубко растворил окно, глянул вниз – там, конечно, ни души...
В подъезде казармы истекал кровью Михаил Силин. Когда вошел в подъезд казармы, на темной лестничной площадке между первым и вторым этажами на него набросились, схватили за руки, прижали к стене, ослепили фонариком, от удара вспыхнуло в глазах... Теряя сознание, на лице почувствовал жгучую боль.
Проходивший мимо прапорщик Зубко, услышав возню в подъезде, почуял неладное. Уж он-то знал, когда обычная потасовка, а когда серьезным пахнет. Открыл дверь – опять драка! Обложил сволочуг трехэтажным матом – кинулись врассыпную. Неужели убийство?
-Живой? – наклонился над Мишей, взял в руки его голову. На руках тотчас почувствовал липкую кровь, зажег спичку – лицо Силина в мелких резаных ранах, видать, безопасной бритвой работали.
Силина отвели в санчасть. Лицо промыли, обработали. К счастью, сеть надрезов оказалась неглубокой, но все равно всю голову обмотали бинтами – и в затылочной части лопнула кожа от удара...
Наутро вызвали Мишу из санчасти. Еще издали заметил, что полк выстроен на плацу в каре, а в центре расхаживает командир полка подполковник Звягин.
Командир роты старший лейтенант Стрельцов подвел Силина к комполка. Миша отдал ему честь и остался стоять по стойке “смирно”.
-Расслабься, сынок, вольно, – по-отечески сказал комполка. А потом громко для всех продолжил. – Вы тут при новом наборе учинили драку, а сейчас до прямого зверства дошли!.. Сейчас бессмысленно спрашивать, какой изувер это сделал. Но если кто придет и скажет, немедленно получит краткосрочный отпуск.
Силин усмехнулся: теперь уж точно виновника не узнают – краткосрочный отпуск выдаст того, кто доложил, с головой!.. Полк это тоже понимал...
Миша неделю провалялся на больничной койке. Ему систематически обрабатывали ранки. Сняли бинты. От нечего делать смотрелся в зеркало: в разных направлениях по лицу строго параллельно шли по три полоски, – по лицу провели каким-то неизвестным для Силина специальным приспособлением, скорее, из безопасных бритв. И на том спасибо, что порезы оказались неглубокими. Позаботились, сыронизировал про себя Миша. Но вот именно эта самая “забота” и тревожила: а вдруг от него так просто не отстанут?.. Пока лежал в санчасти, все думал, – из-за чего, почему?.. Вроде, никому зла не делал. Правда, бывали многие мелкие стычки. Но это не только у него одного. Ведь не позволять же безропотно садиться кому ни лень на шею! С Карапетяном и другими старослужащими отношения старался не обострять, вел себя аккуратно, чтобы не оказаться в ситуации крайней степени унижения... Вот тогда бы уж точно не стерпел! Может, пострадал по ошибке – в темноте приняли за кого-то другого? Ответа так и не нашлось, как и обидчиков. Что бы там ни было, надо будет держаться настороже и быть наготове.
После выхода из санчасти Миша достал длинную и тонкую отвертку, хорошенько заточил ее, и потом с ней не расставался. И никто не придерется, что, мол, он при себе носит холодное оружие, скажет: Волкову на бронетранспортере помогал да в голенище сапога засунул и забыл... Хотя никак себе не мог представить, чтобы он пустил эту отвертку в ход. С ней, с этой клятой отверткой, с одной стороны постоянно не отпускала смутная опаска, но с другой стороны, вроде, было надежнее…
Силин ловит фильм и общественное порицание
Со временем Силин попадал на внеочередные наряды все реже. Но надо же было так случиться, что он как раз выполнял внеочередной наряд, когда приехал в часть Денис Кривцов. Силин в то время на лестничной площадке с подоконника управлял антенной: было и такое исполнение повинности. До их воинской части от Читы далековато. Телевизионные волны доходили, многократно отражаясь от сопок. Поэтому изображение постоянно “плыло”. В казарме ловили эти волны, управляя антенной. На таком посту стояли, конечно, молодые солдаты. Как только в программе хорошая передача, тут же выдергивали проштрафившихся на внеочередной наряд. Таких штрафников казарма имела как бы про запас. Но если же таковых в нужный момент не было, ловили первого попавшегося молодого бойца, придирались – а к чему придраться, всегда найти можно, – объявляли наряд вне очереди – и марш управлять антенной!
В этот раз уже не старшина, а помкомвзвода старший сержант Плищев подловил Силина на том, что он ходил без воротничка: Миша распорол воротник, чтобы пришить новый, но, оказалось, белая материя кончилась, а Мишка до обеда не успел заскочить за ней в магазин.
-Товарищ старший сержант! Я вот как раз спешу в магазин ситцу купить, – соврал Миша, да неудачно.
Старший сержант взглянул на часы:
-Поздно, рядовой Силин. Магазин-то уже закрылся!
Миша тоже глянул: да, закрылся. Дальше выкручиваться бесполезно – дело не в воротничке, а в том, что скоро начнется фильм. Молодняк еще в начале недели жадно читает телепрограмму, чтоб перед интересными передачами вон из казармы! Но и “старики” тоже не дураки: на всякий случай имеется резерв нарядов вне очереди. За Мишкой сейчас “хвостов” не числилось, а вот трое из их роты должны были отбывать повинность, поэтому Силин и ходил по казарме без воротничка, особо не таясь, и надо же – попался!.. Куда же, интересно, подевались штрафники?
-Товарищ старший сержант, разрешите выполнить наряд в другой раз? – просил Силин в надежде посмотреть интересный фильм.
Но тот стоял на своем. Вот и вертел жердину с антенной Силин. Это занятие для Миши похуже, чем драить туалеты зубной щеткой. Там-то ты – поздней ночью один, редко кто заглянет, а заглянет – и слова поперек не скажет. А тут ты против целой толпы: когда идет передача – двери настежь. Чтоб легче управлять тем, кто управляет антенной. Тут-то над тобой поиздеваются вволю! Чуть изображение исказилось – ор всей толпы! И каких только матерков и прозвищ не услышишь! Особенно изгаляются, у кого зуб на тебя, кому когда-то спуску не дал. Главное, ответить обидчикам нельзя, – стоишь к ним спиной и вертишь проклятую жердину...
-Здорово, Миш! – услышал сзади.
Оглянулся, – Кривцов!
-Здорово, Денис! – обрадовался ему.
Пристально вглядываясь в его лицо, Кривцов сказал:
-Вид у тебя, вроде, нормальный, а мне сказали – тебя порезали.
-Было дело. Сейчас в сумерках и не заметишь, днем только маленькие шрамчики видны. Ничего, до дембеля и следов не останется. Ты снова к нам вернулся?
-Нет. За материалами для газеты приехал.
-А чего так поздно, на ночь глядя?
-На “точку” ездили, да задержались. По заданию тут еще в гарнизоне кое-какого «лыка» надергал. Аж блокнот распух! – похлопал Денис по карману шинели. – Ниче! В штабе полка машину дадут, отвезут как миленькие! Тебя так и травят?
-После этого случая, – провел Миша по лицу, – редко когда в наряде. Сегодня вот только Плищев придрался.
Не успел Силин договорить – зашикали, заорали. Увлекся беседой с Кривцовым – изображение вовсе смыло.
-Рядовому Силину общественное порицание! – крикнул кто-то.
-У-у-у, с-у-у-ука! – рявкнули слаженным заученным хором зрители.
-Ладно, Миш, мне еще в разведбат надо, потом встретимся, – сказал Денис, уходя...
Капитан Лозовой свое слово сдержал: на помощь пришел первый взвод второй роты, поднятый по тревоге. Такое в части практиковалось. Силин несколько раз по тревоге ходил ночью на станцию разгружать вагоны, но на кухню – еще не приходилось. Конечно, он и сам был бы недоволен, как сейчас дуются новоявленные помощники, если бы его в самое время сладкого сна подняли по тревоге из-за такого пустяка, как чистка картошки. Дембеля из поднятых по тревоге, конечно, тут же ушли, остались лишь молодые.
-Че, сами не могли уж начистить? – бурчали они недовольно...
Вскоре и принудительные помощники поодиночке да потихоньку слиняли... И остался чистить картошку прежний состав наряда... Среди ночи посланцы дембелей невесть из каких рот приходили не раз за очищенной картошкой. Ребята не перечили, лишь молча смотрели, как убывает с таким трудом наполняемый бачок... Что оставалось делать? Плетью обуха не перешибешь... “Деды” днями отсыпаются, а ночью режутся в карты, жарят картошку с мясом да жируют. И откуда только взялись такие порядки? Ведь Мишка не припомнит, чтобы мужики в деревне, вспоминая службу в армии, упомянули про такую вот дедовщину...
Уже и утро наступило, повар с помощником загрузили котел на первое и ушли к себе в кандейку, а четверо все еще не управились с картошкой, которую надо было успеть начистить на второе. Ребята совсем отупели, не чувствовали ни холода, ни голода, почему-то все уже стало все равно, и спать уже не хотелось. Они вяло время от времени бросали в бачок очищенные картофелины.
-Не пора ли проверить, может, мясо готово? – намекнул неожиданно Ермилов. Однако сам не тронулся с места.
-Да ну его! Мне уже ничего не хочется, – отмахнулся Силин.
-Так его вроде бы недавно кинули в котел, – заметил Сидоров.
-Ниче! Горячее сырым не бывает. Как вы, а, ребята? – гнул свое Ермилов. Никто не прореагировал. – Ну и сидите, ждите, пока вам повар подаст на блюдечке с голубой каемочкой. А я в этом сильно сомневаюсь. Но не сомневаюсь в том, что если нам и перепадет потом, то голимые косточки. Вася, стань-ка на атасе, я мясо черпаком стану ловить!
Сидоров стал у двери, а Коля Ермилов черпаком зашарил по котлу. Вытащив добротный кус свинины, он начал резать. Стала сочиться кровь. Быстренько порезав на куски и бухнув остатки мяса в котел, Ермилов зашел в подсобку:
-Вы чего это в самом деле! Быть на кухне и с голоду пухнуть? Давайте берите!
Никто не возражал, все стали жевать мясо с хлебом. Когда подкрепились, стало клонить в сон. Тут вошел повар:
-Ну и работнички! И на завтрак еще не наготовили!
-Да хватит, поди, – возразил Силин.
-Ты знаешь или я знаю! Леха, сыпь на второе перловку! Салаги опять просачковали!
-Вам бы так просачковать, товарищ младший сержант! – возразил Силин, особенно налегая на слово “младший”. Он решительно поднялся, дерзко глянул повару в глаза.
Кто-то дернул его за рукав, чтоб Миша не терял контроля над собой. Повар промолчал, вышел и вернулся уже со своим помощником Лехой и хлеборезом Икрамом, которого все почему-то звали Экран.
-Ну! Дальше будем бузить или как? – спросил повар.
Был он низкорослый, далеко не богатырской комплекции, один на один каждый из них его бы запросто уделал, но у тех, кто пробрался на такое теплое местечко, конечно, масса корешей. Так что ребята правильно поступили, одернув Мишу. Но если сейчас начнется потасовка, придется заваривать кашу. Будь что будет! Все четверо невольно встали – в руках ножи... Те трое повернулись и вышли...
После того, как Силин и его друзья заступили на наряд, полк получил картофельное пюре только на обед следующего дня...
Потом мыли посуду, полы, сдвигали и ставили на прежнее место столы и скамейки... Сдали столовую заступившей в наряд второй роте только в одиннадцатом часу вечера...
В казарме Силин рухнул на кровать и тотчас заснул.
Наряд вне очереди
-Рядовой Силин! На выполнение наряда вне очереди! – вырвал его из сна голос старшины Рябко.
-Товарищ старшина, так я только что с наряда! Сутки не спал! – взмолился Миша.
-На выполнение наряда вне очереди!
Миша не шевельнулся, закрыл глаза и стал думать: подчиниться – не подчиниться?.. Что он – нелюдь какой, не понимает, что и так вымотались?
-Кому сказано! – угрожающе подступил Рябко.
Делать нечего, надо подыматься. Значит, специально не дают спать, хотят извести бессонницей. Значит, дело тут не в самом Рябко, на Силина он вроде зуба вовсе не имеет, Мишка не давал такого повода. Поди узнай, откуда давят на старшину, если давят, – Карапетян, дембеля или повар с хлеборезом?.. Поперек горла сейчас этот наряд вне очереди!..
Старшина придрался к воротничку Силина и влепил наряд вне очереди. Воротнички ради чистоты собственно и не проверяются. Это – верный способ объявить наряд вне очереди, – когда нужно заставить поработать или извести неугодного. Ведь внеочередной наряд выполняется во внеслужебное время, чаще всего после отбоя. Неожиданно подзывается солдат, чаще всего из молодых, звучит приказание показать воротничок. И чаще всего вне зависимости от степени его чистоты подозванный тут же получает внеочередной наряд, а то и пару. Так что, если старший по званию – младший сержант, сержант, старшина – приказывает показать воротничок, можно, не расстегивая ворота, сразу же заявить: “Я уже иду выполнять наряд вне очереди!” Как это недавно сделал Колька Ермилов, за что схлопотал еще один наряд – старшина усмотрел в его словах издевку над собой.
Силин поднялся и стал одеваться.
-Так, в прошлый раз ты где выполнял?
-Комнату отдыха убирал и курилку.
-Так. А сейчас будешь чистить туалет.
Миша взял швабру, тряпку и пошел убирать. Почистил раковины, унитазы. Помыл пол, протер на всякий случай подоконники и стекла, чтобы старшина не имел повода придраться и гонять снова переделывать работу, пошел в каптерку и доложил:
-Товарищ старшина! Наряд вне очереди выполнен!
-Да? – вскинул старшина голову, сидя среди дембелей.
-Больно быстро, – заметил Карапетян.
-Выполнил так выполнил, – вздохнул старшина. – Пойдем посмотрим.
-Так. А это что такое? – указал в туалете на унитазы.
-Ведь чисто же!
-Нет Это вот что такое?
-Ржавчина, грязь столетняя, что не отмывается.
-Вот и надо отмыть.
-Как – “отмыть”?
-А я тебе скажу, как. Берешь зубную щетку, порошок зубной и драишь.
-А почему тогда раньше никто так не драил?
-Будешь препираться – еще наряд получишь.
-А где я порошок возьму? – сказал Миша в надежде, что старшине этот повод покажется резонным, и он не заставит чистить унитазы зубной щеткой.
-Это не беда, – заулыбался старшина. – Пойдем в каптерку, у меня для таких запасец имеется...
Силин почистил унитазы и опять доложил старшине. Рябко проверил и снова придрался, что “очко” не имеет нужного блеска... Миша принес песку от пожарного щита, насыпал в каждый унитаз. Обмотал правый сапог шинельным сукном – и давай ногой надраивать... Рябко принял наряд лишь во втором часу ночи.
Опять тревога, а Силинза бильярдом
-Гога! – услышал он сквозь сон.
Какой Гога? Грузина с автороты ведь Зурабом зовут...
-Тревога! – услышал яснее.
Миша мысленно сбросил свое тело с койки и начал быстро одеваться, но на самом деле и не шевельнулся.
-Тревога! – снова заорал дневальный.
Силин взглянул на часы – пять. Совсем ослабел Миша. Тут придется сообщить одну деликатную подробность: после воровато съеденного на кухне сырого мяса получил расстройство желудка со всеми вытекающими последствиями – частым беганием в туалет, общей слабостью... Казалось, если подымется – тут же рассыплется на части... И он не поднялся. Представил, как сейчас придется бежать в автопарк, потом загружать и разгружать снаряды, заносить их в склад, коченеть на морозе... Это было выше сил!
-Ты чего, гвардеец? – подскочил к нему Кривцов. – Еще на один наряд напрашиваешься? Хочешь, чтоб тебя совсем доконали? Подымайся! Будешь хоть для виду болтаться, кто за тобой будет смотреть?
Знал Миша, что не будет он для виду болтаться. Это значит – на остальных ребят свою ношу взваливать. Кое-как поднялся. Натянул на себя стеганые штаны и ватник. Но когда пошел по казарме, понял, что просто физически не в состоянии грузить снаряды...
Он поднялся наверх, где в полупустом помещении свален всякий хлам, забрался за прислоненный к стене сломанный бильярд, чтобы его ни за что не смогли обнаружить, свернулся калачиков – и заснул...
Поздним вечером Силин снова выполнял очередной наряд вне очереди. К нему в умывальную комнату зашел Денис Кривцов.
-Что ж ты не послушался? – упрекнул он Силина. – Себе же хуже сделал!
-Да уже не мог больше, – сознался наказанный. – Чувствую, если подыму ящик со снарядами, кишки повылезут, а ящик меня придавит.
-Ну и не подымал бы! Ты приглядись, как другие сачкуют, – заметил Денис, протягивая ему сигарету. – Жалко мне тебя! Уеду, буду думать: как ты тут?..
-А куда ты собираешься уехать.
Кривцов с некоторым чувством превосходства поглядел на собеседника, пустил струйку думы:
-В Безводную меня переводят, в штаб дивизии.
-Ну это недалеко, я думал – куда подальше.
-Куда подальше я сам теперь здесь могу кое-кого послать.
-На разборке учебной тревоги у наших все в порядке было? – спросил Силин.
-Ты бы спросил хоть, куда же это меня переводят? – с невольной обидой заметил Кривцов.
-Ты же сам говоришь – в штаб.
-В дивизионную газету меня берут!
Силин вспомнил, что Кривцов по образованию журналист. Он часто писал заметки в дивизионную газету “На страже Родины”, иногда печатался и в окружной газете “На боевом посту”. А теперь, значит, будет служить в самой редакции.
-Старлей оттуда приезжал, – продолжал Денис. – Я им еще давно писал, предлагал свои услуги. И вот заметили.
-Повезло тебе!
-Ничего, Миш, обоснуюсь, может, и тебя удастся перевести.
-Ты сам, главное, устройся на новом месте благополучно, – заметил Силин. – А то попадется зверь-старшина, наша рота раем покажется.
-Не покажется, – заверил Кривцов. – Как вспомню, какой тут рай, – не запрошусь назад.
-Слушай, Денис, почему нам армию представляют в книгах и в кино только в благородном виде?
-Общая установка, чтоб мы чувства ура-патриотизма не теряли... Сколько я сам этих парадно-плакатных материалов понаписал! Аж муторно! Хорошо еще, что на “гражданке” в редакции в производственном отделе работал, где меньше политики, а пишешь о деле.
-А ты бы писал все, как есть.
-Все как есть, Миша, не пропустят.
-А для себя-то ты можешь писать правду? Или слабо?
-Может, когда-нибудь и напишу. А пока – двойная бухгалтерия, – усмехнулся Кривцов. – Правду себе на ум посылаешь, а для газеты пишешь, чего требуют... Вот попробуй написать про армейскую жизнь, как ты говоришь, все как есть. Ну и кто это напечатает? Да никто! А еще начнут коситься: почему это он чернит нашу действительность? Тут политикой пахнет! И пошло-поехало!.. Да и кто способен честно написать ее, правду-то? С детсадовского возраста мозги запудрены. Им в статьях, книгах и кино такую жизнь подавай, какую они прикажут изобразить. Все остальное – очернение... Потрафил власти – катайся как сыр в масле! Вот и тянется большинство писать угодное властям. Зачастую, – подсознательно. А кто и сознательно. А сам втихаря думает: уж потом-то всю правду-матку выложу! Но начнет потом писать эту самую правду-матку во искупление словесного блуда своего, а рука уже сама новый словесный понос строчит! Рад бы в рай, да грехи не пускают! Коллапс! Черная дыра. Попал в поле притяжения – и следов от тебя не останется. Я и сам не знаю, еще остался от меня след или уже нет. Вот и литература скатилась от князя Мышкина до комиссара Кошкина... Хорошо бы исследование написать: “Деградация русской литературы от князя Мышкина до комиссара Кошкина, а также от Куприна до Крупина...”
Силину странно слышать такие откровения Кривцова. К людям искусства, куда он причислял и журналистов, Миша относился с большим почтением. Они особенные, совсем из другого мира, куда не всякому доступно войти, – не потому, что туда не пускают, а потому, что самому слабо. А еще и потому ему интересно с Кривцовым, что Миша сам далеко не равнодушен к литературе, даже вел когда-то дневник, пробовал писать стихи и рассказы. Потом этот пыл поугас, но интерес остался... А насчет армии Денис угодил в самую точку. Если написать все, как есть – ни одна газета не напечатает!
-А чего же себе такую профессию выбрал? – упрекнул Миша.
-Откуда я знал! Когда поступал – юнец был.
-Ну ничего. Сменить специальность еще не поздно, – поддержал Силин.
Денис долгим странным взглядом посмотрел на него, затянулся, медленно выдохнул струйку дыма и изменившимся голосом сказал:
-Запомни, в журналистику идут в основном не из любви к газете, а из любви к искусству. Вот тут-то нас и ловят!
Что Мишу удивило, – когда Кривцов говорил последнюю фразу, голос его дрогнул, а лицо стало по-мальчишески обиженным.
-Я верю, Денис, ты еще напишешь про армию по-настоящему, – искренне сказал Силин.
-Раньше армия была другая, – заметил Денис. – Со своим богатым прошлым, со славными традициями. Классическая была армия – вот и писали о ней классически. А теперь попробуй! А какое тогда было офицерство? Благородное! Не то, что нынешнее. Хотя нынешние и не виноваты – сами часть громадного механизма. А чтобы механизм этот зубьями не подцепил, не затянул в себя и не перемолол, не переломал хребет, нужно держать уши востро и попусту не лезть в бутылку. Давай-ка лучше помогу...
Как он был благодарен Кривцову за этот душевный порыв! Не столько помощь дорога, сколько желание помочь. Если честно, этого от Дениса он не ожидал.
-И Кривцову один наряд вне очереди! – заявил вошедший старшина, когда они заканчивали уборку.
-Почему это? – спросил Денис.
-А вмешиваешься в выполнение наряда Силиным. Не положено! Так что – наряд вне очереди!
-Дудки, товарищ старшина!
-Че-его!
-Что слышал! Наряд отменяется. Отбываю в штаб дивизии, – злорадно закончил Кривцов и вышел.
Рассерженный Рябко заставил Мишу переделать работу...
Когда подходил к своей койке и проходил мимо Кривцова, тот уже спал. Миша подивился его выдержке и спокойствию... Перед сном прислушивался, не подымет ли старшина Кривцова выполнять наряд, но этого не случилось: смекнул Рябко, что Кривцов для него теперь недосягаем. Он его не достанет, а вот Кривцов – кто его знает, куда именно его взяли в штаб – очень даже может достать старшину...
Мишу порезали!
Вечером, когда наступили сумерки, но свет еще не был зажжен, население второго батальона могло увидеть следующую картину: вдруг к ним на второй этаж вбежал солдат, пронесся мимо дневального через всю казарму, распахнул окно и исчез...
Всем хорошо известно, что там пожарная лестница, которой после вечерней поверки пользовались при уходе в самоволку и вообще, когда нужно незаметно от начальственных глаз покинуть казарму.
Только солдат скрылся, как влетел прапорщик Зубко:
-Где он?
-Кто? – спросил – руки по швам – дневальный.
-Да кто только что вбежал!
Рядовой Мухин, а это был он, прекрасно понял, о ком прапорщик спрашивает, и лихорадочно соображал, что же ему ответить. У Мухина свежа еще в памяти взбучка, которую он получил, когда вернулся из кухни к дембелям без картошки... Прапор спросил и ушел, а ты потом оставайся стрелочником. Даже если и убегает, солдат – он свой брат, и дневальный уже как бы инстинктивно принимает его сторону. А если он еще и дембель или “дед” какой, то повыше прапора или другого командира будет! Не дай Бог, по указке Мухина его застукают! Заложишь – беды не оберешься! Ребра пересчитают, кровавыми слезами умоешься, бессонницей изведут... Упаси Бог от ночных тревог, от сержанта-кусочника и старшины-сверхсрочника!.. Но говорить прапору “не знаю” – тоже не выйдет.
-Язык проглотил? – подступил снова Зубко.
И лишь тогда Мухин указал, в каком направлении скрылся преследуемый: все равно его уже не догнать – и след простыл!
Прапорщик ринулся в конец казармы. Дневальный вздохнул свободно: и солдата ищи, как ветра в поле, и прапору ответил на вопрос. А Зубко растворил окно, глянул вниз – там, конечно, ни души...
В подъезде казармы истекал кровью Михаил Силин. Когда вошел в подъезд казармы, на темной лестничной площадке между первым и вторым этажами на него набросились, схватили за руки, прижали к стене, ослепили фонариком, от удара вспыхнуло в глазах... Теряя сознание, на лице почувствовал жгучую боль.
Проходивший мимо прапорщик Зубко, услышав возню в подъезде, почуял неладное. Уж он-то знал, когда обычная потасовка, а когда серьезным пахнет. Открыл дверь – опять драка! Обложил сволочуг трехэтажным матом – кинулись врассыпную. Неужели убийство?
-Живой? – наклонился над Мишей, взял в руки его голову. На руках тотчас почувствовал липкую кровь, зажег спичку – лицо Силина в мелких резаных ранах, видать, безопасной бритвой работали.
Силина отвели в санчасть. Лицо промыли, обработали. К счастью, сеть надрезов оказалась неглубокой, но все равно всю голову обмотали бинтами – и в затылочной части лопнула кожа от удара...
Наутро вызвали Мишу из санчасти. Еще издали заметил, что полк выстроен на плацу в каре, а в центре расхаживает командир полка подполковник Звягин.
Командир роты старший лейтенант Стрельцов подвел Силина к комполка. Миша отдал ему честь и остался стоять по стойке “смирно”.
-Расслабься, сынок, вольно, – по-отечески сказал комполка. А потом громко для всех продолжил. – Вы тут при новом наборе учинили драку, а сейчас до прямого зверства дошли!.. Сейчас бессмысленно спрашивать, какой изувер это сделал. Но если кто придет и скажет, немедленно получит краткосрочный отпуск.
Силин усмехнулся: теперь уж точно виновника не узнают – краткосрочный отпуск выдаст того, кто доложил, с головой!.. Полк это тоже понимал...
Миша неделю провалялся на больничной койке. Ему систематически обрабатывали ранки. Сняли бинты. От нечего делать смотрелся в зеркало: в разных направлениях по лицу строго параллельно шли по три полоски, – по лицу провели каким-то неизвестным для Силина специальным приспособлением, скорее, из безопасных бритв. И на том спасибо, что порезы оказались неглубокими. Позаботились, сыронизировал про себя Миша. Но вот именно эта самая “забота” и тревожила: а вдруг от него так просто не отстанут?.. Пока лежал в санчасти, все думал, – из-за чего, почему?.. Вроде, никому зла не делал. Правда, бывали многие мелкие стычки. Но это не только у него одного. Ведь не позволять же безропотно садиться кому ни лень на шею! С Карапетяном и другими старослужащими отношения старался не обострять, вел себя аккуратно, чтобы не оказаться в ситуации крайней степени унижения... Вот тогда бы уж точно не стерпел! Может, пострадал по ошибке – в темноте приняли за кого-то другого? Ответа так и не нашлось, как и обидчиков. Что бы там ни было, надо будет держаться настороже и быть наготове.
После выхода из санчасти Миша достал длинную и тонкую отвертку, хорошенько заточил ее, и потом с ней не расставался. И никто не придерется, что, мол, он при себе носит холодное оружие, скажет: Волкову на бронетранспортере помогал да в голенище сапога засунул и забыл... Хотя никак себе не мог представить, чтобы он пустил эту отвертку в ход. С ней, с этой клятой отверткой, с одной стороны постоянно не отпускала смутная опаска, но с другой стороны, вроде, было надежнее…
Силин ловит фильм и общественное порицание
Со временем Силин попадал на внеочередные наряды все реже. Но надо же было так случиться, что он как раз выполнял внеочередной наряд, когда приехал в часть Денис Кривцов. Силин в то время на лестничной площадке с подоконника управлял антенной: было и такое исполнение повинности. До их воинской части от Читы далековато. Телевизионные волны доходили, многократно отражаясь от сопок. Поэтому изображение постоянно “плыло”. В казарме ловили эти волны, управляя антенной. На таком посту стояли, конечно, молодые солдаты. Как только в программе хорошая передача, тут же выдергивали проштрафившихся на внеочередной наряд. Таких штрафников казарма имела как бы про запас. Но если же таковых в нужный момент не было, ловили первого попавшегося молодого бойца, придирались – а к чему придраться, всегда найти можно, – объявляли наряд вне очереди – и марш управлять антенной!
В этот раз уже не старшина, а помкомвзвода старший сержант Плищев подловил Силина на том, что он ходил без воротничка: Миша распорол воротник, чтобы пришить новый, но, оказалось, белая материя кончилась, а Мишка до обеда не успел заскочить за ней в магазин.
-Товарищ старший сержант! Я вот как раз спешу в магазин ситцу купить, – соврал Миша, да неудачно.
Старший сержант взглянул на часы:
-Поздно, рядовой Силин. Магазин-то уже закрылся!
Миша тоже глянул: да, закрылся. Дальше выкручиваться бесполезно – дело не в воротничке, а в том, что скоро начнется фильм. Молодняк еще в начале недели жадно читает телепрограмму, чтоб перед интересными передачами вон из казармы! Но и “старики” тоже не дураки: на всякий случай имеется резерв нарядов вне очереди. За Мишкой сейчас “хвостов” не числилось, а вот трое из их роты должны были отбывать повинность, поэтому Силин и ходил по казарме без воротничка, особо не таясь, и надо же – попался!.. Куда же, интересно, подевались штрафники?
-Товарищ старший сержант, разрешите выполнить наряд в другой раз? – просил Силин в надежде посмотреть интересный фильм.
Но тот стоял на своем. Вот и вертел жердину с антенной Силин. Это занятие для Миши похуже, чем драить туалеты зубной щеткой. Там-то ты – поздней ночью один, редко кто заглянет, а заглянет – и слова поперек не скажет. А тут ты против целой толпы: когда идет передача – двери настежь. Чтоб легче управлять тем, кто управляет антенной. Тут-то над тобой поиздеваются вволю! Чуть изображение исказилось – ор всей толпы! И каких только матерков и прозвищ не услышишь! Особенно изгаляются, у кого зуб на тебя, кому когда-то спуску не дал. Главное, ответить обидчикам нельзя, – стоишь к ним спиной и вертишь проклятую жердину...
-Здорово, Миш! – услышал сзади.
Оглянулся, – Кривцов!
-Здорово, Денис! – обрадовался ему.
Пристально вглядываясь в его лицо, Кривцов сказал:
-Вид у тебя, вроде, нормальный, а мне сказали – тебя порезали.
-Было дело. Сейчас в сумерках и не заметишь, днем только маленькие шрамчики видны. Ничего, до дембеля и следов не останется. Ты снова к нам вернулся?
-Нет. За материалами для газеты приехал.
-А чего так поздно, на ночь глядя?
-На “точку” ездили, да задержались. По заданию тут еще в гарнизоне кое-какого «лыка» надергал. Аж блокнот распух! – похлопал Денис по карману шинели. – Ниче! В штабе полка машину дадут, отвезут как миленькие! Тебя так и травят?
-После этого случая, – провел Миша по лицу, – редко когда в наряде. Сегодня вот только Плищев придрался.
Не успел Силин договорить – зашикали, заорали. Увлекся беседой с Кривцовым – изображение вовсе смыло.
-Рядовому Силину общественное порицание! – крикнул кто-то.
-У-у-у, с-у-у-ука! – рявкнули слаженным заученным хором зрители.
-Ладно, Миш, мне еще в разведбат надо, потом встретимся, – сказал Денис, уходя...